Ксавье Монтепен - Кровавое дело

— Неигранная пьеса в Батиньоле! — воскликнул удивленный Анджело.

— Да. Пьеса из настоящей, современной жизни. Ее смастерили по одному делу, которое в настоящее время занимает не только весь Париж, но и всю провинцию. Я дождалась конца чтения, чтобы переговорить с директрисой, но она была очень занята и просила меня прийти завтра. По-видимому, в чтении два первых акта имели колоссальный успех. Одно название уже чего стоит! Настоящая находка!

— Какое же название?

— «Преступление на Лионской железной дороге».

Пароли нахмурился.

— «Преступление на Лионской железной дороге»… — повторил он.

— Ну да, знаете, это убийство одного из пассажиров в поезде, ехавшем из Марселя. Его еще звали Жак Бернье.

Итальянец почувствовал, как у него мурашки по спине забегали.

— Не может быть, чтобы вы ничего не слышали об этом преступлении, — продолжала между тем болтать будущая звезда. — Один из авторов, позер, актерик Поль Дарнала, замечательный, впрочем, красавец, по-видимому, тайно и косвенно замешан в это дело. Он знает о нем гораздо больше, чем правосудие, которое никак не может справиться с этим делом. Актеры говорят, что он вплетает в пьесу историю письма, найденного им на дижонском вокзале, и потом еще какую-то сцену с опекуном, которая и будет завязкой всей драмы.

Несчастному Пароли каждое слово будущей звезды причиняло боль.

Какая была тайная мысль актера? Что означала эта сцена с письмом и с опекуном?

Пароли испугался.

— А что, имена Жака Бернье и других существующих лиц упоминаются в пьесе? — робко обратился он к Жанне.

Она расхохоталась.

— Разумеется, нет! Ведь этого бы никогда не разрешила цензура. Имена, конечно, изменены, но так как процесс наделал очень много шума, то, разумеется, персонажей очень легко узнать. О, публика повалит на эту пьесу! Не правда ли, у автора была великолепная мысль?

— О, да, да, действительно, — бормотал итальянец, всеми силами стараясь скрыть свое смущение. — А когда должна идти эта пьеса? — прибавил он.

— Через месяц или, самое большее, через пять недель. Ведь им надо еще написать три акта. А когда акты будут написаны, начнутся репетиции.

— Да разве это помешает вам поставить свой спектакль?

— Напротив, устраивая его, я окажу дирекции громадную услугу, потому что в настоящее время нет ничего наготове.

— Значит, ваша пьеса уже совсем готова?

— Ну, да. Это «Серж Панин». Ее уже играли в Батиньоле, а Дарнала, который, конечно, не откажется оказать мне услугу, дублировал эту роль в театре «Жимназ», вместе с Марэ, поэтому он уже ее знает.

— А, так вы желаете дать себя послушать в «Серже Панине», — проговорил Анджело, и бледное, красивое лицо его просияло.

— Ну разумеется. Я ведь говорила вам, что в провинции пользовалась в этой пьесе громадным успехом и поэтому совершенно уверена в себе.

— Ну, так и ставьте ее как можно скорее! В одном из театров, о которых я вам говорил, вы можете понадобиться каждую минуту.

— За мной дело не станет. Завтра я снова пойду повидаться с директрисой, до репетиции, и уверена, что она будет в восторге от моего предложения. Только…

Жанна Дортиль остановилась.

— Только что? — спросил Пароли.

— Она захочет, чтобы на первое представление я взяла для себя часть залы.

— Я беру у вас ложу и плачу за нее двести франков, затем ручаюсь, что и несколько других будут взяты по этой же цене.

— О, в таком случае все пойдет как по маслу! — в восторге воскликнула дочь консьержки. — Я устрою не только возобновление пьесы, но и приличный ангажемент Дарнала. Он иначе не пойдет. Не очень-то я люблю этого Дарнала. Красавец-то он красавец, об этом и толковать нечего, но уж чересчур важничает. До того надоел рассказами о своих любовных приключениях со светскими женщинами!

— Я только что соображал, сколько у меня найдется знакомых, на которых я мог бы рассчитывать, — прервал ее Пароли, — и выходит, что я беру у вас пять лож по двести франков за каждую.

— Тысяча франков! — с изумлением проговорила Жанна.

— Да, и я могу уплатить их вам тотчас же, но при одном условии…

— Принимаю заранее. Какое условие?

— Вы никому ни слова не скажете о том, что именно побуждает вас поставить эту пьесу.

— Я буду нема, как рыба. Вы только подумайте, ведь дело идет о моем будущем, неужели же я сама расстрою его?

— Желаете вы получить теперь же стоимость ваших пяти лож?

Анджело открыл портфель, вынул оттуда банковский билет в тысячу франков и подал его Жанне Дортиль, которая не заставила просить себя и уже готовилась высказать ему благодарность очень горячо, но Пароли не дал ей на это времени.

— Теперь я должен оставить вас, — проговорил он, вставая, — но я скоро вернусь, чтобы узнать, чем закончились ваши переговоры с директрисой Батиньольского театра.

— О, будьте спокойны, раз я выложу перед ней чистые денежки, затруднений не будет.

— Итак, до свидания, mademoiselle Жанна.

— До скорого, господин доктор.

Дочь консьержки крепко пожала руку будущему покровителю и вышла, крайне довольная тем, что успела сцапать тысячефранковый билетик, но оскорбленная и удивленная тем, что доктор так глупо, по ее мнению, принял ее горячие изъявления благодарности.

Оскар Риго вернулся к сестре довольно поздно.

Софи поджидала его с обедом.

Оба они, вслед за этим, должны были отправить Эмму-Розу в маленькую квартирку, где ей предстояло прожить несколько дней и где Оскару предназначено было сторожить ее, как собаке.

Девушка чувствовала себя менее разбитой, чем накануне, но в душе страдала ужасно.

Туман, стоявший у нее в глазах и застилавший все предметы, становился все гуще и гуще. Яркий дневной свет казался ей обыкновенными сумерками. Несчастную мучил страх окончательно потерять зрение, но она никому не говорила ни слова о своих тайных терзаниях.

Софи отправилась со своей служанкой привести в порядок квартирку брата. Она решила, что впредь, до какой-либо перемены, Мариетта будет ходить к Эмме-Розе каждое утро, чтобы убирать и стряпать.

После обеда решили перевезти девушку в ее новое жилище. Мариетта сходила за каретой, в которой они и отправились все трое.

Эмму-Розу устроили в ее комнатке, где пылал яркий огонь. Софи поспешила уложить ее в постель.

Оскар поцеловал сестру и ушел к себе в комнатку, расположенную у входных дверей, как настоящая конурка сторожевой собаки.

Леон Леройе, расставшись с Фернаном де Родилем и Ришаром де Жеврэ, вернулся на Неверскую улицу, где его ждал Рене Дарвиль.

Отчаяние сына нотариуса, сквозившее в каждом слове и взгляде в то время, когда он передавал Рене обо всем случившемся, поразило и испугало последнего.

Леон лег в постель, стуча зубами от лихорадки, с глазами, полными слез, мысленно измеряя ту страшную пустоту, которую произвело в душе его разрушение радужных надежд и мечтаний, и пламенно призывая смерть, на которую он смотрел теперь как на единственную избавительницу.

И в то время, когда Леон, как слабый ребенок, изнемогал под бременем горя, та, которую он так страстно любил и так горько оплакивал, не надеясь более никогда в жизни свидеться с нею, находилась почти около него, по другую сторону переулочка, и так близко, что они могли бы, высунувшись из окон, протянуть друг другу руки.

Но за лихорадкой последовало полное изнеможение, и около полуночи молодой человек уснул. Сон его был тяжел и ежеминутно прерывался ужаснейшими кошмарами.

Оскар Риго, проспав, как сурок, до самого утра, был разбужен Мариеттой, которая пришла, во-первых, для того, чтобы от имени своей госпожи осведомиться о здоровье Эммы-Розы, а затем — чтобы приготовить ей поесть.

Оскар поспешно оделся и снова отправился на поиски. На этот раз он направил свои стопы по кварталам, расположенным около тюрьмы Сен-Лазар.

Он пошел по предместью Сен-Дени, начиная от бульвара и не переставая на ходу расспрашивать всех встречных и поперечных.

Таким образом он дошел до угла улицы Шато-До, где Пароли останавливался накануне, чтобы вручить посыльному пакет, который он послал Анжель Бернье.

На углу улицы находилась лавочка виноторговца, на одном из окон которой крупными буквами красовалась надпись:

«Здесь можно найти посыльного».

Войдя в лавку, Оскар вежливо поклонился и спросил:

— Где посыльный?

— Что такое? Что от меня нужно? — спросил Матье.

— А вот тут вас спрашивает один господин.

— Я весь к вашим услугам, сударь. Вам угодно послать меня куда-нибудь?

— Нет, но вы можете дать мне одно сведение, в котором я крайне нуждаюсь. Пойдемте-ка выпьем по стаканчику винца. Мы с вами малость поболтаем, а я заплачу вам за потерянное время.