Алексей Нагорный - Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]
– Неверная позиция. Удобная, безопасная, но неверная. А если преступники исчезнут? На чем мы их сможем разоблачить потом? Всплывут в другом месте, сколько бед наделают. Операцию нужно довести до конца именно теперь.
– Я – за, – сказал Геннадий. – Главная надежда преступной группы – Зина и Володин, как я понял. Что нужно? Разобщить их с Бородаевым.
– Согласен, – сказал Миронов. – Если, конечно, все так, как рисует Пашутин. А если нет?
– Вот и я думаю. – Николай Федорович прижался спиной к дубовой панели, боль поутихла. – Как он тебе сказал? Перспективы нет?
– Именно так.
– Вообще нет перспективы или по этому делу?
– По этому делу. Я хорошо понял. Он говорил совершенно конкретно, вот эти самые слова: «Если, – говорит, – Зинка не поддастся, зачем мне рисковать зря? А если и выйдет что – меня первого продадут…»
– Меня жизнь чему научила? – сказал Николай Федорович задумчиво. – Если преступник приходит, что называется, с открытой душой, если он разочаровался в прелестях блатной жизни, решил с нею порвать и честно хочет оказать органам посильную помощь – это один разговор… Такому человеку, как правило, нужно верить. А Пашутин… Все же не тактический ли это ход, Миронов? Будь начеку… – Николай Федорович помолчал, потом закончил: – Принимаем план боевой, активный. Мы ведь с вами оперативные работники. Наше дело – действовать, а не у моря погоды ждать. Так я и доложу заместителю министра. Нас поддержат, я в этом уверен.
Ссора с Зиной окончательно выбила Витьку из колеи. Было обидно и горько. Он и раньше чувствовал, что не в силах противостоять ее чрезмерно самостоятельному характеру, а теперь и совсем скис. «Какая самоуверенная, – думал Витька. – Ну и хорошо, что мы разошлись. Правильно говорит Борода: баба – первый предатель…» – Витька вышел из автобуса. На краю тротуара, под деревом, стояла Зина.
– Здравствуй, – она виновато потупила глаза.
– А-а… – протянул Витька. – Ну и что же потребовалось видной производственнице нашего передового предприятия от жалкой, ничтожной личности?
– Не болтай, – Зина взяла его за руку. – Ты ведь и сам понимаешь: твой приятель Бородаев – просто скотина. Отойди от него, Витя. Мы ведь друзья?
Витька вырвал руку:
– Зайдем ко мне?
– Зачем? Поздно уже…
– Значит, не веришь другу Вите? – насмешливо прищурился Витька.
– С чего ты взял? – Она покраснела. – Просто есть правила приличия.
– Мать дома. Блинов напекла, ждет. Я ей с работы звонил. Пойдем?
– Пойдем, – Зина снова схватила Виктора за руку, потащила за собой.
– Тебе не девчонкой быть, – на бегу крикнул Витька. – Тебе по твоему характеру – ротой командовать. Устаю я от твоих командирских замашек.
Она остановилась, сжала губы:
– А я – от твоих! Ну, какой ты мужчина? Пререкаешься с дамой, мельчишь, говоришь, как капризная барышня! Я уйду!
– Ладно, – сдался Витька. – Я не буду. Дама.
…В комнате, над диваном, Зина увидела фотографию белой собаки.
– Ах, какая прелесть. Кто это?
– Пух, – сказал Витька. – Трагическая собака.
– Почему трагическая?
– Расскажу. Только не при матери. Переживает.
В комнату вошла мать, принесла дымящиеся блины, села напротив сына, внимательно и печально вглядываясь в его лицо. Витька начал было жевать, но тут же положил вилку:
– Мам… Я не могу, когда ты так смотришь. В горло не лезет.
– Ешьте, Зина. Я пойду, чай поставлю.
Зина тоже положила вилку.
– Витя, зачем ты вещи у спекулянтов покупаешь? Узнают – тебя выгонят. Ты же чистым, безупречным должен быть.
– Как ты, что ли? – отпарировал Витька.
– Ну, при чем здесь я? О тебе знаешь что говорят на заводе? Дурачок приблатненный!
– Придумала?
– Нет… – Зина покачала головой.
– А мне плевать! – Витька бешено уставился на Зину. – Кто это говорит? Тот, кто сначала статейки из газеты вслух читает, а потом тащит все, что плохо лежит? Демагоги и фарисеи – вот кто это говорит! Из зависти.
– Чему завидовать? – вздохнула Зина.
– Тому, как я выгляжу, а они – вахлаки вахлаками. Все на одно лицо, как дети из приюта! Я независимый человек, а они все в рот начальству смотрят. А я начальство терпеть, между прочим, не могу!
– Глупо это, Витя. По-детски. Бросаешься на всех. Так ничего не докажешь. И начальство не стоит под одну гребенку стричь. Начальники тоже разные бывают.
– А я и не стригу. – Витька снял со стены фотографию собаки. – Мать вызывают в ЖЭК, говорят: «Ваша собака лает». Мать отвечает: «Она же не умеет иначе, она – собака». А они ей: «Жильцам покоя нет. Жильцы нервные. У нас, мол, на первом месте – люди. А собак старые барыни держали до революции».
– Ну, идиоты это сказали. – Зина пыталась успокоить Витьку.
– Идиоты? – Витька вскочил. – У этих идиотов – права! Власть! Говорят, чтоб в двадцать четыре часа собаки не было. Отдали мы Пуха. Мать все время плачет, а фотографию снимать не велит…
– Эх, Витька-Витька, – Зина подошла к нему, придвинула стул. – Давай прямо сейчас поедем и привезем Пуха назад.
– Нету Пуха, – хмуро сказал Витька.
– Как это нету?
– Нету, и все, – обозлился Витька. – Неделю целую мы пытались его пристроить – никто не берет. В газете один знаменитый фельетонист статью против собак написал. Наш сосед после этого свою кошку с восьмого этажа сбросил. От них, говорит, одна зараза. Я Пуха в ветеринарку отвез…
Зина долго смотрела на Витьку и молчала. Вошла мать.
– Случилось что-нибудь? – тревожно спросила она.
– Зачем вы так? – Зина положила фотографию на стол. – Гадко… это.
– Не нужно, Зиночка, – остановила ее мать. – Осуждать всегда легко. А меня участковый предупредил: «Еще раз жильцы пожалуются, я вам на работу письмо напишу…» Что оставалось делать?
– Не знаю. Но я бы не отдала.
– А я знала, что будет, если мы не отдадим. – Мать горько улыбнулась. – Пришло бы письмо на работу. Разве хватило бы у меня нервов? А конец все равно один. Общественность есть общественность. Ее не переспоришь.
– Я пойду. – Зина остановилась на пороге. – Вы об уродстве каком-то говорите. Все у вас, как в кривом зеркале!
– Я ведь не обобщаю, – тихо сказала мать. – Просто нам не повезло, вот и все.
Зина вышла из подъезда Витькиного дома и нос к носу столкнулась с Эсадзе. Эльдар был одет подчеркнуто элегантно.
– Караулишь? – зло спросила Зина.
– Почему? – примирительно улыбнулся Эсадзе. – Просто жду.
– По-моему, я тебя не просила. – Зина с трудом взяла себя в руки.
– Зачем просить? – удивился он. – Я, как человек и как твой секретарь, кстати, – он поднял палец, – обязан заботиться о тебе.
– Спасибо, – Зина подняла глаза вверх: было темно, но все же ей показалось, что за Витькиным окном мелькнуло чье-то лицо. – А теперь – тебе направо, мне – налево.
– Подожди, – он удержал ее. – Зачем к нему ходишь? Его давно гнать пора – с работы, отовсюду! Фарцовщик он!
– Ты мне мораль читаешь как секретарь комсомольской организации или как отвергнутый… ухажер?
– Глупо. – Эсадзе побелел от обиды. – Я тебя предостеречь хочу как твой друг. Им милиция интересуется. Сегодня я на работу иду – встречается участковый. – Эсадзе улыбнулся. – Я во-он в том доме живу… Приходи в гости.
– И что он? Участковый?
Эсадзе оглянулся, увидел зеленый огонек такси:
– Алё, шеф! – крикнул он. Распахнул дверцу: – Садись, Зина. Ты ведь на другом конце города живешь. Позволь, я провожу тебя. По дороге все расскажу…
Зина заколебалась. Но желание узнать, что же именно сообщил Эсадзе участковый, пересилило.
– Хорошо. Только я сяду сзади, а ты рядом с шофером.
– Как скажешь, – помрачнел Эсадзе.
Такси уехало. Следом за ним двинулся «Москвич»-фургон…
Витька уже ложился спать, когда позвонил Бородаев.
– Витя, – сказал он и замолчал. В трубке слышалось только прерывистое дыхание. – Витя, – повторил он. – Я тебя предупреждал. Ты помолчи, ничего не говори. Час назад ухожу с завода – Эсадзе маячит… Отутюженный… Прыщ.
– Видел, – хмуро сказал Витька. – Зина с ним в такси уехала. От меня вышла и… Чего тебе? Я спать хочу.
– Нет, правда, – вздохнул Бородаев. – Обидно мне. За друга.
– Ну и будь здоров. – Витька хотел было повесить трубку, но отчаянный крик Бородаева остановил его.
– Витя! – завопил тот. – Я из автомата звоню! Я их в окошечко вижу. Сквозь стекло! Не чужой ты мне, и больно мне за твою поломанную жизнь! Садись в такси и пулей сюда! Он надругается, а мы молчать будем? Жми!
– Денег ни копья, – заколебался Витька. – Да и что мы ему сделаем? Руки коротки.
– Не скажи, Витя, – с тоской произнес Бородаев. – Не скажи. Я тебе друг или как?
Витька заглянул в комнату матери. Мать спала. Он лихорадочно оделся и выскочил на улицу…
…Бородаев ждал около будки телефона-автомата.
– Она тебя с потрохами продала, – Бородаев вздохнул: – Эх, Витька-Витька… Поживешь с мое – поймешь: баба есть баба. Она только на одно способна…
