Капсула времени - Анна Драницына
– И куда вы теперь?
– Не знаю. Хорошо бы в театр устроиться. Я согласна на любую роль, хоть стакан воды на блюде выносить.
– У вас реально талант. И театр звучит лучше, чем школа, уж поверьте.
– Мать говорит, ты сильно тоскуешь по отцу?
– Он мне не отец. Друг.
– Почти то же самое. Отец далеко не всегда бывает биологический. Тут важно родство души. Попросту говоря, любовь. – Ирина некоторое время пристально рассматривала свой маникюр, потом сказала: – Когда моя мама умерла, мне было семь. Я с горя перестала есть, и меня отправили в больницу. Там запихали в меня всяких капельниц с питательной смесью, но ничего не помогало. Мое тело таяло на глазах, и врачи уже готовили мою тетку к худшему. Потому что знаешь, Лиска, если ребенок не хочет жить, он может спокойно уйти куда хочет, взрослые ничего не смогут с этим поделать. Если ребенок по какой-либо причине расхотел жить – это очень страшно. Многие люди теряются от того, что тело ребенка, еще вчера абсолютно здоровое, вдруг начинает умирать. Без всяких диагнозов, болезней, симптомов. Взрослые так не умеют, даже если очень захотят.
– Почему?
– Их уже плотно прибило к земле каким-нибудь якорем. У тебя он тоже есть.
– И какой он, мой якорь?
– Ты сама о нем прекрасно знаешь.
Ирина собрала мусор и выбросила в урну неподалеку. Я сидела и размышляла над ее словами.
– Если ты не против, я поговорю с твоей мамой и объясню, что к чему, – дотронулась она до моей руки.
– Бесполезно. Они мечтают сдать нас на опыты в больницу, как обезьян.
– Я слышала, обезьян уже запретили мучить.
– Крыс все еще можно. Какая разница. Я – опасный для общества элемент. Угрожала психологу из духового ружья, объявила голодовку. Думаю, санитары уже приехали за мной.
– Психолог платный?
– Ты Лося нашего видела? У него бесплатно даже мухи не летают. Денег – как у дурака фантиков.
– Тогда ничего страшного. Бабло побеждает зло. Главное, чтобы вас с братом не разлучили. Так ведь?
– Типа того.
– Я знаю один проверенный способ, чтобы добиться своей цели. В самых крайних случаях прибегаю к нему.
– Покупаете на рынке огнемет?
– Это было бы слишком просто, – расхохоталась Ирина. – Нужно извиниться перед всеми, кто на тебя обижен.
– Извиниться? Ну уж нет! Легче сдохнуть.
– Не легче. Это всего лишь роль. Я же не говорю тебе, что надо при этом чувствовать искреннее раскаяние. Лишь капельку подыграть им. Твоим обиженным. Смотри, я научу тебя. Только для этого надо ненадолго стать актрисой. Закрой глаза и слушай. Не открывай, пока я не скажу. И не подглядывай.
– Что за бред, – буркнула я и натянула воротник от свитера до самой макушки. Запахло весной и шерстяными баранами. Там, за баранами, продолжала вещать Ирина.
– Все взрослые вокруг тебя играют роли. Это нормально. Когда ты один раз попробовал, уже трудно остановиться. Все кругом врут друг другу, но при этом как бы находятся каждый на своей сцене. Внутренняя сцена позволяет людям вживаться в роли и врать так убедительно, что Станиславский аплодирует стоя.
– Обычно он это делает лежа?
– Кто?
– Кто там, вы сказали? Станиславский.
– Не знаю, он давно умер. Вылезай!
Я сняла свитер с головы, и яркий свет с размахом резанул по глазам.
– Посмотри вот на эту семейную пару. Что ты видишь?
Я поморщилась и навела фокус. На скамейке напротив сидела молодая пара с коляской. Муж нервно курил, а она трясла коляску так, будто взбивала омлет.
– Что скажешь?
– Не знаю. Кажется, они поссорились.
– Правильно. Девушка играет роль обиженной жены, потому что хочет чего-то добиться от него. Заметь, она в маске.
– В смысле?
– Мы все носим маски. Вот я, например, в школе одна, в театре другая, с тобой сейчас – третья. Эта барышня надела маску ворчливой жены. Она не очень ей нравится, но мужу, кажется, наплевать.
Мы продолжили игру. Около памятника Есенина я обнаружила Бабулю, Само Совершенство. Этакая Мэри Поппинс в зеленой шляпе. Потом Ирина нашла молодого человека, Страдающего Вертера. Понятия не имею, кто это, надо погуглить. Я парировала Дамой, Которая Знает Все На Свете. Ирина ответила мне достойно. Нашла в парке мужика, Считающего Себя Собакой. Он ходил и словно метил кругом территорию своим присутствием. Еще пробежали мимо две фифы-блондинки, играющие в спорт, и прошли хохочущие студенты, которые носили маски клоунов.
– Итак, подводим итог, – отсмеявшись всласть, сказала моя училка. – Когда будешь просить прощения, представь, что ты играешь в спектакле под названием «Искреннее раскаяние». Ты – актриса, тебе не обязательно на самом деле чувствовать себя виноватой. Тебе нужно сосредоточиться и сыграть раскаяние. И как только ты почувствуешь, что получается и окружающие тебе поверили, ты испытаешь от этого настоящий кайф. И даже можешь словить настоящее раскаяние. Я точно тебе говорю.
– То есть вы сейчас учите меня врать и притворяться?
– Именно так, – просто сказала Ирина и засмеялась. – В мире взрослых это называется – социальная коммуникация.
Она проводила меня до дома, и напоследок я спросила:
– Ирина, а можно один личный вопрос?
– Конечно.
– Почему маленькая девочка расхотела умирать? Ну, тогда, в больнице.
Ирина на секунду остановилась и пристально посмотрела мне в глаза, словно сомневалась, говорить правду или нет. Потом прислонилась к двери подъезда и закурила. Ее глаза затянуло дымом-печалью, будто небо закрыло легким облачком в ясный день.
– Знаешь, я же почти все время спала тогда, была без сознания. Врачи говорили тетке – смирись, шансов, что девочка твоя выживет, почти нет. Я уже не двигалась месяц, не ела, даже в туалет ходила под себя. Но один раз ночью словно что-то заставило меня приоткрыть глаза и осмотреться. Около моей кровати на коленях стояла моя тетка, совсем еще молодая и очень красивая. Она горячо молилась Пресвятой Богородице – шептала слова молитвы и падала головой мне в ноги. На секунду она подняла лицо вверх, и я увидела ее огромные синие глаза, полные слез, а вокруг ее головы будто ореол сиял. И знаешь, Элоиза, именно тогда она стала моим якорем. Я была нужна ей, она не хотела меня отпускать. Она из последних сил держала за тонкую веревочку жизнь маленькой девочки, не давая ей оборваться. Тетка злилась на свою сестру, мою мать, которая бросила нас в момент полного отчаяния, плакала
