813 - Морис Леблан
– Оставался балкон.
– Балкон!
– Да, он один на весь этаж, который выходит на улицу Жюде.
– А перегородки?
– Ловкий человек может их преодолеть. Наш преодолел. Я обнаружил следы.
– Но все окна апартамента были закрыты, и после совершения преступления установили, что они таковыми и оставались.
– Кроме окна секретаря Шапмана, которое было лишь прикрыто, я сам в этом удостоверился.
На сей раз председатель Совета, казалось, немного дрогнул, настолько версия господина Ленормана выглядела логичной, точной и подкрепленной основательными фактами.
Он спросил со всевозрастающим интересом:
– Но с какой целью приходил этот человек?
– Я не знаю.
– Ах, вы не знаете…
– Нет, я и имени его не знаю.
– Но по какой причине он убил?
– Я не знаю. Единственное, что можно предположить, так это то, что у него не было намерения убивать, что он тоже пришел с намерением забрать документы, находившиеся в сафьяновом футляре и в шкатулке, а случайно оказавшись перед лицом беспомощного недруга, убил его.
Валангле прошептал:
– Такое возможно… да, строго говоря… А как, по-вашему, нашел он документы?
– Он не нашел шкатулку, поскольку ее там не было, зато обнаружил на дне дорожной сумки черный сафьяновый футляр. Таким образом, Люпен и… тот, другой, оба в одинаковом положении: о проекте господина Кессельбаха им известно одно и то же.
– То есть, – заметил председатель, – они будут сражаться.
– Вот именно. И борьба уже началась. Убийца, обнаружив визитную карточку Арсена Люпена, приколол ее к трупу. Все внешние признаки – против Арсена Люпена… Значит, Арсен Люпен и будет убийцей.
– В самом деле… в самом деле… – согласился Валангле. – Расчет не лишен основательности.
– И хитрость удалась бы, – продолжал господин Ленорман, – если бы по другой случайности, на этот раз неблагоприятной, то ли по пути туда, то ли обратно убийца не потерял в четыреста двадцатой комнате свой портсигар, и если бы слуга отеля, Гюстав Бёдо, не подобрал его. С тех пор, зная, что его обнаружили или вот-вот обнаружат…
– Откуда он это узнал?
– Откуда? Да от самого следователя Формери. Дознание велось при открытых дверях! Наверняка убийца скрывался среди присутствующих, служащих отеля или журналистов, когда следователь отправил Гюстава Бёдо в его мансарду за портсигаром. Бёдо поднялся. Убийца последовал за ним и нанес удар. Вторая жертва.
Никто больше не возражал. Драма восстанавливалась, поразительная в своей правдивости и вероятной точности.
– А третья жертва? – спросил Валангле.
– Эта сама подставила себя под удар. Бёдо не возвращался, и Шапман, которому не терпелось самому взглянуть на портсигар, пошел вместе с управляющим отеля. Застигнутый убийцей, он позволил увлечь себя, тот отвел его в одну из комнат и тоже убил.
– А почему Шапман дал увлечь себя этому человеку, хотя знал, что это убийца господина Кессельбаха и Гюстава Бёдо?
– Я этого не знаю, как не знаю и того, в какой комнате было совершено преступление, так же как не догадываюсь о поистине чудодейственном способе, каким виновному удалось скрыться.
– Говорили о каких-то двух синих этикетках, – заметил господин Валангле.
– Да, одна найдена на шкатулке, которую прислал Люпен, другую нашел я, наверняка она выпала из сафьянового футляра, который украл убийца.
– И что?
– Ничего, по-моему, они ничего не означают. Что действительно имеет какое-то значение, так это цифра 813, которую господин Кессельбах написал на каждой из них: его почерк установили.
– А что такое 813?
– Тайна.
– И что?
– Ничего, я снова вынужден вам ответить, что ничего об этом не знаю.
– У вас нет подозрений?
– Никаких. Два моих человека проживают в одной из комнат «Палас-отеля» на этаже, где нашли труп Шапмана. С их помощью я слежу за всеми людьми в отеле. Виновный не входит в число тех, кто уже уехал.
– Никто не звонил во время убийства?
– Да, из города кто-то звонил майору Парбери, одному из четырех человек, проживавших на втором этаже.
– И этот майор?
– Мои люди следят за ним. До сих пор против него ничего нет.
– И в каком направлении вы собираетесь искать?
– О! Направление вполне определенное. На мой взгляд, убийца принадлежит к числу друзей или знакомых семейства Кессельбах. Он знал их маршрут, знал их привычки, знал причину, по которой господин Кессельбах находится в Париже, и, по крайней мере, он подозревал о важности его намерений.
– Стало быть, это не профессиональный преступник?
– Нет! Нет! Тысячу раз нет. Преступление было совершено с неслыханной ловкостью и смелостью, но оно было продиктовано обстоятельствами. Повторяю, искать надо в окружении господина и госпожи Кессельбах. И доказательство этому – то, что убийца господина Кессельбаха убил Гюстава Бёдо только потому, что в руках у того был портсигар, а Шапмана – потому, что секретарь знал о его существовании. Вспомните волнение Шапмана: услышав одно лишь описание портсигара, секретарь что-то заподозрил. Если бы он увидел портсигар, мы бы поняли, в чем дело. В этом неизвестный не ошибся: он устранил Шапмана. И теперь мы ничего не знаем, кроме инициалов Л и М.
Подумав, Ленорман добавил:
– Еще одно доказательство, которое является ответом на один из ваших вопросов, господин председатель. Неужели вы думаете, что Шапман пошел бы за тем человеком по коридорам и лестницам отеля, если бы не знал его раньше?
Факты накапливались. Истина – или, по крайней мере, вероятная истина – обозначилась. Многие обстоятельства, возможно, самые любопытные, оставались неясными. Но какое озарение! Даже при незнании мотивов, подготовивших их, цепочка поступков, совершенных в то трагическое утро, вдруг стала очевидной.
Наступило молчание. Каждый размышлял, раздумывал в поисках аргументов, возражений. Наконец, Валангле воскликнул:
– Дорогой Ленорман, все это прекрасно… Вы меня убедили… Но по сути мы ведь никуда не продвинулись.
– Как это?
– Ну да. Цель нашего собрания вовсе не в том, чтобы раскрыть часть загадки, которую рано или поздно вы, я не сомневаюсь, раскроете полностью, но по возможности удовлетворить требования общественности. Поэтому, действительно ли Люпен убийца или нет, двое было преступников или трое, либо вообще один, все это не дает нам ни имени виновного, ни его ареста. И у общества по-прежнему сохраняется катастрофическое впечатление, что правосудие бессильно.
– Что же я могу сделать?
– Как что? Дайте обществу удовлетворение, коего оно требует.
– Но мне кажется, что этих объяснений уже достаточно…
– Слова! А общество желает действий. Его успокоит единственная вещь: какой-нибудь арест.
– Черт! Черт! Не можем же мы все-таки арестовать первого встречного.
– Это было бы лучше, чем не арестовывать никого, – со смехом заметил Валангле. – Послушайте, поищите получше… Вы уверены в Эдварде, слуге Кессельбаха?
– Абсолютно
