Искушение прощением - Донна Леон
Клаудиа кивнула, выражая понимание и согласие.
– Странно, но большинство родителей, с которыми мне доводилось общаться, хотят услышать, что этого быть не может, что их дети ни в коем случае не… – Она завершила фразу красноречивым жестом, описывающим все то, что родители не желают знать о своих отпрысках.
Брунетти глянул на мужчину. Тот лежал на спине, со слегка запрокинутой головой, словно демонстрируя всем свою повязку, похожую на сбившийся набок тюрбан: с одной стороны она прикрывала часть лба и ухо, с другой – переходила в широкую, с ладонь, ленту над вторым ухом. Невозможно было понять, что под повязкой и где, собственно, находится повреждение. Рана ли это, которую зашили? Или царапина, продезинфицированная и прикрытая бинтом из гигиенических соображений? Или же упомянутая доктором вмятина? На лице у пострадавшего были ссадины и порезы, нижние и верхние веки припухли. Похоже, он был погружен в глубокий сон.
– Пожалуй, надо сходить и сказать персоналу, что я его знаю, – произнес Брунетти.
Комиссар вынул блокнот и пролистал его до страницы с записью «Альбертини». Посмотрел на наручные часы: пять тридцать семь. Опять-таки, время, когда телефонный звонок предвещает лишь боль…
– Я позвоню его жене, – сказал он Гриффони.
Клаудиа отошла к стулу у изножья каталки, освобождая проход. Брунетти вернулся к сестринскому посту, где нашел дежурную медсестру.
– Кажется, мы знаем, кто этот человек.
Медсестра улыбнулась и произнесла:
– Быстро же ваши коллеги управились!
Брунетти слишком устал, для того чтобы шутить, но кивнул, подтверждая, что воспринял это как комплимент.
– У меня есть номер его жены. Скажу ей, что он здесь. – И, видя замешательство медсестры, добавил: – Я знаком с этой женщиной, но мужу ее представлен не был, поэтому имени его не знаю.
Гвидо достал из кармана телефонино, полистал контакты и выбрал номер профессорессы Кросеры. На том конце – молчание. Брунетти посмотрел на медсестру:
– Не берут трубку.
То же самое он сказал и Гриффони.
– Давай проверим, может, Rosa Salva[29] уже открылась. Я еще раз позвоню с кампо.
Когда они вышли на кампо Санти-Джованни-э-Паоло, только-только занимался рассвет.
– Знать бы, из-за сына это или нет, – проговорил Брунетти.
Переходя через площадь, он замедлил шаг, обдумывая вероятности и все те вопросы, которые следует задать профессорессе Кросере. Брунетти задержал взгляд на лице бронзового изваяния кондотьера Коллеони, таком решительном и непреклонном. Уж он-то добился бы от нее правды!
Комиссар еще раз набрал номер на мобильном, и опять ему никто не ответил. Он несколько раз стукнул левой рукой в стеклянную дверь Rosa Salva, прежде чем подошел бармен. Узнав Брунетти, он открыл, впустил Гвидо и его спутницу в помещение и снова запер дверь на замок.
Внутри было тепло и волшебно пахло свежей выпечкой. Молодая женщина в белом пекарском жакете вышла из комнаты справа с подносом булочек-бриошей, завернула за барную стойку и поставила поднос в стеклянную витрину над кассой. Брунетти заказал два кофе.
Вдыхая аромат сладкой выпечки, он возблагодарил небеса и за кофе с бриошами, и за сахар, и за сливочное масло, и за абрикосовый мармелад – и еще множество мелочей, которые считаются вредными для человека. Помнится, много лет назад он возмутился, когда Паола сказала, что с радостью променяла бы право голоса на стиральную машину; теперь же он сам, по крайней мере, в этот утренний час, готов был отдать все за кофе и сладкую булочку. Продал же кто-то из ветхозаветных персонажей право первородства за блюдо чечевицы! Это обстоятельство всегда волновало Брунетти, хотя если бы речь шла о кофе с бриошью, он отнесся бы к нему с куда бо́льшим пониманием.
Указывая на поднос с выпечкой, комиссар спросил у своей спутницы:
– Если бы дьявол предложил тебе обменять душу на чашку кофе и булочку, ты бы согласилась?
Принесли кофе и две бриоши на тарелке. Клаудиа взяла салфетку, потом – булочку. Отпила немного из своей чашки, откусила кусочек сдобы.
– Сперва я бы попросила у него три евро, – сказала она, откусывая еще немного булки и запивая ее кофе. – А если бы дьявол отказался, наверное, взяла бы что дают.
– Я тоже, – сказал Брунетти и приступил к еде, радуясь, что судьба подарила ему коллегу-единомышленницу.
Допив кофе, он сказал Гриффони, что еще раз попробует дозвониться до профессорессы Кросеры. Клаудиа достала кошелек, положила на барную стойку денежную купюру и заказала еще кофе. Брунетти жестом поблагодарил ее и вышел на улицу.
Ощущая новый прилив сил (спасибо сахару и кофеину!), комиссар вынул из кармана телефонино и позвонил синьоре Кросере. После первого же гудка ответил женский голос, дрожащий то ли от страха, то ли от гнева:
– Это ты, Туллио?
– Профессоресса Кросера? – уточнил Брунетти.
Она настороженно спросила:
– Кто это?
– Комиссарио Гвидо Брунетти, синьора, – сказал он. – Звоню из больницы. Здесь ваш муж.
– Мой муж? – переспросила она.
– Да. – Брунетти старался говорить ровным тоном. – В отделении радиологии.
– Что случилось? – спросила она, после чего повисла пауза, во время которой женщина несколько раз глубоко вдохнула.
– Предположительно, он упал на мосту и ударился головой. Поэтому он в радиологии. Рентгеновский снимок уже сделан, и теперь врачи решают, что предпринять.
Брунетти понятия не имел, правда это или нет, но ей наверняка будет спокойнее при мысли о том, что у врачей все под контролем.
– Как он себя чувствует?
– Синьора, как я уже сказал, еще нет полной картины, – объяснил Брунетти, решив не уточнять, что именно сказали ему в приемном отделении.
– Вы говорили с ним? – спросила женщина, удивив Гвидо.
– Нет, синьора. Он еще не приходил в сознание.
Она опередила его следующую реплику:
– Я уже еду!
И повесила трубку.
Комиссар немедленно набрал номер Вианелло.
Когда инспектор ответил (его голос звучал довольно бодро), Гвидо сразу перешел к делу:
– Я в больнице. Мужа той дамы, что на прошлой неделе приходила поговорить о своем сыне (ее фамилия Кросера), сегодня ночью нашли возле моста. Он упал и ударился головой. Возможно, не без чьей-то помощи. Сейчас пострадавший в радиологии. Я буду там же, пока его не осмотрит невропатолог.
– Что требуется от меня? – поинтересовался Вианелло, больше ничего не уточняя.
– Свяжись с редакцией Il Gazzettino и La Nuova. Скажи, что у моста Форнер, возле палаццо Ка’Пезаро, нашли мужчину. Пусть попросят позвонить нам всех, кто был поблизости около полуночи и что-нибудь видел или слышал.
– Что еще?
– Когда придет синьорина Элеттра, попроси ее поискать информацию о профессорессе Кросере и ее муже. И хорошо бы узнать его имя.
– Все как обычно? – уточнил Вианелло.
– Да. Странные друзья, вообще все подозрительное. И сына проверь, Алессандро. Были ли у него проблемы с полицией?
– Сколько парню лет?
– Пятнадцать.
– Тогда это закрытая информация – он несовершеннолетний.
– Лоренцо, – произнес Брунетти тоном, каким обычно упрекают ребенка, – попроси синьорину Элеттру это сделать.
– Конечно!
Они так хорошо друг друга знали, что Брунетти легко представил выражение лица Вианелло, обдумывающего поручение. Наконец инспектор сказал:
– Жена потерпевшего говорит тебе, что ее сын наркоман, и вскоре отец мальчика поскальзывается и падает на мосту. Ты хочешь, чтобы мы раскопали все, что только можно, о нем и его жене…
– Лоренцо, ты забываешь о сыне, – мягко напомнил комиссар.
– Ну да, и о сыне.
– Если это не несчастный случай, значит, он сделал что-то такое, что закончилось плачевно. Так что мы пока наводим справки.
– Это я понимаю, Гвидо, – ответил Вианелло резко, что свидетельствовало об одном: утренний кофе он выпить еще не успел. – Нападение хулигана ты исключаешь?
По тону было ясно, что он и сам не верит в эту версию.
– Хулиган? Посреди ночи, да еще в ноябре?
– Ладно, Гвидо, я этим займусь. Увидимся в квестуре.
– Спасибо, Лоренцо.
– А ты что собираешься делать?
– Вернусь в отделение радиологии
