Екатерина Савина - Клуб одиноких зомби
Мария снова почувствовала в себе дар красноречия и, выходя из дома, она уже точно знала, какую историю расскажет. «Он может прослушать мой телефон, но не сможет прочитать мои мысли. Наверно, я не смогу найти в телефонном аппарате „жучок“, но я смогу закрыться от проникновения в мой мозг», – с огромной уверенностью в свои силы думала Мария.
Глава 10
Я проснулась, но еще не открыла глаза. По тому, как затекла шея, а рука свисала с узкой койки, я догадалась, что чуда опять не совершилось, и я еще находилась в больнице, а не у себя дома. Интуитивно почувствовала, что в палате кто-то есть. Когда я приоткрыла глаза, то увидела медсестру Тосю, сидевшую на стуле около меня в напряженном ожидании.
– Ну, наконец-то! – воскликнула она. – Уже скоро полдень, а ты все спишь! Я дважды пыталась тебя разбудить, но ты не просыпалась...
Я поймала себя на мысли, что спала очень крепко и, действительно, не слышала, что кто-то будил мня. Едва я попыталась предположить, что ей от меня надо, как медсестра заговорила дальше:
– Анализы сегодня, Калинова, ты не сдала, температура на градуснике почему-то слишком высокая, хотя лоб холодный... Натерла термометр что ли?
Я попыталась возразить, но не нашла ни одного подходящего слова. Я только мотнула головой из стороны в сторону, а медсестра уже продолжала:
– Завтрак пропустила, обход сорвала!.. Пять человек перед тобой стояли, а ты спишь, как новорожденный младенец. Я тебя тормошила, тормошила и все без толку. Хорошо, что у Александра Геннадиевича к тебе особое отношение. Он посмотрел на градусник, посчитал пульс и сказал, чтобы ты продолжала спать под моим наблюдением...
Медсестра Тося продолжала говорить, но я ее уже не слышала. Упоминание о высокой температуре заставило меня вспомнить обо всех подробностях ночного астрального путешествия. На меня сразу навалилась вся полученная в астрале информация. Мне казалось, что моя голова лопнет от изобилия цифр, страшных цифр, пугающих меня своей нерасшифрованной значимостью.
– Что, тебе плохо, Калинова, да? – повысив голос, спросила медсестра и прикоснулась к моему лбу. – Холодный... температура нормальная, а вот взгляд отсутствующий... Я сейчас сбегаю за доктором...
– Не надо, со мной все нормально... Просто, я всю ночь плохо спала, а под утро заснула, под дождик...
Я говорила почти машинально, потому что пыталась мысленно обдумать нахлынувшую в мое сознание информацию. Я снова разделила ее на блоки и разложила их по полочкам. Едва я сделала это упорядочение, меня осенило! Я поняла, что Кириллова Вера Васильевна была зомбирована! И не только она одна! Все эти цифры были кодовыми ключами к зомби. Чтобы разобраться во всем этом, мне нужна была тишина.
Но медсестра продолжала задавать мне какие-то вопросы, а я молча кивала ей, возможно, невпопад. А когда Тося встала и тяжелой походкой направилась к двери, я поняла, что она сейчас приведет сюда кого-нибудь из врачей. Я успела подумать о том, что хорошо, если это будет Голявин и, не теряя более ни секунды, стала дальше расшифровывать полученную информацию. Я боялась, что если я сейчас упущу нить, то она мгновенно затеряется и распутывание клубка затянется надолго.
Так и получилось, Александр Геннадиевич, точно стоял за дверью и ждал, когда его позовут. Но мне, почему-то, было приятно его увидеть, и я не испытывала неудовольствия от того, что он нарушил мой мыслительный процесс. Медсестра Тося зашла в палату вместе с ним и пыталась что-то объяснить. Голявин деликатно выпроводил ее из палаты, и я была ему за это благодарна. Тосина несмолкаемая болтовня ужасно раздражала меня, а присутствие Александра Геннадиевича подействовало на меня успокаивающе. Мне даже показалось, что я смогу рассказать ему о своем выходе в астрал и поделиться своими догадками.
Голявин молчал. Он сел на стул, на котором только что сидела медсестра, и я вдруг подумала о том, что ужасно выгляжу. Отсутствие прически и макияжа меня волновало сейчас больше всего, и я даже стала ругать себя за то, что проснувшись, продолжала валяться на этой ужасной койке, слушала медсестру и одновременно разгадывала страшную тайну о пациентке из палаты номер три. «Надо было приводить свою внешность в порядок», – думала я, боясь встретиться с Голявиным взглядом.
– Как вы себя чувствуете, Ольга Антоновна? – наконец-то, спросил он.
– Гораздо лучше, чем выгляжу... Все-таки больница – это не пятизвездный отель, – пусть так глупо, но все-таки попыталась оправдаться я.
– Вы хорошо выглядете, синяк уже совсем прошел... Простите, наша больница – это даже не санаторий...
Разговор не клеился. Я чувствовала, что Голявин хотел мне что-то рассказать, но не решался. Он даже не смотрел на меня, а почему-то разглядывал свою хорошо знакомую шариковую ручку и непрерывно щелкал ее. Пауза затянулась, и я вдруг поняла, что меня снова одолевают цифры. Щелчок, и число становилось меньше, новый щелчок – и оно еще меньше...
Я забыла о своих непричесанных волосах и о кругах под глазами. Теперь меня волновало, что бы это значило – деление многозначных чисел и упорное молчание Голявина.
Вдруг деление чисел на моей внутренней картинке прекратилось, и, как ни странно, Александр Геннадиевич перестал щелкать ручкой. Я знала, что он мне сейчас скажет.
– Она умерла, – тихо проговорил Голявин.
– Ее звали Кириллова Вера Васильевна? – также тихо спросила я.
Доктор был не слишком удивлен моей осведомленностью, и это несмотря на то, что от меня здесь тщательно скрывали все, касающееся этой женщины.
– Как ты узнала? – спросил Голявин, даже не замечая, что перешел на «ты». – Ты все-таки выходила в астрал?
– Выходила. Я же сказала тебе, что мне для этого не нужны разрешения...
По-моему, он тоже не заметил, что и я перешла на «ты». У меня было ощущение, что мы знакомы с Александром уже тысячу лет и что я могу полностью довериться ему.
– Операция была сделана не для того, чтобы раскрыть «третий глаз», а для того, чтобы зомбировать ее мозг. Но я еще не разобралась с этим до конца.
– Знать такое очень опасно, – с тревогой в голосе и в глазах сказал Голявин. – Я не хотел бы...
Дверь с шумом открылась, он замолчал и оглянулся назад. В палату вошел ненавистный мне врач, у меня сразу испортилось настроение.
– Сашка, я так и знал, что она на тебя глаз положила, – громко заявил он с порога и разразился идиотским смехом.
Это было так неуместно, особенно после того, как мы говорили о смерти Кирилловой. Андрей Вадимович прошлепал своей походкой Чарли Чаплина прямо к Голявину и похлопал его по плечу.
– Тебя наш старик ищет, а я сразу догадался, что ты здесь. Иди, а я покараулю твою больную...
Голявин щелкнул ручкой, молча встал и направился к двери. Я чувствовала, как душевное равновесие покидало меня, и к сердцу подкатывала неослабевающая волна ненависти.
– А ты плохо выглядишь, Калинова, – нагло разглядывая меня, сделал вывод Андрей Вадимович, но говорил он так воодушевленно, будто делал комплимент.
Внутри меня все клокотало, и я боялась, что еще одно глупое слово, и я запущу в него стаканом с водой, стоявшем на тумбочке. Видимо, Андрей Вадимович почувствовал состояние моей души, а может быть вспомнил о моих экстрасенсорных способностях, и не стал провоцировать бурный всплеск моих эмоций. Уходить он явно не собирался, но перестал «раздевать» меня глазами и подошел к окну.
– Дождь, – загадочно произнес он. – Слушай, Калинова, ты, говорят, ясновидящая... ты что-нибудь знаешь о ней?
Я сразу догадалась о ком идет речь – об умершей сегодня Кирилловой Вере Васильевне, но сделала вид, что не поняла его вопроса.
– О погоде? – наивно спросила я. – Нет, я никогда ей не интересуюсь. А зачем? Дождь, так дождь...
Андрей Вадимович оторвал взгляд от окна и пристально посмотрел на меня, пытаясь сообразить, серьезно я говорю или все-таки «валяю дурака». Естественно, я ничем не выдала себя, но, в свою очередь, отметила, что с лица ненавистного мне доктора исчезла его привычная наглая улыбка. Я поняла, что произошедшее с Кирилловой очень интересует и его, но совершенно не собиралась удовлетворять его любопытство.
– Нет, я не о погоде, – серьезно сказал он, – а о больной из третьей палаты. Наверняка, вы с Сашкой о ней и разговаривали. Сейчас все о ней здесь говорят, правда, с опаской... Но мне ты, Ольга, можешь доверять, я никому не передам наш разговор.
Андрей Вадимович сделал особый акцент на моем имени давая понять, что специально его уточнил и запомнил. Правда, это обстоятельство нисколько не убедило меня, что ему можно доверять. Я сделала удивленное лицо, давая понять, что не знаю, о чем, точнее, о ком идет речь. Доктор занервничал, достал из кармана пачку сигарет, посмотрел на нее и, осознав, что не имеет возможности закурить здесь, убрал ее обратно. Я поняла, что ушедшая из жизни Кириллова интересовала его больше, чем я живая и почти здоровая. Пружина, натянутая внутри меня, расслабилась, и я задышала свободнее. Конечно, особой угрозы и не было, просто наглость, с которой мне пришлось один раз столкнуться, меня застала врасплох и обещала впредь быть непредсказуемой. Мне казалось, что я сама никогда не была наглой, поэтому это качество в других я не переносила.
