Аркадий Карасик - NEXT-3: Венок для Лавра
И вот этот страх снова возвратился, навалился на него, туманя сознание.
— Почему ты не отдаешь свою любимую команду «Поехали, поехали»? Или…это самое… решил ночевать под стенами любимой тюряги? — недовольно пробурчал Санчо. — Лично мне западло смотреть на окна, закрытые, блин, «намордниками». С души воротит, блевать хочется.
— Погоди немного... Пока не решил — куда ехать? Голова плохо варит. Будто отравился свежим воздухом…
— Сейчас нанюхаешься, — Санчо запустил двигатель, несколько раз нажал на газ. — Ну, что, полегчало?
— Есть немного… Говоришь, пасут? Кто, за чем? Может — показалось?
Оруженосец возмутился. Это кому показалось? Человеку, который когда-то после удачной обработки автобусного лоха обвел вокруг пальца преследующих их ментов? Который мигом вычислил Дюбеля, выстрелившего Лавру в спину и замочил его? Который расколол вонючего Хорька? А кто вывел на чистую воду тифозную вошь — Гамлета?
Распаленный оруженосец перебирал свои подвиги, как верующий католик — четки.
Как там не говори, тюремная решка подействовала на завязавшего узелок авторитета — определенно у него поехала крыша!
— Не штормуй, паря, успокойся… Ладно, проехали, — Лавр положил ладонь на сжавшуюся в кулак руку друга. — Пасут, вот и пусть пасут, надоест — отстанут. Лучше скажи, сколько башлей запросили за мою голову?
Опасный вопрос! Посчитает — мало, возмутится: как же низко меня ценят! Назовешь слишком большую сумму — откуда взяли? Банк ограбили или миллиардера прищучили? Санчо растерянно пожевал толстыми губами. Лавра не обмануть, вон как глядит в лицо, будто ощупывает спрятанные мысли.
— Круто запросили, суки премерзкие — нехотя признался он. — Имеешь полное право гордиться. Гляди, — показал он бумажку с записанной суммой и банковскими реквизитами, — Только не ошибись в нолях. Их там… это самое… как звезд на небе — не сосчитать.
Лавр сосчитал. Не поверил своим глазам. Снял очки, и снова прошелся взглядом по цифрам. Действительно, есть чем гордиться — слишком высоко его ценят.
— Чего?
— Того самого. Который, блин, кусается. Вот и укусили, паскуды! Грабиловка!
Санчо умело подыграл возмущенному другу. Рассчитывал на то, что Лавр успокоится, войдет в норму. Он по натуре человек рассудительный: быстро возникает и так же быстро приходит в себя.
— Действительно, грабиловка! Откуда наскребли такие деньжища?
Успокоился. Вопрос прозвучал обычной заинтересованностью делового человека, уверенного в своем высоком рейтинге.
— Федечка отстегнул. Кажется, все карманы вывернул, все заначки достал, рыжий хитрец. Теперь — пустой. Полный финансовый вакуум. Хороший у тебя сын, Лавруша…
Федор Павлович и сам, без подсказки знает — хороший вырос парень. Его мать, подруга молодого вора в законе, тоже была хорошей женщиной, доброй и доверчивой, преданной и самозабвенно любящей.
Не ее ли гены работают в сыне?
— Бедный мальчик.
— Еще какой бедный! — подхватил оруженосец. — Нищий. Церковная мышь. Придется тебе продать квартиру. Иначе… это самое… не выкрутишься.
Лавр посмотрел на непрошеного советчика. Так смотрят на пациента психушки, не способного понять примитивной истины. Ведь городская квартира — не просто обычное жилье, она — взлелеянное в мечтах любовное гнездышко, в котором поселится любимая женщина. Но не говорить же это, не признаваться в любви к Оленьке? Его чувство к Кирсановой — глубоко личное, интимное, вход в которое даже для лучшего друга категорически запрещен.
— Как можно продать квартиру, если она еще не доделана?
Наспех придуманная причина — смехотворно глупа. Не зря Санчо понимающе ухмыльнулся.
— Квартира никогда не бывает доделанной. Это самое… всегда приходится подкрашивать, исправлять… Тогда выдаю запасной вариант. Берешь в руки картонку с надписью на русском и французском: «подайте вору в законе». И — по вагонам метро.
Лавр представил себя в роли нищего попрошайки. Идет по вагону, ковыляя на, якобы, больных ногах, подрагивающей рукой держит картонку, во второй — палка с набалдашником, на голове помятая грязная шляпа. Сострадательные дамочки бросают в картонку червонцы, потрепанные жизнью мужики отворачиваются, сопливые девчонки морщат накрашенные личики.
Умилительная картинка!
— «Бывшему депутату» — более трогательно. Воры, и в законе, и вне его, просить не станут, они берут… Хватит гнать фуфло! Поехали, поехали! Чего стоишь, как во поле березка?
Ничего себе «березка» — заматеревший дуб, сам о себе подумал Санчо. Сравнения у Лавра отдают плесенью, трачены молью. Поглупел в застенке, что ли?
— Куда изволите, вашество? — залихватски, по кучерски спросил водитель. — В ресторацию прикажете или — к дамам? Завсегда готов!
Можно было и не спрашивать. Адрес давно известен — к Ольге Сергеевне. Просто Санчо решил еще малость расшевелить приунывшего Лавра. Похоже, известие о фактическом банкротстве сына добило его.
— Сначала — домой… С заездом на станцию этого… Обуховского центра. Я прямо как чувствовал: перед арестом отогнал машину в надежное место… Поехали, поехали! И — рассказывай, что и как. Надо понять на каком мы обитаем свете.
— Я ведь уже говорил…
Лавр досадливо поморщился. Неужели этот глупец не понимает, что он слушал его с пятого на десятое. Слушать более внимательно мешала песня о любимой, которую исполнял «камерный» хор.
— Мало ли что — говорил, не говорил. Слышал мудрое изречение вождя: повторение — мать учения? Вот и повторись. Небось, не похудеешь, не развалишься на атомы и молекулы.
Санчо обречено вздохнул. Дескать, язык — мой, не казенный, трепать его попусту нет желания. Но раз ты просишь — придется. Слушай и запоминай, третий раз говорить не буду, не дождешься! Он повторил рассказ, делая основной упор на красный «кадет», который явно пас его «жигуль». Авось, Лавр поймет допущенную им глупость и постарается возвратиться в депутатское кресло. Конечно, сделать это будет совсем не просто — новые выборы еще не назначены и неизвестно состоятся ли вообще.
И все же оруженосец верит в фантастические способности своего «рыцаря».
— Мы все еще на этом свете, Лавруша. Со всеми вытекающими отсюда…это самое… веселыми и тоскливыми последствиями. Первое — освобождение тебя из застенка. Второе — ведомые и пока неведомые пастухи. Со вторым… это самое… разберемся. Дуэтом. Первое положено, блин, отметить… Мороженное для начала хочешь? Крем-брюле родом из нашей с тобой молодости по пятнадцать копеек за брикет? Откажешься — перестану уважать!
Развеселое предложение вызвало на губах Лавра улыбку. Слишком уж забавный вид был у приятеля. Будто тот сбывал залежалый товар, по купечески расхваливая его. Почему? Ответ лежит на поверхности: старается развеселить недавнего узника.
— Давай свои брикеты! Говорят, от сладкого быстрее крутятся мысли. А мне теперь придется соображать в темпе, без задержек.
— Сейчас сообразим. Потерпи… это самое… до первого замороженного киоска…
«Жигуль» медленно двигался в сплошном транспортном потоке, бок о бок с другими легковушками, бампер к бамперу — к едущими впереди и позади. Сменить полосу, свернуть на перекрестке либо припарковаться к тротуару возле магазина или банка — неразрешимые проблемы. Санчо ругался, поливал матерщиной московские власти, дорожных ментов, слякотную погоду, свою несладкую судьбу.
Лавр думал о своем. О сокамерниках-хоровиках, о хитроумном следователе, с которым еще предстоит встречаться, об ожидающей его Оленьке. О непонятной слежке старался не вспоминать, она, наверняка, существует только в воображении Санчо. Преследовать могут крупных промышленников, видных политиков, а он — кто? Сплошной «бывший»: авторитет, смотритель криминального общага, депутат. Какой с него навар? Один запах.
Вот Федечка — другое дело, если даже он — нищий банкрот. Молодой, резвый…
Федечка?
Имя сына выпрыгнула в сознание и сразу затмила все остальное.
— Позволь, а где ребенок?
Санчо удивленно поглядел на «пассажира». Надо же, вспомнил! Обо всем трепались — о тюрьме, Кирсановой, пастухах, даже о крем-брюле, а вот о рыжей бестии — ни слова, ни полслова!
— Какой именно ребенок? Один — рядом с тобой. Или — не узнаешь, злостный алиментщик?
— Не паясничай! Где Лавриков Федор Федорович?
Санчо потер лоб, облегченно вздохнул. Кажется, у Лавра с крышей порядок, вот только шуток не понимает, но эта «болезнь» со временем пройдет.
— Усек. Твой любимый Федька на переговорах. Каких именно… это самое… точно не знаю. Не уполномочен.
— Это ж надо! Отца освобождают, а сынок невесть чем занимается… На каких переговорах? И не крути по лисьи хвостом — говори ясно и понятно! — раздосадовано прикрикнул Лавр.
— А ты не больно шуми! — тоже огрызнулся Санчо. Беззлобно, без напряги, но достаточно громко. — Слыхал краем уха: переговоры важнецкие. А вот деталей не знаю, Лавруша, истинный крест не посвящен. Раньше все были или на званном обеде, или на овощной базе, или в отряде дружинников, то нынче любой нужный тебе человечек обязательно с кем-то… это самое… переговаривается.
