Владимир Бацалев - Убийство в «Долине царей»

А ведь верно! Как я сам не подумал?! Старухе проще пареной репы было стянуть у кого-нибудь из гостей оружие… У нее-то с Трипуном ничего общего, кажется, но, может, надоумили. Только как проверить? Я свою голову в ту квартиру без ОМОНа не суну… Пожалуй, придется еще разок встретиться с Валовым и Гидренко. Кому-то их контора все-таки должна платить! Не может сейчас быть иначе.

Стой-ка! Кажется, Аредова говорила, что к ней какие-то кавказцы в ресторане лезли. Может, из этой квартиры?.. Но при чем тут Трипун? Может, и впрямь не в того пальнули… Или она недоговаривает…

А тут еще на территории больницы задержали какого-то нерусского придурка с пистолетом. Через забор ночью перелез, хотя ворота были открыты и сторож пьяным спал, а кого ему убить заказали — молчит. Если в ближайшие дни не расколется, — значит, — фанатик, ничего не выпытаешь…

Как при чем! Трипун-то там лежал… Ну и ввязался же я! Лучше б они все вместе компьютер в соседнем офисе украли: и срок небольшой, почти испытательный, и у меня гора с плеч… Тоже мне интеллигенты вшивые! Ничего толкового придумать не могут и по закону сделать. Дуэль мне подавай, а расхлебывать — дядя милиционер…

Вот сейчас брел домой и встретил алкоголичку со складчатой кожей, варикозными ногами и сизую от побоев, а на груди, на телогрейке засранной огромный рекламный значок: «„DERMATIC“ — лучший крем по уходу за кожей». Вот если б на нее совершили покушение, я бы не сомневался, чьих это рук дело…

Что?.. Господи, я уже заснул. Завтра спросишь…

Продолжение

— Если падает вилка, приходит женщина, падает нож — мужчина, а я все время роняю коробок спичек — и вваливаются толпы непрошеных гостей. С утра, например, заполз какой-то студент в раскоряку, сказал, что в общежитии ни души, и категорически потребовал похмелиться с ним за компанию, так как «в одинаре» пить грешно. Выгнать его оказалось непросто, он упорно пробирался к стакану на столе. «Опоздаешь на лекцию, оболтус!» — «Ничего, узнаю на пять минут меньше. А не выпью, вообще ничего не пойму».

— Ко мне тоже студент ввалился спозаранку, взаймы просил как у преподавателя и наставника. Я отправил его в соседнюю комнату к Петрову: тот накануне чашку разбил или тарелку. Нехорошо, конечно. Человек рассчитывал — к счастью, а тут на бутылку вытрясают последнее. И зачем они все учатся? Ехали бы по домам, росли дураками, лишних проблем в жизни не было бы.

— А я у умывальника подслушал разговор: «Вась, мы сегодня пить будем?» — «Нет, давай наконец покушаем».

— Парадокс студенческой жизни: спиваются от безденежья.

— Вы тоже спиваетесь. Как ни зайдешь — все с початой бутылкой на столе.

— Я — из-за глупой бабы. Стану джином, поселюсь в бутылке и таким макаром решу квартирный вопрос.

— Хоть бы студентку какую-нибудь соблазнили или аспирантку.

— Это очень подло в свете последних событий. Только любовь до гробовой доски!

— Абсолютно безжизненная мысль. Вы ее высосали из кончика протеза. Все здешние красавицы, как правило, эгоистки; во-вторых, набитые дуры, и по слухам — полные ничтожества в постели. До бревна скорее достучишься, чем до сердца красавицы.

— Вам, Валера, пора уже расставаться с этой ночлежкой и обзаводиться собственным углом. Вы и так отдали ей восемь лет. Ну а теперь все-таки кандидат наук, мелочь конечно, по нынешним деградировавшим меркам — доверенное лицо приемщика стеклотары. Зато жених — первый сорт, только без денег. Но в последнем вы не одиноки.

— Мне на женщин не везет, Виктор Петрович. На меня одни старухи западают, как будто я ботинки «Прощай, молодость». Последняя, сорокалетняя, даже до дома провожала, а в комнату не пошла: любовь у нее была предельно робкая за древностию лет. Только вздохнула на прощанье: «Почему я не встретила тебя двадцать лет назад?» Я ушел поскорее, не обижать же ее ответом, что двадцать лет назад я стрелял воробьев из рогатки.

— Вот и женитесь, если она с квартирой. А возрастом вы поневоле сравняетесь. Она станет по утрам делать зарядку, чтобы помолодеть, а вы по вечерам быстро состаритесь в кресле у телевизора. Время — понятие неимоверно условное. Выйдите на улицу и посмотрите на небо. От ближайшей звезды свет летит четыре года, а от самой дальней — сто пятьдесят лет. Она, эта звезда, может, взорвалась, когда ваша бабушка в школу ходила, но это увидит и узнает только ваш внук. То, что вы видите вокруг луны, — совершенно асинхронно, и на этой планете вещей — та же картина.

— Разве можно такое советовать? Кто же заводит семью в эпоху перестрелки и сопровождающего ее скотства? От семьи предохраняются, а уже свершившиеся браки настолько хрупки, что не выдерживают легкой финансовой пощечины. Я уже два года ни одной беременной женщины не встречал. Счастливая пара — сейчас такая же диковинка, такое невероятное стечение обстоятельств, как появление во Вселенной человечества на планете Земля. Ведь сколько требовалось соблюсти условий и состыковать их, чтобы появилось нечто разумное. Достаточно деревьям было вырасти съедобными, и обезьянкам никогда бы не изобрести палку-копалку. Съев всю древесину, животный мир издох бы без кислорода, и никому не пришлось бы надеяться на эксгумацию второго пришествия, тем более для живых она оказалась бы пострашнее атомной войны. Всех праведников тут же перебили бы, чтоб не претендовали на жилплощадь.

— Я вот как раз и сижу тут в роли эксгумированного, проще говоря, бомжа.

— Что у вас за книга на столе?

— Очень старая, страницы даже скрипят, когда их переворачиваешь. Это допотопный учебник этрусского языка. Я его изучаю по вечерам, потому что слов из него известно менее двух сотен. Много загадок оставили нам этруски, но с годами мне иной раз удается раскопать истину. Вот послушайте: «Сегодня в семье Тефария Велиана большой праздник — умерла жена». Прежде этот текст был мне непонятен, но последние события истолковали его однозначно.

— А вы не ходили домой?

— Разве я Карлсон, чтобы подглядывать в чужие окна?.. Не дом это уже, а пытная изба, мысленно я с ним попрощался. Раньше выходил ночью на кухню покурить, первым делом давил разбегающихся тараканов нещадно, а в последнее время перед разводом спокойно наблюдал, как они летают со стола на пол. Их стало так много, что некоторые доживали до естественной смерти.

— Но все-таки надо думать о дальнейшем. Не жить же вам здесь до смерти. Меняться надо и вспоминать о случившемся только в кошмарах.

— У вас есть веревка и мыло?

— Зачем?

— Белье надо постирать, а потом развесить.

— В подвале рядом с душевой уже натянуты веревки.

— А не украдут?

— Могут. Но есть способ: вы надорвите рукав или штанину.

— Ну дайте мыло.

— У меня нет. Но там всегда кто-нибудь забывает.

— Как же без собственного мыла обходитесь?

— Я об этом еще не думал.

— А пора бы. Впрочем, и мне пора.

— Я вот думаю: может, в партию вступить? Ведь правы коммунисты: работающий человек не должен быть ни бедным, ни богатым, он должен быть обеспечен всем необходимым. Если у предпринимателя денег больше, чем он может потратить — на себя, то это уже не предприниматель, а бизнесмен, то есть сволочь, которую надо взять за шкирку и сволочь на помойку к подобным же крысам.

— Вообще, хорошо бы все иностранные заимствования последних лет объявить ругательствами, пока мы поголовно не перешли на блатной жаргон. Нужна конституция русского языка и уголовный кодекс к ней со статьями вплоть до расстрела за злоупотребление.

— Надоела вся эта сиюминутность существования и мое несоответствие действительности. Зарплата ассистента на кафедре такая мизерная, что ее вполне можно было бы выдавать раз в год. Может, нам податься на приработок в грузчики? Я дам бесплатное объявление: «Двое молодых людей желают подработать тяжелым физическим трудом в неурочное время. Интим не предлагать».

— Тех, кто переживет постперестройку и не разбогатеет, надо награждать Звездой Героя.

— Какое же ничтожество крикнуло: «Будем выкарабкиваться вместе!» А откуда — потом выясним. Но стоило одному выскочить, началась цепная реакция и паника: спасайся кто может и как может! Великую страну разграбили в пять лет, быстрее, чем Рим и Византию! Тысячелетняя культура, еще как-то поддерживаемая под руки моральным кодексом строителя коммунизма, была смята инстинктом крысы, бегущей с корабля, чтобы вплавь достичь американского образа жизни. До чего же мелкие оказались люди! Едешь в метро, входит женщина с ребенком, редко-редко какая бабка, бывшая заслуженная ткачиха или вроде того, уступит место, а исчезнут бабки — прикажет, например, мэр сжечь помойки, с которых они питаются, — что будет? Ужас!

— Останется ограниченный контингент тварей, живущих стаями на ограниченной забором территории.