Андрей Глухов - Игра в судьбу
— Ну, и что будем делать, полковник Исаев? — съехидничал над собой Валентин, но почти сразу ухмыльнулся и изрёк: — Верно мыслите, партайгеноссе Штирлиц!
Он пошёл через двор, уставленный такими же пятиэтажками, нашёл в ряду предпоследнюю, поднялся на третий этаж и позвонил. Почти тотчас дверь открыла девочка лет восьми.
— Прости, — прошелестел Валентин, — я, кажется, ошибся домом. Равиль Сабитов не здесь живёт?
— Мама! — позвала девочка. Из кухни вышла женщина в пёстром халатике и вопросительно уставилась на Валентина.
— Я, кажется, ошибся домом. Равиль Сабитов ведь не здесь живёт? Три дня назад я был у него. Квартиру запомнил, а дом видно спутал.
— Спутали, — ответила женщина и закрыла дверь. Валентин услышал звук шлепка и строгий выговор:
— Сколько раз тебе говорить, что надо спрашивать: «Кто?»
— Молодец, Штирлиц! — усмехнулся Валентин. Всё, что было нужно, он разглядел: квартира однокомнатная, окна на противоположную от подъезда сторону.
Яркий январский день начал стремительно сереть. Он стоял за кустами, всматриваясь в предполагаемые окна. Вот мелькнул знакомый пёстрый халатик. Валентин снова похвалил себя и вернулся к «своему» дому. Нужные окна были темны и, коротая время, он дворами пошёл вдоль улицы, сам не зная куда. Во дворах было людно: весело галдела ребятня, степенно прогуливались мамаши с колясками, что-то живо обсуждали старушки, сбившись в тесные стайки… Он шёл среди этих людей, ощущал себя одним из них и было ему спокойно и от чего-то весело. Дома внезапно закончились, и Валентину открылась железная дорога, ограждённая невысоким бетонным заборчиком. Вот прострекотала электричка, вот прогрохотал товарняк и эта до боли знакомая картина испортила настроение. Он поспешно пересёк улицу и снова дворами пошёл назад. На вывеску «Продукты» первым отреагировал желудок и Валентин вспомнил, что последний раз поел в поезде у той проводницы, да и пищей те две вафли назвать было сложно. Он вошёл и оказался единственным покупателем. Скучающая продавщица, крашеная блондинка лет двадцати пяти, бесцеремонно оглядела его с головы до ног и сделала определённый вывод:
— Спиртного не держим, только пиво.
— Не пью, — важно откликнулся Валентин, приведя блондинку в состояние шока.
— Совсем-совсем? — не поверила она и добавила, увидев утвердительный кивок: — Уважаю! Что брать будем, мужчина?
— А ливерной колбасы у вас нет?
— Нет, к сожалению. Вы «Докторскую» возьмите, очень вкусная.
Валентин взял колбасу, батон, пакет молока и полиэтиленовую сумку. Нестерпимо захотелось есть. Он откусил кусок колбасы, отломил горбушку от батона и, устыдившись, покраснел.
— Да что же вы от куска прямо, — запричитала продавщица, — давайте я нарежу, раз невтерпёж. Вижу, холостякуете, мужчина?
Валентин кивнул.
— А ещё вижу — приезжий вы.
— Это как же вы определили?
— Так выговор у вас не московский, да и ведёте себя не как москвич.
— А как москвичи себя ведут?
— Ну, они самоуверенные, даже нахальные, а вы робкий какой-то.
— Вы и правы и неправы, девушка. Я с одной стороны приезжий, а с другой — коренной москвич.
Продавщица изумлённо подняла брови и перешла на «ты»:
— Поясни?
— Родился я и до трёх лет жил в Москве, а тут отца в Сибирь перевели служить, так на тридцать лет и застряли в Сибири этой, — фантазировал Валентин, обкатывая на девице свою новую биографию, — Теперь вот на родину вернулся, и сам не пойму приезжий я или коренной.
Валентин рассмеялся, и девица поддержала его заливистым смехом.
— Да, чего только в жизни не бывает. И что, коренной, теперь снимаешь жильё в родном городе?
— Не-а, — продолжал фантазировать Валентин, — у меня своя квартира однокомнатная, бабка в наследство оставила.
— Вот счастье-то тебе привалило! — завистливо ахнула продавщица, — Вот свезло, так свезло!
— А ты снимаешь, значит? И что, дорого дерут?
— Ой, дорого! Одной не потянуть. Мы с товарками вчетвером комнатку десятиметровую у бабки снимаем, так ещё по-божески выходит, а одной нет, не потянуть.
— Как же вы там все умещаетесь, — искренне изумился Валентин, — у вас же, как на кладбище — по два с половиной метра на душу выходит? По очереди спите или нары сколотили?
— Не поверишь, — хохотнула продавщица и ткнула его кулачком в плечо, — на надувных матрацах спим. Места по жребию разыграли. Мне у батареи досталось — жарко, как в печке, а Светка вообще под обеденным столом спит, больше негде.
Она помолчала и вдруг сказала изменившимся голосом:
— Мужчина, а возьми меня к себе жить. Баба я ладная, домовитая, и сготовить, и постирать могу, и претендовать ни на что не буду. Возьми, а? Чего тебе одному куковать? А захочешь прогнать, так я уйду тихо, без скандала. Возьми…
В её голосе было столько искренней мольбы, столько отчаянного унижения, что у Вальки повлажнели глаза. «Картошечки, горячей картошечки!» — вдруг вспомнился ему заунывный стон той торговки на вокзале. Ему стало стыдно и за своё враньё, и за то, что ввёл эту дурёху в искушение, и ещё за многое, чего он и определить-то не мог.
— Я бы взял, — серьёзно произнёс он, и голос его непритворно дрогнул, — да мне самому впору снимать.
Продавщица посмотрела непонимающе, и Валентин пояснил:
— Квартирка-то у нас с братом на двоих, а он женился и жена беременная. Так что некуда мне тебя взять, извини.
— Это за что ж ему честь такая, что ему всё, а тебе фига с маслом? Ты чего, малахольный, что ли?
Валентин только смущённо пожал плечами, не зная, что ответить, а продавщица почерствела лицом и грубо спросила:
— Ещё чего брать будешь? Нет? Тогда топай.
И, подумав, ещё уколола вслед:
— Не коренной ты, а как есть пристяжной.
Валентин не обиделся, но от былого настроения не осталось и следа.
— А ведь точно — пристяжной! — с горечью подумал он, но сразу переключился на мысли об этой крашеной девице, — Жалко её, ой жалко. Ещё пяток лет такой жизни и озлобится она на весь мир и сопьётся. Эх, сколько же нас таких неприкаянных по Руси бродит? — Валентин даже застонал от переполнившей его жалости.
Между тем на город спустился вечер. Опустевшие дворы освещались звёздами, редкими фонарями и сотнями разноцветных окон, но те два окна на третьем этаже оставались тёмными. Валентин тяжело вздохнул и пошёл в сторону метро. Можно было сесть в вагон и покататься полчасика по серой ветке, но метро пугало его чернотой тоннелей, толкотнёй и обилием милиции. Он увидел какую-то забегаловку, зашёл и заказал кофе и булочку. Буфетчик подал и назвал цену, от которой у Валентина глаза полезли на лоб. По телевизору показывали каких-то бородатых мужиков, бегавших с автоматами и что-то кричавших, сгоревшие танки и дымные пожары. Он решил, что смотрит фильм, и стал прислушиваться, но появился ведущий и сообщил, что это свежие кадры с чеченской войны. Ведущий ругал бездарное командование, бросившее в огонь необстрелянных пацанов, но Валентин уже не слушал. Он сидел, обхватив голову руками, и чуть не выл, вспоминая последние четыре месяца своей жизни, когда радостью становилась найденная в мусорном баке недоеденная кем-то сосиска, а горем — украденная собакой корка хлеба.
На улице заметно подморозило. Часы на первом этаже показывали четверть девятого, и Валентин с ужасом понимал, что весь его гениальный план летит к чертям собачьим. Сейчас ещё можно было напроситься в гости и минут сорок поболтать с хозяйкой, через час это вырастет в проблему, а через два вообще дверь не откроют. Валентин метался по двору, изредка забегая греться в подъезды отдалённых домов, и пытался осмыслить своё положение. А оно, положение, было «аховым». К чертям собачьим летели планы, безумные траты и, главное, дальнейшее существование.
— Думай, Штирлиц, думай! — подстёгивал он себя.
— Анализируй, соображай и рассматривай этих, как их там? — командовал он, цитируя фильм, название которого никогда не помнил.
— Что мы имеем? Имеем женщину. Не может же нормальный мужик тридцати двух лет, с руками, ногами и всем прочим, не красавец, но и не урод, да ещё и с московской пропиской быть без бабы. Значит, баба есть. Тогда вопрос: где она шляется?
Размышление приостановилось, упёршись в слово, которое вертелось на языке, но не желало с него слетать. Потребовался ещё один круг по двору и согревание у новой батареи, чтобы потерянное слово нашлось.
— Рассматривай варианты, Плейшнер хренов! — приказал он.
— Вариант первый: мужик отъехал — баба загуляла. Тут без вариантов, — усмехнулся Валентин, не подозревая, что выдал каламбур, — Вариант второй: они поехали вместе в этот треклятый город. Он днём ушёл по делам, она ждёт до вечера, бросается искать и, допустим, находит в тот же день поздно вечером в морге. Сегодня воскресенье, значит, тогда была пятница, за выходные ей документы не оформить и сегодня её не будет.
