Вернер Шмиц - Коричневый след
— Впрочем, вы ведь пришли не для того, чтобы болтать со старым человеком о погоде, так я полагаю? — прервал он сам себя.
Улла не успела всего сказать по телефону, сказала лишь, откуда у нее его адрес. Теперь она рассказала остальное. Время от времени Джимми дополнял ее, внимательно наблюдая за старым человеком, который молча слушал.
— Так, так, внучка Эмиля Штроткемпера разыскивает Фоса и Аугсбургера, — сказал он, больше обращаясь к себе, когда Улла закончила. Потом встал и налил еще "шерри”.
— Фоса можете забыть, — сказать он. — В сорок пятом покончил с собой, незадолго до того, как вошли наши части.
Словно подтверждая это сообщение, он выпустил вверх сладковатый дымок своей трубки.
— Остается Аугсбургер. Тот был еще жив, когда в сорок пятом я вернулся в Бохум. Или, точнее, в то, что оставалось от Бохума. Я был в эмиграции в Лондоне и вернулся назад вместе с армией переводчиком. Рурскую область они называли "Black Town"[3]. Но вообще-то все здесь было серым. Дома, развалины, руины, люди, все. Я был переводчиком при "Public Safety Branch 921", отряде военной полиции, расположенном в Бохуме и окрестностях. Ответственным за контакты с политической полицией, которую мы тогда создавали заново. Тут я познакомился с Эмилем Штроткемпером. Он помогал новой полиции и пришел к нам, чтобы возбудить обвинение против Карла Аугсбургера. Я знал Аугсбургера лишь по фамилии. Родители одной из его жертв поручили мне в тридцать третьем вести их дело. Сын у них был отравлен на Херманнсхоэ крысиным ядом. Многого добиться мне тогда не удалось. За одно только разрешение на вскрытие пришлось достаточно побороться. Следствие было остановлено, а я попал в немилость у нацистов. Когда Эмиль Штроткемпер возбудил обвинение против Аугсбургера, я поразился, как это мне самому не пришло в голову. Я принял его заявление и передал по инстанции дальше. Как-то я шел по коридору президиума, несколькими неделями позже. У меня до сих пор в ушах этот крик. Эмиль схватил одного из чиновников за галстук, крича: "Куда, собака, ты подевал это дело?” И в самом деле, обвинение исчезло. А с ним и Аугсбургер. Кто-то, видно, дал ему знать. Еще несколько недель о деле ничего не было слышно, потом вдруг Эмиль снова появился в моем кабинете. Он выследил Аугсбургера. Жена его еще проживала по старому адресу. Эмиль много раз прогуливался мимо ее дома в надежде встретить обвиняемого. Но тот не показывался. Потом жену положили в больницу, рак. От одной из ее сестер Эмиль узнал, что муж время от времени наведывается к ней. Я выправил приказ на арест и отправил туда Эмиля в сопровождении надежного парня. Но Аугсбургер не появился. Должно быть, как опытный охранник, он сразу же заприметил обоих. Теперь все сводилось к тому, чтоб установить за его женой наблюдение. Когда в ее палате освободилась койка, я распорядился поместить там сотрудницу женской полиции. Следовало запастись терпением. Начальник отделения то и дело звонил нам, требуя освободить койку. Госпиталь сильно пострадал во время бомбежек. Не хватало лекарств, перевязочных материалов, белья. И при этом состояние многих людей было просто ужасным. Распространялись туберкулез, тиф, венерические болезни. Еще кожные заболевания от недостатка мыла, дистрофия. Через неделю врач впрямую спросил нас, что важнее — наказание одного из виновных или жизнь невинного, которому он вынужден отказать в койке. Я добился продления срока на три дня. На другой день явился Аугсбургер. Мы арестовали его прямо в палате жены. Я готовил этот процесс. Главной проблемой были свидетели. Кое-кто не перенес жестоких допросов, другие погибли позже в концлагерях и штрафных батальонах. Многие находились еще в плену. И даже тех, кто оставался в Бохуме, трудно было разыскать, ведь эсэсовцы перед отступлением сожгли свою картотеку. В конце концов мы дали объявления в газетах социал-демократов и коммунистов. На очной ставке четверо человек опознали его. Они выступали на суде свидетелями. Аугсбургер пытался представить свои действия нормальной работой полиции. Свидетели это опровергли. Один из них продемонстрировал огромный шрам, другой сообщил, что во время допроса ему выбили все зубы. Об убийстве крысиным ядом свидетели знали понаслышке, суд такие показания в расчет не принимал. Аугсбургер получил пять лет за преступление против человечности. Так как другого места не было, он и после вынесения приговора остался в полицейской тюрьме в Ваттеншайде, где уже отсидел предварительное заключение. Через несколько месяцев ему удалось бежать. При расследовании обстоятельств выяснилось, что в течение всего срока заключения его дополнительно снабжали продуктами питания, одеждой, которую невозможно было купить тогда ни в одном магазине. Неизвестные доставляли все это на пост охраны, а затем уже полицейский, с которым бывший охранник оказался на дружеской ноге, передавал посылки адресату. Естественно, получая при этом свою долю. Накануне бегства поступила особенно роскошная посылка, в том числе несколько бутылок шнапса. Аугсбургер пригласил охрану. Они ели и пили до поздней ночи. А утром заключенного не оказалось на месте. Мы разжаловали полицейских, но Аугсбургера-то не заполучили. При этом очевидно было, что он вращается в кругах, связанных с черным рынком. Любые товары, которые сумели утаить от общественного учета крестьяне, фабриканты и торговцы, все, начиная с мясных консервов английской армии вплоть до рентгеновского снимка, демонстрирующего здоровое легкое человека, на самом деле больного туберкулезом, немедленно появлялось там, но уже по спекулятивным ценам.
Каждому, кто кормил тогда семью, приходилось как-то выкручиваться. Поначалу наши солдаты поторговывали каждый в отдельности сигаретами и консервами. Это мы поставили под контроль довольно быстро. Но потом сформировались организации, которые, в свою очередь, взяли под контроль весь черный рынок — от производителя до покупателя. Спекулянты большого калибра, торговавшие не граммами, как мелкая рыбешка, но центнерами, целыми грузовиками. Тем ничего не стоило выложить за мешок кофе сорок пять тысяч марок наличными. Разветвленная система сбыта гарантировала им, что товары в кратчайшее время по многочисленным каналам попадут на черный рынок. В этой системе полно было скрывавшихся нацистов. Людей, которые с большой охотой восстановили бы старый порядок. "Вервольфы"[4] и все подпольные нацистские организации финансировались на средства черного рынка. Мы догадывались, что Аугсбургер во всем этом не последний человек. В пользу такого предположения свидетельствовало и то, что бохумский черный рынок располагал прекрасными контактами с полицией. Большинство проводимых облав кончались ничем. Попробуем действовать их же средствами, подумал я после очередной неудачи и добился от капитана солидной суммы на подкуп осведомителей. Нам удалось завербовать одного из торговцев. Они там организовали комитет, который регулировал цены и решал, кому чем торговать. Допущенные к торговле получали от шефа соответствующую карточку, разумеется, за наличные. Наш торговец отказался признать этот комитет. Полицейский патруль обнаружил его утром на Мольткеплац избитым до полусмерти. На допросе он рассказал все, что знал. Но для нас это было слишком мало. Поэтому мы отправили его снова на рынок. Ему предстояло выступить там в роли раскаявшегося грешника. Какое-то время они подержали его в подвешенном состоянии, потом приняли. Постепенно мы все больше узнавали о комитете, о его членах, о поставщиках и посредниках, связанных с продовольственным управлением. Когда наш человек сообщил срок очередной большой встречи, мы провели операцию. Окружив весь район, прочесали его улица за улицей, развалины за развалинами. Несколько сот людей было обыскано, более пятидесяти арестовано. Успех гарантирован, предполагали мы. Пока с Аллеештрассе не пришло сообщение, что какой-то грузовик прорвал оцепление и скрылся в направлении Ваттеншайда. Руководители комитета исчезли. По крайней мере теперь мы знали их имена, ведь другие, те, которым скрыться не удалось, рассказали все. Наше предположение, что среди скрывшихся был и Карл Аугсбургер, подтвердилось. Но больше он так и не появился.
19
На ужин был печеночный паштет.
— Снизойди, господи, будь нашим гостем, — молился ее отец.
"Я угощу тебя, господи, своим паштетом," — подумала Улла.
После новостей шла веселая викторина "Угадай кто?".
Так кто же она? Беспомощная, растерянная, зашедшая в тупик.
Ее розыски и в самом деле зашли в тупик. След человека, который — в том случае, если он еще жив, разумеется, — мог иметь какое-то отношение к смерти деда, затерялся тридцать пять лет назад.
В следующее воскресенье был день благодарения, о том, чтобы не пойти в церковь, не могло быть и речи, явка обязательна. После богослужения церковный хор в сопровождении тромбона исполнил на кладбище псалом. Отец подпевал с упоением. Свежий могильный холмик мать украсила еловыми ветками. Три венка увядали в стороне. Отец спрятал бело-голубую ленту в цветы и продолжил молитву. Мать всхлипывала, Улла смотрела в сторону.
