Анна Михалева - Сама себе враг
— И что теперь?
— Жизнь продолжается, — ответила тетка. — Спонсор у нас щедрый, так что деньги на повторный пошив костюма изыскали. Кому какое дело, что мне придется дневать и ночевать в театре, чтобы вовремя сшить его еще раз?!
— Не переживай, — попыталась приободрить ее Алена, — ты же любишь свою работу.
— Не в таком количестве, — проворчала тетка и наконец обратила на нее свое родственное внимание. — Ты переменилась к лучшему. Неужели новая любовь?
— Пока нет, но готовлюсь к ней изо всех сил, — ухмыльнулась Алена.
— Какая бы шальная идея ни затаилась в твоей головке, выглядишь ты куда лучше, чем вчера.
— Может быть, так мне удастся соблазнить Журавлева на интервью.
— А я думала, тебе нравится Ганин? — тетка хитро покосилась на нее, отчего Алена смутилась и даже слегка покраснела.
— Ну, перестань, — хихикнула она, — он же актер.
— В первую очередь он все-таки мужчина, не правда ли? — улыбнулась тетка.
С этим Алена спорить не стала.
* * *«Он появился неожиданно. В этом ухоженном красавце, смотрящем на мир насмешливо и слегка покровительственно, словно не бог, а он создал его за семь дней, Симона никогда бы не смогла узнать своего таинственного утреннего гребца, если бы не знакомое оцепенение, сковавшее ее тело, как только взгляды их случайно встретились. Она прижалась спиной к стойке, затравленно наблюдая, как он приближается к ней, благосклонно принимая приветственные пожатия встречных мужчин и двусмысленные поцелуи женщин. Все его любили, все им восхищались, иначе и быть не могло…»
— Да пошел ты на!.. — истерично взвизгнул Журавлев.
Алена вздрогнула и, оторвавшись от книги, раздраженно посмотрела на сцену.
Шел третий час репетиции. Обстановка была уже привычно нервозной. Прогоняли сцену из третьего акта, в которой бродячие актеры, поддавшись уговору Гамлета, играют драму про убийство короля. На сцене сначала долго репетировали музыкальный номер, потом — пантомиму, потом несколько раз пытались сыграть сцену целиком, но все что-то не клеилось: то фонограмма запаздывала, то исполнители путались, — словом, вся эта репетиционная тягомотина навеяла на Алену жуткую скуку, и она опять принялась читать роман. Уйти из зала она тоже не могла, так как в репетиции на сей раз участвовал Александр Журавлев, из-за которого действие и пытались прогнать целиком. Алена надеялась уговорить его дать интервью в перерыве. Но, по всей видимости, надеждам ее не суждено было сбыться — слишком уж он нервничал: то и дело оглядывался по сторонам, даже забывал текст, чего раньше с ним никогда не случалось. Видимо, странные послания действительно выбили его из колеи, и он никак не мог собраться с мыслями и начать творческую работу над образом.
— Да понял я! — раздраженно крикнул он режиссеру. — Тут я подскакиваю к Луциану, — он действительно прыгнул в сторону одного из актеров, — мы работаем четыре такта под фонограмму.
— Ладно, — сдался главный, — давайте конец.
— Король встает, — подала реплику Офелии Лина Лисицына.
— Испугался хлопушки? — театрально хохотнул Журавлев за Гамлета.
— Где фонограмма?! — рявкнул режиссер, органично вливаясь в действие на сцене.
Из приемников что-то крякнуло, потом зашипело, превращаясь в нестройный ряд звуков музыкального сопровождения.
— Бедлам! — режиссер вцепился в остатки своих волос.
Никто из актеров не обратил на него внимания. Всем хотелось поскорее завершить сцену и пойти обедать.
— Что с его величеством? — взвизгнула Наталья Прощенко — королева.
Вениамин Федоров схватился за грудь и выполнил еще целый ряд движений, призывающих зрителя поверить, что ему действительно дурно.
Олег Петрович Смирнов, играющий в пьесе Полония, тоже выкрикнул свой текст:
— Прекратите пьесу! — и замахал руками на танцевальную группу.
Федоров взвыл:
— Посветите мне. Прочь отсюда!
Раздался зловещий звуковой эффект, похожий на раскаты грома, потом в тишине порывисто свистнула флейта.
В этот момент из-за кулис белым привидением медленно и величаво выступил отец Гиви, органично дополняя собой общую картину хаоса. Сложив по-монашески ладони, он прошествовал к Вениамину и затормозил в метре от него.
— Огня, огня, огня… — нестройным хором пролепетали оторопевшие актеры.
Федоров затравленно покосился на гуру, потом — на режиссера и наконец тихо проговорил:
— Время медитации.
— Дурдом! — как всегда, томно изрекла Лина и, скрестив руки на груди, закатила глаза.
— А мне нравится, — развязно заметил Людомиров, — свежий взгляд на постановку. Гуру отлично вписался.
— Господи боже! Полдня коту под хвост! — устало вздохнула Прощенко. — Это же все заново прогонять.
— А не набить ли тебе морду?! — как-то уж очень многообещающе поинтересовался Журавлев у Вениамина.
Тот отступил ближе к кулисам, пробормотав, что, мол, у каждого человека свои потребности: кому-то нужно есть, кому-то медитировать. Но ему пришлось замолчать, так как Журавлев демонстративно сжал кулаки. И остальные актеры, похоже, разделяли его праведный гнев. Силы были неравны, тем более что виновник инцидента — отец Гиви — предпочел молча и невозмутимо покачиваться в стороне от основного действия.
— И долго нам еще терпеть эти выходки?! — взревел Журавлев.
— Перерыв! — с отчаянием в голосе крикнул главный и, сверкнув пунцовой лысиной, вылетел вон из зала.
* * *«Неужели! Быть не может!» — сердце Алены ликовало. Удивительным образом неудачная репетиция удачно повлияла на ход событий. Журавлев ни с того ни с сего согласился дать интервью во время обеденного перерыва. Они сидели на одном из задних рядов зрительного зала, где интимная полутьма располагала к откровенности. Больше в зале никого не было, если не считать не то рабочего, не то осветителя, возившегося за задником декораций. Но он им помешать не мог, так как был слишком далеко. Александр возложил свои длинные ноги на спинку переднего сиденья, слегка склонил голову набок, пригладил изящной рукой густые черные волосы и, наконец, вспомнил, что рядом с ним девушка и журналистка. Он посмотрел на нее долгим задумчивым взглядом и неожиданно признался:
— Я настолько выбит из колеи, что просто невозможно передать словами!
Алена раскрыла рот. А что еще ей оставалось! Услышать такое от Журавлева! Журавлева, который на протяжении всей своей актерской карьеры старательно сохранял дистанцию со всеми, не говоря уж о представителях прессы. Да эту фразу можно было бы назвать вершиной откровения. Для нее наступили мучительные мгновения, она не готовилась к такому началу разговора, поэтому даже не представляла, что нужно сказать, ведь один неверный шаг — и все пропало. Однако все, на что она в итоге сподобилась, это понимающе покачать головой.
— Я знаю, что выгляжу глупо, — продолжал Журавлев, не обращая на нее внимания, — но никак не могу побороть в себе странное ощущение надвигающейся катастрофы. И гуру этот на меня так странно смотрит! — со злобой выдохнул он.
— Странно?
— Ну да! Так, словно увидал покойника.
— В любом случае вы единственный, на кого гуру обращает внимание, — сдержанно улыбнувшись, заметила она. — Я так до сих пор, кроме его длинного носа, ничего не разглядела. Мне он показывает только профиль.
— Давайте поменяемся! — грустно предложил Журавлев. — Не могу его выносить. Глаза у него сверлящие. Сейчас вот так посмотрел, словно попрощался.
— В конце концов, чего вы ожидали, вы ведь чуть не поколотили его подопечного. А если честно, мне понравилось…
— Да бросьте! — отмахнулся он. — Никому я здесь не нравлюсь. Все считают, что я украл роль у Ганина. Каждый только и думает, какую бы подлянку мне подкинуть. Разве вы не чувствуете?! — Журавлев отвернулся от нее и уставился назад, на открытую дверь зала.
— Если вы об этих дурацких записках, то Лине вообще платье порезали, — Алена не знала, что еще сказать. Уверять его, что актеры театра его обожают и совсем не думают, что он поступил нехорошо, каким-то путем отобрав роль у Ильи, было бы делом бессмысленным, потому что это неправда, и Журавлев это хорошо знал.
— Все это направлено против меня! — уверенно заявил Журавлев. — Дело не в Лисицыной! Вот увидите, костюмами дело не кончится. Разве вы не чувствуете? — он посмотрел на нее так требовательно, словно ожидал какого-то определенного ответа.
— Что?
— Что?! — он перешел на шепот и обвел полутемный зал глазами. — Что-то зловещее нависло над всеми нами. Я ощущаю это каждой клеткой. Я чувствую затхлый запах беды, — глаза его светились каким-то странным, лихорадочным блеском.
Алена даже испугалась, не сошел ли он с ума. Но тут же взяла себя в руки, успокаиваясь мыслью о том, что Журавлев — актер и всего лишь играет роль. Такое часто случается с актерами. Она растянула губы в робкой, настороженной улыбке:
