Мэри Кларк - Эта песня мне знакома
Глаза Слейтера превратились в две ледышки, но Греко успел заметить промелькнувший в них испуг.
— Вы, кажется, собирались уходить, мистер Греко, — процедил он.
Больше не было произнесено ни единого слова. Греко вышел из дома, уселся в машину и завел двигатель.
«Интересно, кому сейчас названивает Слейтер, — подумал он, выруливая на дорогу. — Кэррингтону? Адвокатам? Новоиспеченной миссис Кэррингтон?»
Ему вспомнилось, с какой горячностью Кей бросилась на защиту Питера Кэррингтона, когда он столкнулся с ней в доме у ее бабки.
«Эх, Кей, зря ты не послушалась бабушку», — мысленно покачал он головой.
12
Утром я не заметила в поведении Питера никаких признаков того, что он помнит о своей ночной прогулке. Я не знала, стоит говорить ему об этом или нет. Да и что я могла ему сказать? Что он вел себя так, как будто пытался не то столкнуть что-то или кого-то в бассейн, не то что-то или кого-то оттуда вытащить?
Мне показалось, что я знаю объяснение. Ему приснился кошмар, будто Грейс тонет в бассейне, и он пытался спасти ее. Это казалось логичным, но заводить с ним разговор на эту тему смысла я не видела. Все равно он ничего бы не вспомнил.
Мы поднялись в семь утра. В восемь Барры должны были прийти готовить завтрак, но я сделала свежий сок и сварила кофе, потому что мы решили устроить небольшую пробежку по парку. Как это ни странно, до сих пор мы практически не вспоминали о том, что мой отец работал в поместье садовником. Я рассказала Питеру, как тяжело отец переживал смерть матери и каким ударом стало для меня его самоубийство. О гадостях, которые наговорил мне тогда Николас Греко, я, разумеется, упоминать не стала. Его намеки на то, что папа мог по собственному желанию решить скрыться, потому что был каким-то образом причастен к исчезновению Сьюзен Олторп, просто вывели меня из себя.
Пока мы бегали, Питер завел разговор о моем отце.
— После того как умерла моя бабушка, мама ничего не трогала в парке, — сказал он. — Так что, когда Элейн вышла за моего отца, она заявила, что у нас тут прямо как на кладбище. По ее словам, не хватало только вывески «Покойтесь с миром» над воротами. То, в каком состоянии этот парк находится сейчас, целиком и полностью заслуга твоего отца.
— Элейн уволила его, потому что он слишком много пил, — заметила я как можно небрежней.
— Это она так говорит, — мягко возразил Питер. — Элейн всегда погуливала, даже когда еще был жив мой отец. Она пыталась заигрывать с твоим отцом, а он ее отверг. Вот почему она его уволила.
Я затормозила так резко, что он успел пробежать еще несколько метров, прежде чем остановился и вернулся назад.
— Прости, Кей. Ты была совсем малышкой. Откуда тебе было все это знать?
Разумеется, это Мэгги вбила мне в голову, что отец потерял работу из-за пьянства. Она вообще списывала на его пристрастие к выпивке все, что бы ни случилось: и его увольнение, и даже его самоубийство. Неожиданно я поняла, что ужасно зла на нее. Отец был слишком порядочным человеком, чтобы открыть ей истинную подоплеку своего увольнения, а она, как обычно, решила, что знает все лучше всех, и сделала собственные выводы.
«Это несправедливо, Мэгги, — подумала я. — Несправедливо».
— Кей, я не хотел тебя расстраивать.
Питер сжал мою руку, и наши пальцы переплелись.
Я вскинула на него глаза. У Питера были аристократические черты и твердый подбородок, но, глядя на него, я всегда прежде всего видела глаза. И сейчас в них было беспокойство, огорчение, что он невольно причинил мне боль.
— Нет, что ты, ты меня не расстроил. Наоборот, ты сейчас сказал мне что-то очень важное. Все эти годы я представляла, как мой отец болтался тут в подпитии, и стыдилась его. Теперь с этой картинкой можно распрощаться.
Питер явно заметил, что я не расположена углубляться в эту тему.
— Что ж, ладно, — отозвался он. — Побежали дальше?
Мы пару раз пробежались туда-сюда по каменистой дорожке, которая вилась по парку, а потом решили сделать последний круг до конца западной тропки, которая шла до самой улицы. Тропка упиралась в высокую живую изгородь. Питер пояснил, что много лет назад вдоль обочины проложили общественный газопровод, и когда мой отец разрабатывал план благоустройства участка, он предложил отодвинуть ограду на пятьдесят футов в сторону от дороги. Таким образом, если возникала необходимость в ремонте труб, можно было произвести его без ущерба зеленым насаждениям.
Мы добежали до кустов и услышали доносившиеся с той стороны голоса и механический лязг. Сквозь заросли нам удалось разглядеть, что это работники дорожной службы устраивают объезд и разгружают с грузовиков оборудование.
— Наверное, именно это и предвидел мой отец, — заметила я.
— Наверное, — согласился Питер, потом развернулся и побежал в обратную сторону. — Слабо наперегонки до дома? — бросил он мне через плечо.
— Эй, это нечестно! — возмутилась я ему в спину.
Через несколько минут мы, запыхавшиеся, но довольные собой — во всяком случае, так я считала, — ввалились в дом.
Барры хлопотали на кухне, и до меня донесся запах пекущихся кукурузных лепешек. Обыкновенно мой завтрак состоит из чашки черного кофе с половинкой подсушенного рогалика (и никакого масла и плавленого сыра, да-да), и я немедленно поняла, что, если я хочу сохранить фигуру, мне придется собрать в кулак всю свою силу воли. Но сегодня, когда мне предстоял первый совместный завтрак с Питером в нашем доме, я не собиралась об этом думать.
У жизни в особняке есть один неоспоримый плюс: у тебя всегда есть выбор, где расположиться. Завтракать мы устроились в уютном зимнем саду с бело-зелеными решетчатыми стенами, круглым стеклянным столом, плетеными креслами с подушками и буфетом, в котором красовался изящный бело-зеленый фарфоровый сервиз. Этот сервиз уже в который раз заставил меня осознать, сколько в этом доме сокровищ, которые любовно собирались с начала девятнадцатого века, и я даже на миг задалась вопросом, ведет ли кто-нибудь им учет, и если ведет, то кто.
Я заметила, что Джейн Барр чем-то обеспокоена. Ее теплое приветствие не могло скрыть затаившейся в глазах тревоги. Что-то было не так, но мне не хотелось расспрашивать ее при Питере. Я видела, что он тоже это почувствовал.
На столе рядом с его местом лежал свежий номер «Нью-Йорк таймс». Питер потянулся было развернуть его, потом спохватился:
— Кей, я так привык читать газеты за завтраком, что совсем позабыл: теперь у меня есть отличный повод отложить чтение на потом.
— Это не обязательно, — запротестовала я. — Можешь пока почитать рубрику международных новостей. А я возьму себе городские.
Мы пили уже по второй чашке кофе, когда Джейн Барр вернулась в комнату. На этот раз она даже не пыталась скрыть свое беспокойство.
— Мистер Кэррингтон, — обратилась она к Питеру, — я не из тех, кто любит приносить плохие новости, но сегодня утром, когда я зашла в супермаркет, туда как раз привезли новый выпуск «Суперстар». Герой номера — вы. Я подумала, что на вас сейчас обрушится вал телефонных звонков, поэтому хотела предупредить, но решила дать вам спокойно позавтракать.
Под мышкой у нее был зажат номер журнала, сложенный пополам. Она протянула его Питеру.
Он расправил его, взглянул на обложку и закрыл глаза, как будто пытался отгородиться от зрелища, смотреть на которое было слишком мучительно. Я перегнулась через стол и забрала у него журнал. Во всю ширину обложки красовался заголовок: «ПИТЕР КЭРРИНГТОН УБИЛ МОЮ ДОЧЬ». Под ним в ряд были напечатаны две фотографии. Одна из них была официальная фотография Питера из фотобанка, вроде тех, какими газеты снабжают свои публикации с жизнеописаниями руководящих работников. Он не улыбался, и это меня не удивило. Мой Питер с его врожденной застенчивостью был не из тех, кто улыбается на камеру. Однако снимок выбрали совершенно неудачный; выражение лица у Питера на нем было холодное, даже высокомерное и презрительное.
Рядом с ним разместили фотографию Сьюзен Олторп, ослепительно красивой в своем бальном платье, с рассыпавшимися по плечам белокурыми волосами и сияющими от радости глазами. Не осмеливаясь взглянуть на Питера, я перевернула страницу. Двухстраничный разворот был ничуть не лучше. «УМИРАЮЩАЯ МАТЬ ТРЕБУЕТ ПРАВОСУДИЯ». Заголовок сопровождался фотографией истаявшей и убитой горем Глэдис Олторп в окружении снимков ее дочери на каждом этапе ее недолгой жизни.
Я достаточно смыслю в юриспруденции, чтобы понимать: если Питер потребует публичных извинений и не получит их, ему останется лишь подать на Глэдис Олторп в суд. Я подняла глаза на Питера, но его лицо было непроницаемо. Впрочем, я не сомневалась, что только моих возмущенных восклицаний ему сейчас и не хватало.
— Что ты собираешься предпринять? — спросила я его.
