Алексей Макеев - Та еще семейка
— Да чего вы приперлись тут права качать! — ерепенисто возмутилась барабанщица. — Сейчас охрану вызову, мать твою…
— Выметайтесь, девицы, пока мы проясним свои дела, — жестко распорядился Слепаков. — Быстро! Ваша эта… директриса… бандерша… Как ее?
— Госпожа Илляшевская, — испугавшись, прошептала рыженькая.
— Она знает, я был у нее.
Музыкантши молниеносно пропали, захватив виски и сигареты. Зинаида Гавриловна плакала, постанывая, глаза у нее распухли, губы размазались. Выглядела она жалко.
— Не хнычь, — сказал Слепаков, едва сдерживая бешенство и тайное торжество. — Времени у нас немного. Утри личико, а то на тебя ни одна извращенка не позарится. Между прочим, твоего любовника Хлупина я уже убил. Три часа назад, знай.
— Что ты говоришь, Сева! — взвизгнула жена. — Тебя арестуют! Зачем ты это сделал, бедный мой Сева?
— Как ты елозила с ним на постели, я видел собственными глазами в бинокль. Из квартиры напротив. Мне этот сеанс консьержка Тоня устроила.
— Это она! Это она все организовала, — горячечно забормотала Зинаида Гавриловна, ломая руки. — Она аферистка! Она ведьма! — Слепакова вскочила, рванула свои взбитые кудри с фальшивыми бриллиантами и как заклинание запела: — Антонина Кулькова, дежурная по подъезду, не пенсионерка. Прикидывается, обманывает, колдует. Ведьма, ведьма…
— А Хлупин? — злобно поинтересовался у жены Слепаков. — Он кто? Демон, дух изгнанья? Так вот, повторяю, я его сегодня убил с помощью электрического разряда через батарею.
— Ужас, — почему-то успокаиваясь, проговорила Зинаида Гавриловна. — Так ему и надо. Но тебя же посадят, Сева!
— А кто узнает? Кто докажет, что это сделал я, твой муж, Слепаков Всеволод Васильевич? Устройство с трансформатором… Автоматическое переключение… Уничтожено, утоплено в реке… Поняла, дура? И инструктор с мочальными усами пропал… Вместе водку пили… А теперь говори, как ты с Хлупиным снюхалась?
Слепаков медленно взял жену за горло и тряхнул. Зинаида Гавриловна задохнулась, закашлялась, отталкивая мужа дрожащими руками.
— Прости, прости меня… Прости, Сева, не убивай…
— Говори все, с самого начала.
— Началось с собаки. Когда сдох хлупинский бассет, Тоня… то есть Кулькова… сказала Хлупину, будто ты отравил. Хлупин нанял какого-то вора, молдаванина, чтобы он проследил за тобой и отнял у тебя пенсию. Это я потом узнала. Она Хлупина уговорила, она всех умеет уговаривать. Когда эта гнусная старуха на меня смотрит и говорит, говорит… Гундит, шепелявит… Смотрит пронзительно своими желтыми гляделками… Не могу… Понимаешь, не могу сопротивляться… Постепенно она меня убеждает. Я становлюсь как в тумане…
— А с Хлупиным? — опять спросил Слепаков, начиная страдать от ревности к уничтоженному прапорщику.
— Старуха уговорила меня подняться к нему. Объяснить, что ты и не собирался травить его собаку. Сначала мне было как-то не по себе. Но потом Кулькова настояла, и я согласилась.
— Эх, сволочь старуха, — скрипнул зубами Слепаков. — Убью тварь подлую, обязательно заколю стамеской.
— Что? — остановилась Зинаида Гавриловна. — Чем?
— Неважно. Говори, как было.
— Я подумала: ну что он мне сделает? Тем более я вдвоем с консьержкой. Поднялись. Я стала Геннадию… Я стала Хлупину объяснять. Он вроде ничего, не очень злился. А сам все с Кульковой переглядывался. То он на нее зыркнет, то она на него. «Давайте, — предлагает Кулькова, консьержка, — выпьем кофейку в знак примирения. Я, — говорит, — на кухне быстро сварю. А вы посидите пока спокойно». Я хотела отказаться, а она уже полные чашки несет. Прямо моментально сварила, как по волшебству. Ну, думаю, неудобно, выпью полчашки. Только глоток сделала, как у меня в глазах зарябило, руки-ноги ватные, ни двинуть, ни сопротивляться… Хотела крикнуть… Голоса нет… А старуха радуется, веселится… «Давай, — говорит, — Генка, разоблачай мадам и разматывай своего… Сейчас музыканьщицу мять будешь…» И стала ему помогать. Потом Кулькова сказала мне: «Если будешь брыкаться, мужу доложу, чем ты с Генкой занимаешься. Слепаков мужик сурьезный, он тебя, распутницу, из дому вышвырнет. А промолчишь, останется в тайне». Пришлось мне с того дня по вызову на одиннадцатый этаж спускаться… — Зинаида Гавриловна тихонько завыла и вся закисла от слез.
— Когда же встречи происходили? Когда я консультации давал о соединении репы с брюквой? Ну а здесь-то как же ты, Зина, оказалась? Омерзительный притон! Это кто же, лесбиянки-активистки?
— Нет, они феминистки, за женское равноправие. Но которые желают — и в сексуальных вопросах без мужчин обходятся.
— А сестра? Где в Барыбино живет твоя сестра? Врала мне?
— Действительно жила моя двоюродная сестра Лена в Барыбино. Потом дочка ее, Анастасия, от первого брака, вышла замуж. Дом продали и переехали не то в Звенигород, не то в Волоколамск. Я с тех пор их из виду потеряла. И тут — как совпадение какое! Старуха Кулькова мне при встрече приказала: «Поедешь в Барыбино, как всегда. Я твою сестру в другое место перевела, чтобы не мешалась. Обо всем договорено. Будешь в аргентинском салоне оставлять на сутки свой аккордеон. А потом с ним в Барыбино, вот карточка — как в нужное место тебе попасть. Там будешь играть на чем-то другом, ты у нас на все руки мастерица. Мне еще спасибо скажешь. Платят хорошо. Там такие, как ты, нужны». — «Зачем аккордеон-то?» — спрашиваю у нее. «Не твое дело, — гаркнула Кулькова, — делай, как тебе сказано. Меньше знаешь, дольше жить будешь».
Зинаида Гавриловна почти оправилась от потрясения. Поглядывала на Всеволода Васильевича как бы с намеком на сочувствие. Но сегодня неприятности у нее только начинались. Слепаков молчал и о чем-то думал. Его жена нервно поправила прическу с кудрями и фальшивыми бриллиантами. Ее гладкий лоб пересекла морщина. Она припомнила главное из того, что ее тревожило.
— Откуда ты узнал про «Золотую лилию», Сева? — Лицо Зинаиды Гавриловны стало пятнисто-пурпуровым, как при скарлатине.
— Просто в твоих бумажках нашел карточку. Ну, сбрасывай дурацкое тряпье, надевай свои вещи и едем домой. Там скоро похороны Хлупина состоятся.
Слепаков собрался сообщить жене о том, что капитан Маслаченко, старший оперуполномоченный по уголовным делам, интересовался неизвестным объектом вблизи Барыбино и что наутро повесткой ее вызывают в полицию, но решил об этом не говорить.
— Я тебе хочу еще рассказать про Кулькову, — взволнованно продолжала Зинаида Гавриловна. — Сходила я как-то в наш строгинский храм в Троице-Лыкове. Видела, как туда дежурная по подъезду заныривала. Спросила потихонечку про нее у церковных старушек, а они мне говорят: «И, милая, тута все знают, что Тонька Кулькова ведьма. Да очень злостная притом. А определил ее старенький батюшка отец Арсений, хоть у него уже голова от слабости трясется и бородка белая. Во время службы-то, как стали Святые Дары выносить, все прихожане стоят стоймя и на амвон смотрят. Одна Кулькова отвернулась, аж затылком вперед, как сова какая. Это потому, что ведьмам нельзя Святые Дары зреть погаными их глазищами. Может у них утроба от того лопнуть, и кишки на пол выпадут. Так что — ведьма Кулькова, ведьма. Ты, милая, не сумневайся». И я сразу поняла, отчего у нее такое странное на меня влияние.
— Не морочь голову, Зинаида, — свирепо прошипел Слепаков. — Переодевайся, и уходим.
— Что ты, Сева! Меня Илляшевская не отпустит. Я не имею права до конца ночи уходить. Я здесь в полной ее власти. Она меня в подвал посадить прикажет.
— Да мы где вообще находимся? В Москве мы живем или в какой-то воровской малине, черт их всех драл!
— Мы здесь находимся в «Золотой лилии», — печальным голосом произнесла Зинаида Гавриловна.
— Ну, я сейчас разберусь с вашей дылдой! Я сейчас ей устрою! — взревел Слепаков и помчался к кабинету Илляшевской.
Однако высокая брюнетка в средневековом камзоле была не у себя в кабинете. Она стояла при входе в зал, откуда доносились поросячий визг и истерический хохот. Что за специфические забавы наблюдала директриса, было неясно. Слепаков подскочил к ней.
— Я забираю жену из вашего заведения! И не вздумайте чинить препятствия.
— Зайдем ко мне, Слепаков.
Они оказались в кабинете Илляшевской.
— Остынь, — сказала директриса «Золотой лилии». — Зина обязана выполнить все мероприятия, пока они не закончатся. А будешь серьезно бузить, мои гвардейцы тебе живо мозги вправят.
— Плевать я на тебя хотел, мерзавка! — От ярости мир поплыл в глазах Слепакова. — Устроила похабное, сатанинское кабаре!
— Сейчас ты у меня поумнеешь, глупый старик, — многообещающе сказала директриса, неожиданно профессиональным приемом захватила правую кисть Слепакова, вывернула и заломила ему руку за спину.
В ту же секунду в кабинет ворвались двое охранников явно не феминистского пошиба. Они поволокли Всеволода Васильевича из кабинета Илляшевской через мраморный вестибюль к выходу. Причем вежливая Люба бежала позади, оскалившись, как цепная овчарка, задрав высоко юбку над стройными ножками, и противно кричала «и-и-и…».
