Андрей Константинов - Дело о вражеском штабе

Обалдевший от моей доброты Спозаранник согласился.

И через десять минут передо мной стоял настоящий практикант-расследователь.

Единственным подвохом от Спозаранника было то, что практикант оказался не парнем с накачанными мускулами, а девушкой Антониной. Впрочем, довольно симпатичной. Кстати, в нарушение проекта инструкции она не носила бюстгальтера.

«А есть ли на ней трусы?» — спросил я себя. Но проверку решил отложить до окончания расследования.

— Значит, так, Тоня, вы поступили в мое полное распоряжение.

Она утвердительно кивнула.

— Один мой приятель, кстати писатель, выяснил пару лет назад, что есть такой писательский девиз: ни дня без строчки. И вот это утверждение он бросился претворять в жизнь. В день стал писать по строчке. За месяц у него выходит страница. За год — двенадцать. За два — двадцать четыре. А пишет он не новеллу какую, а роман — он любитель больших форм. Но мы с вами, Тоня, так работать не будем. У нас два дня. Что хотите делайте, но узнайте, где были и что делали в день убийства Корнеевской Михаил Лишенко, Андрей Белов и Геннадий Губенко. Вот вам на них объективки: домашние адреса, места работы, телефоны. Поговорите с соседями, сослуживцами, родственниками.

Только придумайте какую-нибудь легенду.

Страховой агент, добровольный помощник ГИБДД, представитель жилконторы…

Я понимал, что посылаю необстрелянную и необученную Тоню на абсолютно безнадежное дело. Но пусть, в конце концов, учится.

А я отправился проверять алиби Горностаевой и Каширина.

Девушка Тоня справилась с работой на удивление хорошо. Выяснилось, что бандит Губенко уже две недели как пребывает в Италии и вроде бы границу с Россией не пересекал. Милиционер Лишенко в нужный нам день выезжал на некое задание, какое — неизвестно. А предприниматель Белов находился в командировке в Мурманске, что подтверждалось показаниями его мурманских партнеров.

Правда, если верить первоначальным заявлениям Соболина, в милиции убийство Корнеевской считали заказным, а заказчики могли и отсутствовать в момент убийства в городе. Но я в заказанность смерти Инги не верил. Кто ж по заказу убивает ножом! Заказные убийства — это пистолет, автомат, винтовка.

Таким образом, у меня на подозрении оставались майор Лишенко и, к сожалению, Родион Каширин и Валя Горностаева.

Я выяснил, что Каширин с болезнью все наврал. Дома он несколько дней практически не появлялся. Соседка по коммуналке говорит, что он был тогда на взводе — чуть что начинал кричать. В общем, что-то в его жизни тогда произошло. И это что-то случилось не дома и не в Агентстве.

С Горностаевой не лучше. Пропала ее любимая вельветовая куртка. Дома она сказала, что выбросила куртку, потому что та порвалась. Но я в это поверить не мог. Валя была девушкой небогатой и очень экономной. Выкидывать еще хорошую вещь было абсолютно не в ее характере. Она могла это сделать только в том случае, если куртка была забрызгана кровью.

Я представил себе, как Горностаева приходит к Инге, устраивает ей сцену. Инга отвечает что-то циничное. Горностаева хватает нож — и все: убийство в состоянии аффекта.

С этим надо было идти к Обнорскому.

Но я не собирался ему ничего рассказывать. По крайней мере о Горностаевой.

Горностаева пришла ко мне сама.

Она была вне себя:

— Ты зачем приходил ко мне домой? Кто позволил тебе допрашивать моих родных?

— А зачем ты была в доме у Корнеевской в день убийства? — спросил я.

— Меня там не было!

— Тебя видели.

— Ты врешь!

— А где твоя вельветовая куртка? — спросил я и попытался проследить за ее реакцией.

Реакция как реакция: неистовая Горностаева готова была меня убить, как Ингу Корнеевскую.

— Не твое дело! — Горностаева выскочила из кабинета, опять шваркнув дверью. Но в этот раз от стены ничего не отвалилось. Видимо, все, что могло осыпаться, уже осыпалось.

Каширин, правда, тоже вел себя очень подозрительно. Раньше он заходил ко мне поболтать как минимум раз в день.

Теперь только дежурные «привет» и «пока». Он должен был знать, что я приходил к нему домой и говорил с его соседкой, но никаких вопросов мне почему-то не задал.

Правда, мотива для убийства у Каширина не было. По крайней мере я такого не находил. Ревность — к кому? Ко всем мужчинам Корнеевской? Родион не похож на человека, убивающего из ревности. Грабеж — это вообще бред. Конечно, никто не знает, что было и что пропало из квартиры Корнеевской, поскольку, как я понял, этим вопросом милиция просто не занималась, но представить Каширина, убивающего женщину ради денег, я пока не мог.

Пока не увидел в руках у Каширина ручку. Точно такую же ручку с головой слона на колпачке я видел у Корнеевской.

Один бивень у слона был отломан.

Я привел Каширина в свой кабинет. Попросил показать ручку. Он дал. У этой слон тоже был без бивня.

— Это чья ручка? — спросил я мрачно.

— Корнеевской.

— Откуда она у тебя?

— Подарила.

— После смерти.

— До.

— Ты был у нее в день убийства, — решил пойти я в наступление.

— Не был.

— Тебя видели.

— Ну был.

— И отпечатки твоих пальцев нашли, — я блефовал, но Каширин, похоже, и не собирался особо отпираться.

— Ну и что.

— И на ноже.

— Каком ноже?

— Которым зарезали Корнеевскую.

— Вот это ты врешь, — сказал он и улыбнулся.

Ага, подумал я, значит, нож он забрал с собой и выбросил.

— Тебя не было дома в тот день. Где ты был? — продолжил допрос я.

— Это мое личное дело.

— Убивать людей — личное дело? — удивился я.

— Все, Леша, хватит меня мучить, иди к Обнорскому, — прекратил разговор Каширин.

Делать было нечего — надо идти к Обнорскому.

— Андрей, в убийстве Корнеевской много неясного, — начал я мягко. — Например, поведение Каширина…

— Не трогай дело Корнеевской, — оборвал меня Обнорский. — Я же тебе уже говорил. Займись лучше своими прямыми обязанностями, в последнее время от тебя толку — ноль.

Я размышлял над бредовостью ситуации. Получалась только одна более-менее логичная схема: Обнорский руководит бандой налетчиков, в которую входят Каширин и Горностаева. Обнорский, как всегда, осуществляет общее стратегическое руководство. Каширин входит в доверие в жертвам и проникает в квартиры.

Потом профессиональный киллер Горностаева ставит точку в этом кровавом деле, они забирают все ценное в квартире убитой и делятся с Обнорским. А милицейское прикрытие банды осуществляет майор Лишенко.

Да, эта схема все объясняет, решил я, и поведение Обнорского, и странные действия милиции, и исчезнувшую куртку Горностаевой, и наглость Каширина…

Размышления о том, куда мне идти с этой историей — в Генпрокуратуру или Бехтеревскую больницу, — прервал Соболин.

— Представляешь, что я узнал, — сказал он, — дело то по Корнеевской возбудили не как убийство, а как покушение на убийство.

Голова прояснилась. Если покушение на убийство — значит, Корнеевская жива. К квалификации преступлений в прокуратуре относятся серьезно, тут никакой майор Лишенко не поможет. Если она жива — значит, ранена.

Я быстро нашел практикантку без бюстгальтера Тоню и поручил выяснить, поступала ли в больницы в день предполагаемого убийства женщина с резаной раной. Сам направился в «скорую помощь».

К вечеру стало ясно, что ни Корнеевская, ни женщина, похожая на нее, ни в тот, ни в последующий день не была госпитализирована. В журнале «скорой» вызов на Московский значился, но сведений о состоянии больного и его дальнейшей судьбе почему-то не было.

Оставалось найти кого-нибудь из той бригады «скорой», что выезжала на Московский. Быстрее всех нашелся водитель.

— Да, — сказал он, — был такой смешной выезд. Приехали. Уложили нам носилки с трупом. Потом труп встал и ушел своими ногами.

Я клял себя на чем свет стоит: все это я мог выяснить на следующий день после убийства. Впрочем, теперь понятно, что никакого убийства не было — сплошная мистификация.

Я угробил три дня и не скажу сколько личных денег, но нашел ее.

Я поднялся на третий этаж «корабля» на Юго-Западе, позвонил, она открыла.

— Здравствуйте, Леша, — сказал она.

— Здравствуйте, Инга.

Тут я ее ударил. Не сильно. Ладонью по левой щеке. Не знаю зачем. Я до этого женщин никогда не бил. Но тут не смог удержаться. Хотя она, наверное, и не виновата была ни в чем.

Но ударил — и сразу отпустило. Захотелось шутить.

— Не плачьте, Инга, — успокоил ее я. — Один мой приятель, гаишник, говорит, что в ГАИ он пошел не для того, чтобы денег заработать, а чтобы на него все внимание обращали. Палочка красивая, полосатая и светится в темноте, жилетик зелененький, светоотражающий, бляха начищенная… Больше всего, уверяет мой приятель, гаишники обижаются, когда их не замечают.