Анна Данилова - Женщина-ветер
– Ты записалась на прием?.. – услышала его голос и вздрогнула так, что чуть не рухнула на стул, настолько далеки от реальности были мои мысли. Марк имел в виду, записалась ли я на прием к стоматологу. Мне предстояло привести в порядок зубы и подлечить десны.
– Нет, не успела.
Марк вошел в кухню уже в домашних брюках и обнаженный до пояса. Я залюбовалась его волосатой грудью, мне тут же захотелось погладить его по шелковистой густой шерсти, поцеловать в плечо. Но тут же вспомнилась Беатрисс с ее матовой гладкой кожей…
– Зря ты так о Беатрисс… И, если хочешь знать, она была сегодня у меня.
Я посмотрела на него и попыталась уловить в его глазах эмоциональный психологический всплеск, почувствовать его реакцию на мое неожиданное (я была в этом уверена) признание. Марк стоял не шелохнувшись. Странное дело, но, кроме живого интереса, любопытства к визиту предательницы, я ничего больше не уловила.
– И что же?
Казалось, он даже не разозлился. Еще немного, и он спросит меня, как ее самочувствие, счастлива ли она в своем новом (как очередной наряд) замужестве.
– Помнишь утренний звонок? Да ты садись, успокойся, видишь, я жива и здорова… Больше того, ты должен оценить мое желание ничего не скрывать от тебя… Так вот, она позвонила утром и, как ни в чем не бывало, пригласила меня прогуляться с ней. Как раньше…
Я замерла, не сводя взгляда с Марка. Мне показалось, что он не знает, разозлиться ему на меня сейчас или же все-таки дать мне возможность выговориться. Он не смотрел на меня, и я поняла, что он просто сгорает от любопытства.
– Прогуляться, значит. – Он вздохнул и сел, придвинул к себе тарелку. – И что? Ты согласилась?
– Она не стала дожидаться ответа. Положила трубку.
– Узнаю Берту – поставила перед фактом, даже не удосужившись выслушать, хотят ли ее видеть или нет. – И снова тон его удивил меня, он показался мне более миролюбивым, чем ожидалось, таким тоном журят маленьких детей…
– Марк, я вышла из ванной, когда она пришла. Я открыла дверь, думала, что это ты… И мы проговорили здесь довольно долго. Она раскаивается, она очень переживает… Ты знаешь, что она перевела на мое имя еще пять тысяч долларов?
– Негусто. Белла, ты будешь есть или нет?
Я положила себе на тарелку немного мяса и, вздохнув, поняла, что не смогу передать ему всего разговора с Беатрисс. Не надо ему знать о том, какие мысли роятся в красивой головке моей подружки. И о том, что она любит его и хотела бы видеть своим вторым мужем, – тем более.
– Так ты скажешь, может, самое главное?
И вот тут-то он посмотрел мне прямо в глаза. Бедный Марк! Он, получается, последним узнавал истину.
– Это она убила Захара?
– Да. Она. И нисколько не сомневалась, что мы с тобой об этом знаем. Сказала, что сильно ревновала его к какой-то женщине, что очень боялась, что он уйдет к ней, и вот, чтобы не допустить этого…
– …зарезала его как поросенка, понятно. Надеюсь, меня ты не станешь ни к кому ревновать до такой степени?
– Постараюсь.
Вот, собственно, и весь разговор. А я-то переживала, что Марк будет ругать меня… Нет, не так. Это неточное слово. Марк не может меня ругать в принципе, он не мой отец, не мой учитель, он мой муж и может мне только посоветовать, посочувствовать… Конечно, он может разозлиться, как и всякий нормальный человек, может даже повысить на меня голос, это тоже будет нормально, мы же живые люди, но ругать меня за то, что я простила Беатрисс, – нет…
Я не стала уточнять, могу ли я теперь встречаться с ней, как и прежде, не захотела. Поняла только, что не смогу пригласить ее на свадьбу. Хотя бы из-за уважения к Марку.
– А ты не знаешь, что это за парень, за которого она вышла замуж? – спросила я как ни в чем не бывало после ужина, когда мы лежали в обнимку и смотрели какой-то ковбойский фильм. – Я спросила ее, но она так толком мне ничего и не ответила.
– Да вроде бы нормальный парень, любит ее, – не поворачивая головы и, как мне показалось, сквозь дрему ответил он.
– А ты откуда знаешь? – Я сделала вид, что тоже засыпаю.
– Сорока на хвосте принесла.
Марк был здесь, рядом, мы с ним лежали, прижавшись друг к другу, и моя голова покоилась на его плече, в такой мягкой и словно слепленной по моей голове впадине, и тогда я подумала: а что дальше? Ближе быть уже невозможно. Мы все делаем вместе: едим, спим, любимся, как говорит Марк, а не есть ли это конец всем тем отношениям и ощущениям, что составляли нашу прежнюю, странную для окружающих, но такую понятную и приятную для нас жизнь? Рано или поздно я забеременею, рожу ребенка. Марк будет уходить на работу, возвращаться в теплый, пахнущий молоком и яблоками дом (это мои представления о доме, где обитают маленькие дети), я стану растить ребенка… Что дальше? С Беатрисс мы будем встречаться все реже и реже. Потом и она, наверное, родит наследника своему молодому мужу. И станем мы с ней прогуливаться по парку с колясками. Но не будет уже тех веселых и беззаботных вечеров, которые так объединяли нашу четверку, нас всех, таких молодых, немного сумасшедших… И, главное, никогда больше мы не увидим Захара… Это сегодня я так легко, как мне показалось, простила Беатрисс, сделала вид, что забыла, что это она лишила жизни дорогого мне человека. А что будет потом, когда мы повзрослеем? Не станем ли избегать друг друга?
– Белла, о чем ты думаешь?
– О том, Марк, что ближе, чем мы сейчас с тобой, быть уже невозможно…
– А зачем плакать?
– Я не плачу.
– Почему же тогда у меня плечо мокрое?
Глава 10
Как я и предполагала, Беатрисс на время исчезла, словно дала мне время прийти в себя после ее визита. Она умела быть ненавязчивой и желанной. Я ждала ее звонка или прихода бессознательно, понимая, что рано или поздно она все равно объявится и одним только своим видом даст мне понять, что Марк ни при каких обстоятельствах не сможет помешать нашему скрепленному тайными женскими узами союзу. Да, Беатрисс струхнула, убив мужа и взвалив всю ответственность на меня, но, если бы она поступила иначе, это была бы не Беатрисс. Быть может, я и любила ее за такую вот отчаянность в поступках, такое вот скрытое под белыми ангельскими перьями дьявольское вероломство! Да, для тех, кто не знал Беатрисс, мои слова могут показаться настоящим бредом. Но вы не знали, никогда не видели Беатрисс! И разве я, отправляясь в тюрьму, не предполагала, что Беатрисс сделает все возможное, чтобы меня поскорее оттуда выпустили? Конечно, знала, как знал это и Марк. Странная, согласна, очень странная история. Но она тогда еще только начиналась…
Одна знакомая Марка привезла мне из Лондона красивое свадебное платье цвета шампанского, поверх которого были нашиты белые кружева ручной работы… К платью мне надо было срочно покупать туфли, выбрать и заказать букет. Свадьба – нешуточное испытание. И я, по правде говоря, растерялась. Не знала, какой невестой я должна предстать перед взыскательным Марком – бледной, хрупкой и нежной как цветок – аллегория девственности и чистоты – или же окутанной тайной роковой женщиной. Первая невеста – макияж пастельных тонов, розовые губы, высокая прическа с локонами и прижатый к груди букет флердоранжа; вторая – бледная кожа, алые губы, букет из разноцветных маленьких роз… Я, по правде сказать, не чувствовала себя ни той, ни другой. Да и платье мне не нравилось. Слишком уж роскошное, тяжелое, сложной конструкции, с крючками, «молниями», липучками… Оно сидело на мне как вторая, но уже отмершая кожа… О чем я, собственно, и сказала Беатрисс, стоило мне услышать по телефону ее голос.
– Ты должна мне его показать, – сказала она мне тоном, не терпящим возражения. – Буду у тебя через сорок минут.
И снова гудки. Она даже не брала в голову, что у меня помимо встречи с ней могут быть еще какие-то важные дела. И она приехала. На этот раз она выглядела совсем по-другому: тщательный макияж превратил ее, с коротко остриженными, намеренно взлохмаченными волосами, из девочки-подростка, относящейся наплевательски к своей внешности, в утонченную и наплевательски относящуюся уже ко всему миру, озабоченную даму. На ней был черный брючный костюм, в ушах сверкали неприлично крупные бриллианты, а в руках она держала уже знакомую мне красную замшевую сумочку, которую она любила больше остальных.
– Знаешь, – сказала она мне небрежно, усаживаясь за кухонный стол и придвигая к себе чашку с кофе, – забыла тебе сказать в прошлый раз, что худоба тебе к лицу. Ты прекрасно выглядишь. Ты видишь, я постриглась в знак солидарности, чтобы тоже походить на мальчишку. Мне это удалось?
– Беатрисс, ты же знаешь, что мои стриженые волосы – ничто по сравнению с твоими, – произнесла я двусмысленную фразу, в которую вложила и скрытую в глубине моей травмированной души жестокую обиду на нее, и боль за свои остриженные, некогда густые и красивые волосы. Да, ничего удивительного не было в том, что время от времени во мне вскипала обида на Беатрисс, и я довольно открыто демонстрировала ее. Но все равно, это было как порыв ветра – явление временное, стихийное, не такое глубокое, как любовь к подруге…
