Ирина Глебова - Качели судьбы
Дня через три насовсем отпустила её сердце грызущая, муторная боль и пропал навязчивый, стучащий в виски шепоток: «Не хочу жить, не хочу жить…» В тот день, когда она впервые не вспомнила змеиные глаза Лёнчика, она впервые увидела Виталия.
Он спрыгнул с подкатившей к летней кухни машины, и на его голое тело была наброшена москвичка – короткое зимнее пальто. Это в тридцатиградусную жару. И была у него рыжая, уже не щетина, но ещё не борода, а на голове – розовая косыночка, повязанная сбоку узлом, как у пиратов. Он поднял руку, приветствуя всех, и произнёс лёгким, чудесно красивым голосом: «Шершель де буа!»
«Что за чудак?» – подумала Лариса, и, как потом оказалось, попала в точку. Парень сбросил москвичку, стянул косынку, и она увидела, что он невысок, полноват, волосы у него очень густые и светлые, а хлястики босоножек оборваны и волочатся по земле.
– Виталя! – крикнул кто-то из очереди, уже выстроившейся за обедом. – Ты будешь макароны?
– О, нет, – ответил он. – Я мучного не ем, мне нужно сохранять гибкую талию.
Лариса сразу поняла, что он душа этой компании. Тогда, у летней кухни, и потом, в поле, он её не замечал. Но вечером за очередным карточным боем, сдавая карты, он кинул на неё быстрый взгляд, поднял бровь и вновь спросил, чарующе играя голосом: «Шершель де буа?» А она ответила насмешливо: «Де буа, де буа, не сомневайтесь!» Тогда он долго задержал на ней свои синие-синие глаза, и спросил уже обыкновенно:
– Вы из новой партии, девушка? А как зовут, позвольте узнать?
Он проиграл и сам выбрал себе штраф. Залез на ближайший сарай и оттуда, выбросив вперёд руку, запел арию мистера Икса: «Устал я греться у чужого огня, о, где же сердце, что полюбит меня!..» Пел так искренне и печально, что у Ларисы вдруг защимило сердце.
В тот же вечер они с Виталием перестали называть друг друга на «вы». Он пошёл проводить её. Всего навсего через поляну, где напротив домика парней – их карточного притона, – стоял домик-общежитие девчат. Но они задержались на скамейке больше чем на час, а когда девушка прощалась, Виталий притянул её к себе, поцеловал, отстранившись сказал, словно подсмеиваясь над собой: «Прости, смущаюсь!» И быстро ушёл через поляну.
На другой вечер Лариса играть в карты не пошла. Её новая подруга Светка – маленькая, белобрысая, на два года старше, – позвала пойти с ней к цыганам. В колхозе жили несколько семей оседлых цыган, и Светка, независимая и очень общительная, подружилась с девушками-цыганками, ходила к ним в гости. Лариса пошла с ней – было интересно.
Цыгане купили дом на окраине одной улицы, но он казался необжитым. Зато на пустыре сразу за домом стояло три шатра, горел костёр, и в шуме и суете метушились люди. Подошли три чернокосые стройные девушки в цветастых юбках и косынках, приветливые и улыбающиеся, повели их, гостей, к костру. Чуть в стороне лежало бревно, они сели и Светлана заговорила с цыганками о чём-то им знакомом. Лариса слушала гортанные выкрики мужчин и женщин, видела мельканье юбок и рубах, резкие движения рук и блики костра на смуглых лицах, вдыхала запах дыма. Покой и восторг окутывали душу… Подбежал маленький курчавый цыганчонок в одних грязных трусиках, присел на бревне рядом с ней, ласково улыбаясь заглянул в лицо, протянул лапку и погладил её по волосам. Она тоже улыбнулась ему, а он вдруг пребольно дёрнул её за прядь и с весёлым воплем отскочил. Одна из их подруг-цыганок с криком бросилась за обидчиком, но не догнала, ласково, утешающе что-то проворковала, лёгкой рукой отвела со лба Ларисы чёлку, вгляделась, сказала: «Хочешь верь, хочешь нет, но будешь ты счастливая в любви, знаменитая будешь…» И замолчала. Лариса улыбнулась ей: «А как насчёт богатства и долгой жизни?» «Про то не скажу», – цыганка опустила руку и глаза, заговорила со Светкой.
Когда уже в темноте по тихим поселковым улицам возвращались к себе, Светлана заговорила словно бы через силу:
– Я вижу, Лариса, тебе Виталька понравился? Он, конечно, обаяшка и парень умнейший, я с ним в одном общежитии живу, знаю давно. В прошлом году он институт с красным дипломом окончил. А у нас в общаге много студентов-заочников из политеха. Как задачка не получается или чего непонятно – в комнату к Витальке бегут. Растормошат его, а он, хоть и пьяный вдрызг, за две минуты всё решит и снова на кровать заваливается, отключается.
– Ты хочешь сказать – он часто пьёт?
– Да почти всегда под парами! Ларка, у тебя-то и парня небось ещё не было! – Лариса усмехнулась, но Светлана не заметила. – А он старше тебя намного, ему уже двадцать семь, взрослый мужик. И есть у него… даже не знаю, как сказать! Вообщем, влюблён он.
– Влюблён? Ты её знаешь?
Светлана покачала головой:
– Знаю. Тоже в общежитии живёт. Шлюха одна лет под тридцать. Райкой зовут. Всем даёт – вобщем, гуляет напропалую, с кем ни попадя. А на Витальку чего-то взъелась, его одного только и гонит. Он уже и рыдал перед ней на коленях прилюдно, и, как напьётся, приходит и ложится под дверь её комнаты. А она там в это время забавляется с кем-нибудь…
В голосе у Светки звучала гадливость. Ларисе тоже стало неприятно. Она представила… нет! Зачем он ей нужен! Но тут они вышли к своему дому и на скамейке под фонарём увидели Виталия – светлые волосы, клетчатая рубаха, растёгнутая до пупа, радостная улыбка.
– Светлана! Так это ты умыкнула Ларисочку? Небось, к цыганам водила? А я маюсь-дожидаюсь…
Светка хмыкнула, пожала плечами и ушла в дом. Лариса осталась и не отстранилась от его объятий и губ, не смогла.
А через несколько дней приехал Альберт. Он приехал под вечер, когда ребята, вернувшись с поля, уже поужинали, но ещё не засели за карты, а кублились на поляне между двумя домиками: валялись на траве, гонялись друг за другом, перебрасывались анекдотами. Было ещё светло, и одинокую фигуру в форме, вышедшую из лесной посадки, заметили сразу.
– Смотрите, офицерик идёт! – сказал кто-то. Лариса оглянулась, и сердце у неё заколотилось так громко, что, казалось, все должны услышать. Она знала, что ни сегодня-завтра Алик появится: помнила день приезда, названный в телеграмме. И вот он идёт. Перевела дыхание, прислонилась спиной к груди Виталия, сидевшего рядом на траве, и тот, словно чего-то почуяв, ласково обнял её.
Подходя, Алик смотрел прямо на неё, и она не отводила глаз. Он стал в двух шагах, молча, глубоко дыша, и вдруг опустился на колени рядом с ней. Он словно не замечал обхватившую её руку светловолосого взрослого парня.
– Ларочка, – сказал, – что случилось? Пойдём отсюда, поедем домой!
Было очень тихо, все ребята молчали. Глаза Алика, непонимающие, печальные и любящие, смотрели на неё. Но Лариса видела только тот же змеиный цвет, тот же изгиб губ и такую же ямочку на подбородке, как у другого, рвущего на ней одежду. К горлу подступило грязное ругательство, захотелось затопать ногами, покатиться с воплем по траве… Виталий крепче прижал её к себе. И она успокоилась, но ответить безразлично не смогла, получилось грубо:
– Напрасно ехал так далеко. Говорить нам не о чем. Уходи.
Он помолчал некоторое время, медленно поднялся, не отрывая от неё глаз.
– Проводи меня к электричке.
И тут она не выдержала, закричала, тоже вскочив:
– Проводить? Через лес!.. Да пошёл ты!.. Убирайся!
И бухнулась, истерически смеясь, прямо Витальке на колени, обхватила его за шею…
Альберт уходил, а девчонки, возбуждённо тормоша её, галдели:
– Лариса, прогнала такого красавчика! С ума сойти!..
Вскоре стемнело и ребята ушли играть в карты. А её Виталий увёл дальше, к реке. Пока шли, молчали, но когда сели на уютной полянке под деревьями, он спросил:
– Это был твой парень?
– Жених, – ответила Лариса.
Он присвистнул удивлённо, обнял её, а после паузы спросил:
– У тебя уже был мужчина?
Лариса подняла на него глаза, улыбнулась и после долгой паузы-поцелуя сказала тихо:
– Нет ещё…
– Значит, я буду у тебя первым.
Он поднял бровь, словно удивляясь этому. Он не спрашивал – утверждал, но сделал это так мягко, и движения, которыми он расстегнул пуговицы её рубашки-ковбойки были так ласковы, а руки, коснувшиеся её открытых грудей, оказались так нежны, что она ничего не возразила и не отстранилась. Он легонько положил её навзничь, тронул губами и языком соски, опустил руки на бёдра, нашёл змейку её брюк и потянул вниз… Тихий, блаженный трепет прошёл по её телу. Но вдруг в висках запульсировали боль и страх, Лариса резко села, упёрлась руками в его грудь.
– Нет! – голос у неё сорвался. – Я не хочу! Прости, не хочу!
Он застонал как-то горестно, тоже сел, отвернулся от неё, обхватил руками голову. И вдруг девушка поняла, что он плачет: плечи его вздрагивали, раздавалось тихое рыдание. Она замерла, затаила дыхание… В тот злосчастный вечер, в сквере, Лёнчик был нагл и отвратителен, страх и боль испытала она. Здесь, у реки, взрослый мужчина, ласковый, нежный, плакал так беспомощно… Та женщина, из общежития, тоже гнала его… Грусть, жалость, нежность к нему перехватили Ларисе горло, она положила руки ему на плечи, прошептала хрипловато:
