Леонид Бобров - Нас было тринадцать
Петрович задумался.
— Видишь ли, Игорь, — сказал он немного спустя. — Слишком прямо ты судишь о людях. Если знаешь, то скажи… А люди посложнее будут. Ты сопоставляешь факты, время, устанавливаешь, кто где был, кто кого видел. Короче — ты ведешь дознание. Может быть, надо было громко сказать, что тебе это поручено, но этого мы вовремя не сделали. Брегвадзе считает, что ты сам прыть проявляешь. Для него помочь тебе — значит признать твою правоту. Вот он и молчит.
— Так мне кажется, — добавил он после небольшого раздумья. — Но вернемся к главному. Я лично уверен, что если Бойченко кто и столкнул, так только какой-нибудь чужак. Никто из наших этого сделать не мог. Думаю, и вы со мной согласны.
— Но что же вы предлагаете? — спросил Олег.
— Положение сложное. Конечно, хорошо бы доказать, что и Брегвадзе совершенно чист, но как это сделать — подсказать не берусь. А в остальном — с дознанием пора кончать. Что могли — сделали. Теперь же надо в лаборатории порядок налаживать. Спрашиваете как? О гибели Бойченко постараться не вспоминать. Со всеми, включая Брегвадзе, восстановить нормальные отношения. Учтите, он не виноват, никто не доказал его вину. Хватит с этим. Надо делом заниматься. Вспомните, как было раньше. Работа кипела. Новые идеи предлагались. Спорили до хрипоты. А сейчас… Нет, с этим пора кончать. И вы, ребята, должны показать пример.
Петрович попрощался и вышел. Его неровные шаги постепенно затихли в конце коридора.
— А как же Гиви? — почти одновременно сказали Олег и я.
Действительно, все будут спать спокойно, а он — с тревогой ждать весны, милиции, следствия. Если сейчас, по горячим следам, ничего не выяснить, то что можно будет сделать через полгода?
Глава X
Рано утром налетел ураган. Дом содрогался и скрипел под ударами бешеных порывов ветра. Временами доносился грохот снежных лавин. Я проснулся. Опять те же мысли. Виктор! Какая ужасная, бессмысленная смерть! Гиви? Как доказать его невиновность? Как это сделать, прекратив разговоры о гибели Виктора в не получая новой информации?
Когда я вышел к завтраку, почти все уже были на своих местах. Мне показалось, что климат лаборатории чуть-чуть потеплел. Возможно, это было следствием усилии Б. В. и Петровича. Быть может, разбушевавшаяся природа сблизила небольшую группу людей, затерянных в диких, пустынных горах. За столом шел не очень оживленный, но все же общий разговор об ураганах на Памире, о снежных лавинах — словом, безобидный разговор о погоде. И это уже было достижением по сравнению с предшествующими днями. Листопад, вероятно, знал, что вопрос о триконях на его ботинках теперь для всех ясен. Обычно молчаливый, в это утро он был оживлен и даже пытался шутить. Гиви же по-прежнему был угрюм и мрачен.
Тетя Лиза подошла к нему, придвинула перец. Потом принесла из кухни кусок пирога, оставшийся со вчерашнего ужина, и положила на тарелку Гиви.
— С вареньем. Попробуй, какой вкусный.
Кажется, тетя Лиза подавала пример, как нужно себя вести.
После завтрака я подошел к Гиви и спросил об усилителе, который он должен был отремонтировать.
Трудно было рассчитывать на вполне дружелюбный разговор, но того, что произошло, я не ожидал.
Гиви покраснел, его глаза стали совсем круглыми, усы топорщились.
— Тебе зачем усилитель? Ты разве про усилители думаешь? — воскликнул он, все более повышая голос и энергично жестикулируя. — Если хочешь спрашивать, где я бил, что дэлал, сразу говори. Зачем притворяешься? Ты угадал — это я, я, Гиви Брегвадзе, подкрался к Бойченко сзади и ударил его! Теперь ты доволен, да?
Гиви оттолкнул Олега, который во избежание худшего хотел встать между нами, и выскочил из столовой.
Начало вашего разговора осталось незамеченным. Но возбужденный голос Гиви в жестикуляция привлекли к вам общее внимание. Последние слова «я, Гиви Брегвадзе, подкрался к Бойченко сзади и ударил его» слышали все.
— Выходит, товарищ признался, — нарушил молчание Харламов.
Эти слова, неожиданно прозвучавшие среди полной тишины, поразили всех, как удар грома. Вера и Б. В. недоуменно переглядывались. Петя смотрел на меня в ждал, что я скажу. Марина закрыла лицо руками.
— Ничего он не признался, — громко сказал Петрович, — понимать надо человека. Да если б и признался, то надо еще доказать, что он и впрямь виноват.
В этот день из-за урагана Б. В. запретил выходить из лаборатории. Работы на Альфе и Бете были отменены, и я поплелся в свою комнату.
Мои невеселые мысли были прерваны появлением Пети. Он был возбужден, глаза блестели, на щеках розовел румянец.
— Игорь! Я придумал. Надо проверить след.
— Какой след? Сколько дней прошло. Давно все следы снегом замело.
— Ты не повял. След на спине, синяки. Ведь ты фотографировал. Надо посмотреть, подходит ботинок Гиви или нет.
Я представил себе все трудности. Пленка заперта в сейфе. Как ее получить? Потом надо увеличить изображение до натуральных размеров, раздобыть ботинки Гиви, сравнить… И тем не менее это была идея. Идея, которая имела хоть какую-то перспективу.
Через несколько минут я был у Б. В.
— Борис Владимирович, я, кажется, недостаточно тщательно обработал пленку с фотографиями. Понимаете, волновался, торопился. Боюсь, что к весне она станет некачественной, покроется пятнами. Хорошо бы сейчас сделать увеличенные изображения. Тогда к нам не будет претензий.
Я говорил нарочито спокойным, деловым тоном, стараясь не выдать своих истинных планов.
Б. В. с сомнением посмотрел на меня, потом, после недолгого колебания, все же пленку достал.
— Только будьте предельно внимательны и аккуратны. Пленку вернете лично мне.
Вскоре мы с Петей заперлись в фотокомнате, установили на столе увеличитель и заложили в него пленку.
— Включаем? — спросил я.
— Чего тянешь, включай.
Раздался щелчок тумблера, и перед нами появилось негативное изображение: на темном фоне группа светлых пятен. Я отрегулировал фокусировку, начал менять увеличение. Изображение росло и сжималось, пятна расходились и сходились. Как получить изображение в натуральную величину? Если б я звал, что эти пятна так важны, то, фотографируя, положил бы рядом с ними линейку или хотя бы спичечную коробку.
— Ничего не выйдет, — сказал я упавшим голосом, — нет масштаба.
— Почему не выйдет? Постарайся.
— Пойми, пятна расплывчатые. Меняя увеличение, я могу подогнать изображение почти под любой ботинок. Могу под ботинок Гиви, могу под твой или свой.
Вновь я был один в своей комнате в снова думал.
Все неприятное, связанное с Гиви, концентрировалось вокруг двух отметок времени: в одиннадцать двадцать он вышел из лаборатории; в одиннадцать тридцать пять кто-то столкнул Виктора. Где находился Гиви в течение этого промежутка?
— Ну, что ж, — продолжал я думать. — Как поступают физики в таких случаях? Если экспериментальные данные приводят к сомнительным выводам, то эти данные снова и снова проверяют. Значит, и мне надо перепроверить время.
Одиннадцать двадцать — это было указано по часам Марины. Олег, как он потом мне сказал, в тот момент также посмотрел на часы. Значит, это время не вызывает сомнений.
Необходимо, следовательно, проверить цифру — одиннадцать тридцать пять. Это время показывали часы Виктора, остановившиеся, как мы решили, от удара при падении. А что если часы, испортившись при ударе, продолжали идти, например, минут десять и лишь потом остановились?
В часовых механизмах среди нас разбирался только Петрович. Меня он понял с полуслова.
— Сам думал об этом. Нет, у Бойченко часы были высшего класса, с противоударным механизмом. Если такие часы портятся от удара, то, значит, поломка серьезная, скажем, кончик оси сломался, тогда они чуть покачаются и станут. Десять минут они ходить не будут. Если сразу не стали, значит, будут продолжать нормально ходить.
Какая-то смутная мысль родилась в моей голове. Она постепенно росла, крепла, расталкивала другие соображения, выходила на первый план…
— И долго они будут идти? — спросил я, хотя ответ мне был уже известен.
— Долго ли? Пока завод не кончится, — ответил Петрович, пожав плечами.
— Но послушайте, Сергей Петрович! Завод мог кончиться ночью. Часы показывали одиннадцать тридцать пять ночи! Мы нашли Виктора после полуночи. Часы могли остановиться за час до нашего прихода. Как я раньше не сообразил?! Эти одиннадцать тридцать пять никакого отношения к моменту гибели Виктора не имеют! Надо сейчас же посмотреть, сломаны часы или нет, надо их вскрыть…
Я говорил быстро, волнуясь, чувствуя, что появился какой-то проблеск, выход из тупика.
— Погоди, не горячись. Говоришь, ночью остановились? Кончался завод, и остановились?
Петрович растерянно улыбнулся. Видимо, ему было неловко, что он сам упустил такую возможность.
