Михаил Черненок - Точки пересечения
— Не моя она дочь! Не моя!..
— Чья же?
— Спросите у Людмилы Егоровны! Вы знаете мою супругу, Людмилу Егоровну? Не женщина — тигр! Выбросила фонтан дурости. Ославила в прокуратуре свое чадо ненаглядное, теперь волчицей воет. Нет, нет! Пожалуйста, избавьте меня от греха, решайте вопрос по Анжелике с Людмилой Егоровной. Только с ней! Я маме с дочкой сказал: «Если дело примет широкую огласку, брошу все к чертовой бабушке и уйду, уйду из дома»…
Бирюков с трудом остановил бурное словоизлияние Харочкина. Мало-помалу они разговорились, и Евгений Евгеньевич чуть не со слезами поведал Антону о своей горькой жизни. Началась эта жизнь семнадцать лет назад, когда директор городского рынка, где в ту пору Харочкин работал кассиром, уговорил его, деревенского несмышленого паренька, жениться на несовершеннолетней тихоне — дочери Людочке. Как выяснилось вскоре после пышной свадьбы, «невеста», несмотря на несовершеннолетие, оказалась в «интересном положении», а крутым нравом — похлеще родимого папы, Егора Исаевича, перед которым трепетали не только служащие рынка, но и нахальные клиенты из южных мест. С годами несдержанная Людочка превратилась в неуправляемую Людмилу Егоровну. Она окончательно подмяла робкого мужа под каблук.
— Семнадцать лет страдаю за один необдуманный шаг молодости, — жалобно проговорил Харочкин, заканчивая невеселое повествование. — Чтобы понять, как живу, представьте себя в одной клетке с разъяренным тигром. Представили?.. Вот так! А вы хотите решить со мной вопрос по Анжелике. Увольте! Не могу, не могу… За малейшее неверно сказанное слово Людмила Егоровна разорвет меня на мелкие кусочки.
— Что значит, «неверно сказанное»? — спросил Антон. — Говорите правду, все будет верно.
— Правда правде — рознь. Один так понимает, другой по-иному, Сто человек — сто мнений. Сразу не угадаешь, какое из них верное…
Разговор прервался телефонным звонком. Харочкин угодливо ответил, и тотчас до слуха Бирюкова донесся слегка приглушенный трубкой волевой голос:
— Евген, ты отоварил представителя Генриетты?!
— Люда, у меня сидит представитель прокуратуры, — вкрадчиво проговорил Евгений Евгеньевич.
— На чем влип?..
По белому лицу Харочкина пошли бордовые пятна:
— Люда, ты оглушила меня… Вопрос касается Анжелики.
Тон в трубке понизился, но Бирюков все-таки услышал:
— Ты ничего не знаешь. Понял?..
— Конечно, конечно, я все сделаю по закону, через бухгалтерию, с оплатой, — наивно выкрутился Евгений Евгеньевич, торопливо опустил трубку и, не глядя Антону в глаза, стал объяснять:
— Супруга, легка на помине. Пробивает для своей начальницы парочку килограммов болгарских помидоров. И так кричит по телефону, что у меня перепонки трещат.
Бирюков понял: после конкретного указания супруги говорить с Харочкиным об Анжелике — пустое дело. «Безвольный папа отказался от дочери, придется начинать с волевой мамы», — подумал Антон.
Приемный пункт макулатуры находился на задворках большого старинного здания. Прилегающий к нему участок переулка напоминал платную стоянку личного транспорта — столько здесь было мотоциклов с колясками, куцых «Запорожцев», разномастных «Жигулей» и даже солидных «Волг». Еще больше, чем автомашин, толпилось пароду. С раздутыми мешками, баулами, чемоданами, хозяйственными сумками и просто с пухлыми бумажными связками люди самых разных возрастов — от подростков до стариков и старух — упорно двигались к похожему на дощатый сарайчик «Пункту», в дверях которого виртуозно жонглировала весовыми гирями раскрасневшаяся Людмила Егоровна Харочкина.
Бирюков, конечно, знал о существующем книжном буме, но только теперь убедился воочию, сколь велика армия одержимых, способных часами стоять в очередях, чтобы получить за макулатуру талон на популярную книгу. Стараясь вникнуть в суть макулатурного «порядка», Антон прислушался к разговорам. Говорили в основном о Дрюоне и Дюма, изредка упоминали широко известного Сименона, сетовали на неорганизованность и сумбурность макулатурного эксперимента, затянувшегося на многие годы. Говорили равнодушно, от скуки.
Неожиданно рядом с Бирюковым остановился похожий на студента парень в очках. Сбросив с плеча на землю увесистый рюкзак, он закурил сигарету, огляделся и, явно затевая от нечего делать разговор, спросил:
— «Макаку» ждешь или у «мака» талоны купить хочешь?
— Не знаю пока… — уклончиво ответил Антон.
— «Макаки» свой товар уже распродали — раньше надо было приходить. А за талоны эта зверь-баба, — парень показал на Людмилу Егоровну, — по семь шкур сдирает, не рад будешь книжке. Не советую с ней связываться. Поезжай в Обской пункт, там «мак» — запойный дедок. Вот у него можешь хоть десяток талонов по сносной цене взять.
Парень, видать, был в макулатурных делах не новичком. Поэтому Бирюков признался, что пришел сюда впервые и жаргона книжников не знает. Парень с усмешкой затянулся сигаретой:
— То-то, вижу, без товара заявился и глазеешь, как на дурной спектакль. «Макаки» — это продающие макулатуру. Кстати, по двадцать копеек за кэгэ. Обычно уборщицы или алкаши. Кто у них покупает? Чуть не все сдатчики. За один талон надо брякнуть на весы двадцать килограммов макулатуры, а ты, допустим, только девятнадцать накопил. Из-за килограмма еще сюда потащишься? Какой резон? Купил за двугривенный этот килограммчик у «макаки» — и норма готова. Можешь вообще не собирать макулатуру, а покупать. Уразумел?.. «Мак» — тоже торгаш, но торгует не макулатурой, а самими талонами. Чаще всего это приемщики макулатуры или те чиновники, которые распределяют талоны. Отдал денежки — и никаких проблем. Не надо с рюкзаком сюда тащиться да нервничать, пока эта зверь-баба твой хлам примет. Иди с купленным талоном сразу в магазин и выкупай заветную книгу, если она поступила в продажу. Культура…
— И крепко «маки» наживаются на талонах? — спросил Бирюков.
— Еще бы! Не только наживаются, но и связи во всех сферах имеют. Теперь в кого пальцем не ткни — каждый книголюб. Каждому до слез хочется иметь «Трех мушкетеров», «Королеву Марго» и дрюоновских «Железных королей».
— Откуда берутся лишние талоны?
Парень кивнул в сторону приемного пункта:
— Какой мудрец точно сосчитает, сколько в том сарае макулатуры — десять или одиннадцать тонн? На одну усушку-утруску можно списать двести талонов. Перемножь их на трешки-пятерки, и минимальный навар «мака» узнаешь. О максимальном — можно только догадываться…
У весов послышался недовольный шум. Парень поправил очки, насторожился:
— Кажется, прикрывает зверь-баба лавку с товаром. Всегда так: час-другой поработает и — шабаш. Надо с ней разобраться…
Вскинув на плечо рюкзак, он направился к весам. Бирюков тоже подошел поближе. Парень, вытянувшись на цыпочках, через головы впередистоящих крикнул:
— Ну, в чем дело, мамаша?!
— В шляпе, сынок! — зычно ответила Харочкина.
— Не надо хамить.
Людмилу Егоровну словно укололи. Она разгневанно уставилась на парня:
— Врэжу гирькой по очкам — будешь знать, кто хамит!
— А если гирька назад отскочит?..
Стараясь угодить приемщице, на парня со всех сторон осуждающе закричали, однако Людмила Егоровна, несмотря на оказанную ей солидарность, громко объявила:
— Талоны кончились, не базарьте!
Парень досадливо повернулся к Бирюкову:
— Вот тебе наглядный пример. Уже распродала зверь-баба талончики. Запоздал я сегодня на аукцион, придется разворачивать лыжи к дому.
Сдатчики макулатуры стали понуро расходиться. В переулке зафырчали моторы разъезжающихся автомашин. Нахмуренная Людмила Егоровна замкнула дверь «Пункта» большущим навесным замком. Бирюков подошел к ней и, показав удостоверение, представился. Полное лицо Харочкиной побагровело. С таким же прононсом, как у Анжелики, она сердито выпалила:
— Очкарик пэрвым меня оскорбил!
— Я пришел насчет вашего заявления в прокуратуру, — сказал Антон.
— А что заявление?.. — Харочкина вроде бы растерялась. — Что вы с этим заявлением, как черти за грешную душу, ухватились?
— Но вы ведь сами писали прокурору…
— Погорячилась, конечно, — на глазах Харочкиной как-то неестественно, словно она поднатужилась, выступили слезники. — А подлецов таких, как Зоркальцев, надо расстреливать.
— Он вернул вам деньги за репетиторство?
— Нээ-эт.
— Почему?
— Потому что сбежал.
— Когда вы с ним виделись последний раз?
— В прокуратуре, когда следовательница вызывала.
— А по телефону когда ему звонили?
— Через день после того. Хочет замылить четыре сотни за свою халтурную работу. Не на ту нарвался! Свои кровные из горла вырву у хапуги!
— Чем вы угрожали Зоркальцеву при телефонном разговоре?
