Татьяна Рябинина - Одним ангелом меньше
Кто бы знал, как легко мне стало, когда ее кровь полилась на пол лифта. Она, похоже, не слышала, что я иду за нею. И даже не успела испугаться, только удивилась, когда мои пальцы сдавили ей шею. Главное было оставить чистым лицо. Чтобы еще раз посмотреть на него — мертвое. Да, женщина уже была мертва, а ее глаза, глаза Лады, смотрели на меня. Черные волны с шумом откатывались куда-то вдаль, и глухо, издалека, срываясь на хрип, голос Лады умолял: «Нет! Нет!»
Кто бы ни была эта несчастная, застывшая в луже крови, ей пришлось заплатить за всю ту боль, которую причинила мне Лада. Конечно, эта женщина ни в чем не провинилась передо мной. Но в чем была моя вина, когда Лада унижала и мучила меня? Женщина, которую мне пришлось убить, была красива той же холодной, жестокой красотой, что и Лада. Кто знает, может, и рядом с ней был человек, растоптанный, оскорбленный, за которого мне удалось отомстить?
Дорога домой казалась бесконечной — тело просило отдыха. Напряжение двух последних дней исчезло, уступив место блаженному чувству покоя и расслабленности. Можно было наконец вспомнить обо всем — о ненавистной… и до сих пор любимой.
Оттуда, где Она сейчас, Ей не достать меня, не заставить снова и снова страдать. На какое-то время Она не властна надо мной, и я могу думать о Ней, вспоминать, почти не испытывая боли.
Иван проснулся рано, и решение оформилось само собой, как будто проснулось еще раньше. Пусть Чешенко поступает как знает. Похоже, советов и чужих мнений он вообще не терпит. Так что не стоит нарываться. Он, Иван, вообще в этом деле сбоку припека.
Но что-то внутри зудело, будто сомневалось. Иван с детства привык доверять себе. Не внутреннему голосу, который грозно командует: «Пойди туда, сделай это, а того не делай!», а смутным ощущениям, которые и словами-то описать невозможно, какой-то полумистической цветной дымке. Если ему удавалось расшифровать тайные знаки, что происходило далеко не всегда, и следовать им, жалеть не приходилось. В этом не было ничего сверхъестественного — ясновидения или еще чего-нибудь в этом роде. Он читал об «информационных окнах», которые открываются, когда Вселенная проходит через нуль энергетической синусоиды, но это было сложно и непонятно. А потом Ивану объяснили, что такое часто происходит с детьми, которые чудом выжили в экстремальных обстоятельствах: резко обостряется чувство опасности и связанная с ним интуиция.
Семилетнему Ваньке довелось с полчаса провисеть вниз головой, зацепившись рубашкой за ветки высоченного дуба, а потом, когда его уже почти сняли, сорваться на землю. Десять дней в реанимации, слезы матери, гипс…
С тех пор он научился здраво оценивать обстановку и просчитывать возможный риск, за что неоднократно слышал от безбашенных приятелей обидные словечки вроде «трус» и «маменькин сынок». За одиннадцать лет работы в органах бывало всякое, но даже из самых опасных переделок он выходил в худшем случае с царапинами и синяками. Нет, Иван никогда не прятался за других, просто в критический момент в сотую долю секунды приходила уверенность в необходимости пригнуться или выждать несколько мгновений.
Иногда до него доходили бродящие по управлению легенды, в которых он выступал как какой-то Джеймс Бонд, безупречный и неуязвимый. И только близкие и друзья знали, каким он может быть — растерянным, сомневающимся, раздраженным — как и все люди.
За завтраком Иван пытался прислушаться к себе, понять, о чем сигнализирует подсознание. Но Галя задавала какие-то вопросы, Аленка вертелась и с шумом втягивала в себя чай, поэтому сосредоточиться не удавалось.
Голова вчера явно не зря подавала сигналы. Похоже, что погода действительно изменится. Открывая «ракушку», Иван отметил, что сквозь низкие тучи прорываются голубые кляксы, а ветер дует уже с востока.
«Замерзнет все опять», — подумал он.
По дороге на работу Иван пытался разложить по полочкам то, что вчера вечером удалось собрать с миру по нитке об Андрее Самохвалове. Хотя и давнее, кое-что нашлось у «экономистов». Хвост этот тянулся еще с советских времен. Говоря о своем друге как о «честном» бизнесмене, Бергер или кривил душой, или искренне заблуждался. Став заметной фигурой, Андрей Васильевич действительно искусно лавировал между законами и криминальными структурами, стараясь не нарушать первые и не раздражать вторые. Но вот начальный капитал он заработал на нескольких весьма грязных сделках со стратегическим сырьем.
Самохвалов вышел из самой последней волны комсомольских работников, которые только-только приподнялись над массами и не успели еще как следует откусить от заветного пирога, и тут-то комсомол тихо скончался. Однако Андрей за полтора года работы в обкоме успел обрасти некоторыми полезными связями. Это, а также деловая хватка плюс элементарная удача позволили ему провернуть несколько чрезвычайно выгодных операций, да так, что органы всех мастей, доподлинно зная о его причастности, только разводили руками. С тех пор он был «на контроле», но предъявить ему ничего ни разу так и не удалось.
С распадом Союза Самохвалов пошел в гору. В деловых кругах он считался везунчиком, но те, кто знал его хорошо, понимали, что это везение основано прежде всего на знании рынка и неординарном уме. Самохвалов, окончивший финансово-экономический институт с красным дипломом, по едва заметным признакам умел определять грядущие перемены и из всех кризисов и прочих превратностей выходил не только не в убытке, но еще и с прибылью, которой не забывал делиться с кем надо.
Приехав на работу, Иван пообщался по телефону со следователем и отправил Костика за ордером, а затем снова углубился в себя, пытаясь определить, что за едва заметная дымка с утра будто подернула все его мысли. Но сосредоточиться и поймать наитие за хвост ему так и не удалось.
Самохвалов жил в старом доме на Фонтанке. Не было никаких сомнений, что Бергер сразу же после разговора с Иваном известит о нем приятеля. Сначала Чешенко хотел задержать Самохвалова сразу же, чтобы тот не успел в случае чего улизнуть, но передумал и ограничился простым наблюдением. Двое наружников следили за подворотней, сидя в машине. Самохвалов никуда не выходил.
— Там еще черный ход есть, — сказал, выбираясь из машины, старший, — но двор не проходной, так что выйти можно только здесь. Чердаки закрыты. Мы ему в полседьмого позвонили — вроде не туда попали. Так что он там.
Иван с Костей и Чешенко с Севой поднялись на второй этаж.
— Интересно, а что вы рассчитываете найти? — Сморщив нос, Костя задал вопрос, который вчера изрядно интересовал Ивана. — Орудие преступления? И стволы-то сразу сбрасывают, а уж нож…
— Не считайте меня глупее себя, пожалуйста, — сухо оборвал его следователь. — Разумеется, не нож.
— А что тогда?
— А что-нибудь. Незарегистрированное оружие, например, или наркотики. Что-нибудь такое, что позволит ему сменить обстановку, где нам с ним разговаривать будет сподручнее.
— Так задержали бы просто на трое суток, к чему такие навороты?
— Во-первых, молодой человек, если мы его просто, как вы говорите, задержим на трое суток, он станет в позу: а докажите! Во-вторых, набегут адвокаты и с визгом отобьют его под подписку. А все эти подписки о невыезде, знаете ли… Вот если у него землю из-под ног вышибить, тогда уже и беседовать можно. Основательно.
Пожав плечами, Костя позвонил в дверь — раз, второй. В квартире стояла тишина, потом наконец раздались шаги.
— Кто? — спросил хриплый голос.
— Милиция, — Иван поднес к глазку раскрытое удостоверение.
Защелкали замки, дверь открылась. На пороге стоял растрепанный, заросший щетиной мужчина неопределенных лет, одетый в спортивные брюки и майку. Он был похож скорее на бомжа, чем на преуспевающего бизнесмена.
— Проходите, — мужчина посторонился. — Я вас ждал. Проходите… куда хотите.
Зайдя в гостиную, Костя с Севой присели на бежевый велюровый диван, Юрий Федорович устроился в кресле у журнального столика. Иван, по своей давней привычке, встал к окну. Обстановка производила впечатление, и он подумал, что Марину можно понять.
— Мне вчера звонил Вячеслав Бергер, — хрипловатым голосом сказал Самохвалов.
Он сел напротив Чешенко и закурил. Спохватившись, предложил сигареты остальным, но все отказались.
— Могу я узнать, как все произошло?
Следователь, будто не слыша, достал бланк протокола допроса.
— Будем беседовать сразу здесь или повестку к нам желаете? Здесь? Ну и отлично. Паспорт ваш, будьте добры. И распишитесь вот тут, об ответственности за дачу ложных показаний.
Самохвалов достал из кармана висящего на спинке стула пиджака паспорт. Чешенко переписал из него данные, положил его перед собой и, помолчав пару секунд, спросил:
