Владимир Кашин - …И никаких версий
— Нет, что вы! — возмутился Дейнека. — Павленко никогда не обижался на замечания Антона, даже когда тот подсмеивался над ним, шутя называя мыслящей улиткой. Мне кажется, Вячеслав Адамович просто стремится жить не напрягаясь. Наука для него, возможно, представляется таким оазисом: сначала мэнээс, потом кандидат или даже доктор, потихоньку, полегоньку, не спеша. Тем более что голова у него, как говорится, «варит» и он надеется на себя. И наука стала для него так притягательна, как белый халат для некоторых молодых людей, рвущихся без всяких данных в медицинский! И все же — это было почти идеальное содружество. Да и соседями они были. Оба молодые… А несходство натур не мешало им, наоборот, притягивало друг к другу, как плюс и минус. А почему это вас интересует, Дмитрий Иванович? — вдруг спросил ученый. — Это, наверное, не столь существенно…
— Я хотел бы понять жизнь института, взаимоотношения людей, двигающих человеческую мысль, прогресс. Я ведь в науке, особенно технической, к сожалению, профан…
Полковник заметил, что его самоунижение польстило заведующему лабораторией.
— Хотите, покажу вам нашу опытную мастерскую, где работал и Журавель, — любезно предложил он.
— Конечно, — с готовностью согласился Коваль, — но сначала покажите стол Журавля.
— Вы за ним сидите, — сказал Дейнека.
Дмитрий Иванович открыл тумбу стола и стал выдвигать ящики, один за другим, просматривая находящиеся в них бумаги. Заведующий лабораторией терпеливо ждал.
— Вы можете, Василий Ферапонтович, популярно объяснить суть технической проблемы, над которой работал Журавель? — спросил полковник, роясь в ящиках.
— Попробую, — почесал в затылке Дейнека. — Проблема номер один в машиностроении, — начал он, собираясь с мыслями, — долговечность, износостойкость машин. Износостойкость зависит от трущихся элементов, трущихся пар. Это понятно?
— Абсолютно, — подтвердил Коваль.
— А от чего зависит в свою очередь износостойкость самих трущихся пар? От многих факторов. Например, материала, из которого они сделаны, а также от заключительной, финишной, обработки при их изготовлении.
Заведующий лабораторией, видя, как внимательно слушает полковник, вошел в роль лектора и с удовольствием продолжал:
— И вот мы подошли к главному. При абразивной обработке поверхностей трущихся деталей во время их изготовления, скажем, наждаком, частички твердого абразива, то есть наждака, неизбежно внедряются в обрабатываемую поверхность. Предотвратить это невозможно. При машинном притирании поверхностей создается повышенное давление в каждой точке соприкасания, металл перегревается, «пригорает», и мельчайшие частицы абразива втираются в обрабатываемую поверхность, ставшую мягкой, как бы вдавливаются. И остаются в ней…
Коваль отложил бумаги и сосредоточенно слушал. То, что рассказывал заведующий лабораторией, было элементарно и, кто знает, могло ли относиться к делу, приведшему его в институт, но он заинтересовался на первый взгляд, казалось, простой технической проблемой, о которой шла речь.
— Эти вдавленные, незаметные глазу мельчайшие частицы абразива в процессе трения, при эксплуатации машины, — объяснял Дейнека, — выпадают, и на трущейся поверхности образуются пустоты, через которые вытекает, скажем, масло. — Василий Ферапонтович схватил чистый лист бумаги, лежавший на столе, и быстрыми движениями начертил две прижатые друг к другу плоскости, в месте прилегания наставил точки, обозначающие мельчайшие вкрапления абразива. — Чтобы избежать течи, шлифовку трущихся элементов проводили не сразу, грубо, а многократно, постепенно уменьшая размер зерна, пасты, вплоть до финишной полировки, то есть старались создать идеально гладкую поверхность, которой можно добиться только при ручной обработке.
И все же, Дмитрий Иванович, течи, например, сальника в автомобиле избежать не удается, и вы об этом, конечно, знаете. Но я хочу подчеркнуть, что это уже вопрос второй, вытекающий из общей проблемы. Этим особенно мучаются эксплуатационники… А дальше, — заведующий лабораторией сделал многозначительную паузу, — на сцену выходит младший научный сотрудник нашего института Антон Журавель, земля ему пухом, который вас интересует.
Все гениальное, как известно, просто. Никому в голову не пришло, а его вдруг осенило!.. Вот как бывает! — с нотками зависти в голосе проговорил Дейнека. — У нас все его называли «счастливчик Антон», или «Антей». Ах, да что я говорю, какой же он «счастливчик»! — вздохнул Василий Ферапонтович. — Я не полностью знаком с разработкой Антона Ивановича, — перешел снова на деловой тон завлаб, — так как он не успел представить свою работу, а только сообщил о принципе изобретения. А принцип, повторяю, прост до гениальности. В общих чертах дело обстоит так: Антон Иванович решил изменить движение абразивного инструмента при шлифовке — исключить повторное попадание алмазного зерна в одну и ту же борозду, в ту же ячейку. Скажем, как попадает иголка патефона в бороздку на пластинке, которую постепенно углубляет и крошит. Абразив, по замыслу Журавля, должен делать не однообразные, а сложные, разнообразные движения но поверхности, шлифуя ее не только круговыми, но и поперечными движениями, и по косым направлениям… — Дейнека закружил руками над столом, задвигал ими во все стороны. — Получается хаотическое движение и, таким образом, частица абразива, не попадая все время в одну точку, уже не внедряется, не забивается в обрабатываемый материал, и позже, при эксплуатации изделия, естественно, ничего не выпадает, так как выпадать-то нечему, пустот в поверхности трущихся деталей не образуется, и плоскости идеально прилегают друг к другу. Так можно устранить, скажем, течь сальника.
Этим изобретением Журавель уже заинтересовал предприятия Минавтопрома… Он как будто даже договорился о разработке и внедрении…
Лицо заведующего лабораторией, окаймленное рыжей бородой и показавшееся Ковалю сначала не очень симпатичным — ему почему-то не нравились бороды, особенно рыжие, — теперь приятно озарялось искренней увлеченностью.
— Так пойдемте, Дмитрий Иванович, в нашу макетную мастерскую? — напомнил он после паузы.
Когда они спускались по ступенькам в полуподвал, Коваль спросил:
— Василий Ферапонтович, а в этой инициативной работе, о которой вы рассказывали, «головой» тоже был Павленко? Или сам Журавель? Идея-то чья? Может, тоже Вячеслава Адамовича?
Дейнека на несколько секунд остановился.
— Павленко?.. Честное слово, не знаю… Кажется, это был случай, когда и «голова» и «ноги» соединились в одном лице… Павленко никогда не смог бы заменить Журавля, а у Антона Ивановича это иногда получалось. Не имея терпения дожидаться от Вячеслава нужного решения, он сам искал его. Однако утверждать не могу… Журавель собирался заключить хоздоговор с заводом. От своего ли имени или вместе с Павленко — мне неизвестно… Все это было еще в стадии оформления. Впрочем, должен знать Павленко, но он сейчас в командировке. Если вам нужно будет, мы его отзовем…
— И кто же теперь закончит работу и внедрит изобретение?
— Решит дирекция. Естественно, поручат нашей лаборатории… Возможно, и Павленко. Дело интересное, и тянуть с ним нельзя. Рукопись Журавель отдал печатать нашей машинистке, но ее сегодня нет.
В течение всего пребывания в институте, во время беседы с директором, объяснений Василия Ферапонтовича Коваля не оставляла мысль: два дня, как умер сотрудник, а в институте никто об этом не знал. Почему?
Ну, допустим, соседка, Варвара Алексеевна, не позвонила в институт. В конце концов не ее это дело… Интересно, сообщила ли она об этом мужу? Павленко, безусловно, прервал бы командировку, чтобы проводить в последний путь своего друга. Значит, или он не знает о смерти Журавля, или по каким-то причинам не может приехать.
А вот Нина Барвинок, машинистка! Она ведь еще позавчера узнала от него о том, что Журавель погиб. Почему не сообщила никому?
Перед тем как проститься с заведующим лабораторией, полковник попросил показать комнату машбюро. По дороге спросил Дейнеку:
— А было какое-нибудь увлечение, хобби у Журавля?
Василий Ферапонтович в ответ развел руками:
— Не ведаю. Наверное, не одно. Он был разносторонне развитой человек.
— И еще вопрос, — интересовался полковник, — велико ли могло быть вознаграждение Журавлю, если бы изобретение пошло в производство?
— О! — воскликнул заведующий лабораторией слегка писклявым от волнения голосом. — Сколько получил бы? Много, очень много! Изобретение нашло бы широкое применение в машиностроении, в частности в станкостроении. Одним словом, везде, где есть трущиеся части и нужно идеальное прилегание… В деньгах? — Он развел руками. — Не подсчитать. Ни экономический эффект в масштабах страны, ни вознаграждения изобретателю… Это ведь из тех новшеств, которые сейчас поощряются в связи с ускорением технического прогресса…
