Лариса Соболева - Ради большой любви
– Галка, ты сделала какую-то стратегическую глупость, и я не знаю, чем тебе помочь.
– Какую глупость? – заверещала она. – Ему предлагают прекрасное место управляющего в филиале банка Лианы! За такое место все нормальные люди цепляются зубами, особенно в его положении. Ну не получилось из Князева крупного капиталиста, он прогорел. Надо же думать о семье хоть немного.
– Галка, ты настаивала, чтоб он… – и Клим хлопнул себя ладонью по лбу, – считал чужие деньги? Он привык свои деньги считать и заниматься глобальными делами, а ты… Пойду я… Извини.
Захлопнулась дверь, Галина вздрогнула, потом опустилась на диван и беззвучно зарыдала. Постепенно рыдания перешли в истерику, а утешить ее было некому. Внезапно ее осенило, она перестала плакать, кинулась к сумочке, нашла визитку и, всхлипывая, набрала номер:
– Это Галина Князева. Вы хотели взять у меня интервью… я согласна… Лучше с утра. – Бросив трубку, она добавила: – Да, с утра… пока я не передумала.
Наутро Князев опять встал рано. Не спалось. Не спалось, словно все его существо экономило время и подталкивало: выйди, полюбуйся напоследок, что ты скоро потеряешь. Князев вышел, оказалось, не один он рано встал. Маля в джинсах и мужской рубашке кидала нож в дерево. Не всегда он втыкался в ствол, но она поднимала и снова бросала его. Князев приблизился к ней.
– Странное занятие для женщины.
Маля подняла нож, который в очередной раз не попал в ствол и упал на землю, вернулась на место, заявив:
– Времена, когда женщин защищали мужчины, давно прошли, сейчас надо самой уметь себя защитить. Вот только навыки немного ослабли. Ничего, кто научился ездить на велосипеде, никогда не забудет, как это делается.
– Покажи. – Он протянул руку, Маля отдала нож. Сталь была отшлифована, заточена, кончик лезвия чуть загнут, на рукоятке витиеватый узор. – Что это за нож?
– Мой прадед по материнской линии был чеканщик, на рукоятке его работа. А отец учил меня с ним обращаться.
– Кто был твой отец?
– Мент, – забирая нож, сказала Маля и бросила его в дерево, он воткнулся, но косо. Она пошла за ним. – Рядовой капитан милиции.
– Капитан – уже не рядовой.
– Капитанов много, значит, рядовой. Папа хотел сына, как все мужчины, но родилась я. Он и воспитывал меня как сына в отличие от Ляльки.
– Ты, наверное, дружила с мальчиками, ходила в брюках, играла в футбол, – скептически предположил Князев.
– Нет. Я носила платья и дружила с девочками, а футбол терпеть не могу. Папа внушил мне с детства, что я буду милиционером, как он, и должна уметь обращаться с оружием. Учил стрелять из своего пистолета, а чтоб рука была твердой, привязывал к ней тяжелый утюг, я ходила с этим утюгом по двору, кормила кур, играла в куклы.
– Короче, папа сделал из дочери вторую Никиту, – пошутил Князев.
– Хуже, – дерзко сказала она, развернувшись лицом к Князеву. – Твоей Никите не приходилось ночевать на улице зимой вместе с больной матерью и сестрой. Ей не приходилось слышать с ненавистью в Таджикистане «русская», а здесь, в России, – «чурка». Она не убегала от озверевших и вооруженных людей, не хоронила отца, как бомжа… много чего ей не приходилось делать и испытать.
– Значит, твой отец учил тебя стрелять. – Князев ушел от темы киношного образа, так задевшего Малику. – А патронам не вели учет на службе отца?
– Сразу видно, что ты не представляешь, где мы жили. – И кинула нож, который воткнулся в ствол. – В Таджикистане всегда было не так, как здесь. – Она сходила за ножом, подошла к Князеву. – Объясни, о чем вы вчера в ресторане говорили? Я ни черта не поняла.
– Это трудно понять…
– А ты доступно объясни, как дуракам. Отец говорил, вслух полезно излагать, так лучше видишь свои просчеты.
– Ну, раз твой отец говорил… – усмехнулся Князев, поглаживая затылок. – Ко мне как-то приехал представитель банка, с которым мы успешно сотрудничали три года, и предложил наладить выпуск новой продукции. Мы выпускаем комбайны, они громоздкие и дорогие, небольшим фермерским хозяйствам такие машины не потянуть, а компактные, наделенные несколькими функциями, по карману. В стране выпускают тракторы по немецкой лицензии, но наше КБ разработало собственный, принципиально новый проект, не машины, а мечта. Но выход на рынок с новой продукцией всегда сопряжен с большими трудностями.
– А при чем тут банк и новые машины?
– Банкам выгодно инвестировать деньги в предприятия, предприимчивые банкиры сами сводят партнеров. Так вот, любое предприятие имеет конечную цель – прибыль, а она должна была, по расчетам, быть внушительной, нашлись и партнеры-оптовики, которым наша продукция нужна. Надо было запустить новые цеха, пустовавшая площадь на заводе имелась. Но для того, чтобы это все заработало, необходимо – что?
– Деньги?
– Мы выпустили акции и продали их банку по заниженным ценам, банк перепродал акции компании «Форсинг» уже по более высокой цене. Но нам задержали поставки оборудования, а когда оно пришло, выяснилось, что ни к черту не годится. Мы со скандалом его вернули, срочно стали вести переговоры с другими партнерами, а это уже пошли убытки. Далее: завод, поставляющий нам основные комплектующие по нашим разработкам, дал сбой. Мы с трудом и большим опозданием запустили один цех, затратив средства из основного фонда, а требовалось, чтобы одновременно заработало два цеха. В довершение всего партнеры, которым мы должны поставить продукцию, отказались от нее, так как мы не уложились в сроки. Теперь, чтобы продвинуть продукцию в регионах, нам пришлось давать взятки, но это время и деньги, которых нет, плюс людям следует платить зарплату, а их тысячи. Компания стала требовать деньги, но они были в деле, прибыли мы не получили, начали расти проценты на долг. Поняла, как становятся банкротами? Короче, я лопухнулся.
– А почему Клим считает действия компании «Форсинг» коммерческим мошенничеством?
– Видишь ли, с юридической точки зрения к ним не подкопаешься, но нас насторожила агрессивность поглощающей компании. У нас давно создалось мнение, что они задались целью забрать завод и торопят это событие. Всегда можно договориться, но «Форсинг» отказывается учесть объективные причины, которые привели нас к нынешнему положению. На переговоры они не идут, одновременно тормозят работу завода нашествиями всяческих контролеров. И помощи от наших бонз, которые должны быть заинтересованы, чтобы завод работал на полную мощность и тем самым пополнял бюджет города, тоже нет. Все это некрасиво выглядит.
– Раз у них все на мази, почему тебя заказали?
– Значит, где-то «мазь» превратилась в грязь. – Князев помолчал и бросил ничего не значащим тоном: – У меня водитель новый, старый, говорят, заболел…
– Думаешь, кто-то с завода тебя заказал? – Маля догадалась, чем обеспокоен Князев.
– Не заказал, а, например, сдал. Водитель в моем положении много значит, он чувствует опасность, может всегда убежать от нее, например поменять маршрут… или, наоборот, привезти к убийце.
Малика позавидовала его выдержке. Знать, что тебя приговорили, и не знать, сколько тебе жить осталось, – должно быть, это страшно. Любой человек боится, без сомнения, Князев тоже, но он держится стойко, будто не висит на волоске.
– Возьми временно дядю Костю шофером, – предложила она.
– Он всех распугает, включая охрану, – рассмеялся Князев. – К тому же он тебе понадобится.
– Пока он мне не нужен. Распугает, говоришь? Отмоем его. Сегодня он будет ремонтировать мою «Оку», мы же останемся без транспорта…
Диалог прервал Чемергес, выкатился из «виллы», бежал, как от собаки кошка, за ним мчался Тетрис. Не догнал, вернулся назад, возмущенно крича:
– На фиг, Князев, ты Чемергесу дал мобилу? Ему-то она зачем? Он меня достал! Звонит и звонит все утро, придурок! Мне звонит и ржет!
– Я проверял связь. – Чемергес высунул голову из-за сарая.
Тетрис подхватил палку и запустил ею в него, к счастью, не попал, а в ответ услышал икающий хохот Чемергеса. Малика прикрикнула:
– Хватит дурака валять, завтракаем и едем!
В конференц-зале, где обычно проходили собрания, Князев сидел за столом, перед ним стоял микрофон. Представители столь любимой им прессы, не раз безжалостно полоскавшей его, заняли первые ряды, приготовили камеры, диктофоны. Говорил Князев по-деловому быстро, без паники и нытья, говорил много, но… ничего нового не сказал, кроме того, что положение тяжелое. Он воспользовался золотым правилом демагогии – уходить от вопроса далеко и надолго, в результате чего сам вопрос забывается. Зато он четко знал, с какой целью устроил пресс-конференцию: чтобы создать образ капиталиста-неудачника, недостаток извилин которого привел к краху. Наблюдая, как у журналистов гасли взоры и как они переглядывались, он понял: цель достигнута. Когда он спросил, есть ли еще вопросы, какая-то девчушка поднялась с места:
