Даниил Корецкий - Адрес командировки - тюрьма
— Шкет?
— Продал он Хорька, что тут скажешь. Значит, сука!
— Савка?
— Сука и есть!
Все понимали, к чему идет дело. И Калик понимал. И Расписной наконец понял. Но его кровавая развязка не устраивала: еще один труп списать не удастся, начнется следствие — так можно затормозиться здесь до зимы.
— Что с ним делать будем? — спросил для проформы Морда.
— На нож!
— Задавить гада!
— В параше утопить!
— Я вот что думаю, бродяги, — степенно начал Расписной с теми рассудительными интонациями, которые так ценятся в арестантском мире. — Если мы с него спросим как с гада, это будет справедливо. Но неправильно…
— Как так?! — возмутился Леший.
— Да очень просто. Его Пинтос на правилку ждет во Владимире. Утром Краевой маляву пригнал. Так, Морда? Так, Катала?
— Так.
— Так.
Морда и Катала кивнули.
— Пинтос вор, законник, нам свое мнение против его решения выставлять негоже. Поэтому я предлагаю: мы гада сейчас загоним под шконку, и пусть идет к Пинтосу на разбор. А смотрящим надо выбрать Морду. Я так думаю.
— А чего, правильно! — с готовностью крикнул Катала.
— Точняк!
— Молоток, Расписной, дело говорит!
Решение приняли единогласно. Зубач, Голубь и Каштан сбили Калика с ног и пинками загнали под шконку. Всемогущий пахан в один миг превратился в презираемого всеми изгоя.
— Ну и все! — подвел итог Морда, занимая место смотрящего. — А во Владимире пусть с него Пинтос спросит, как хочет…
Но Калик не стал дожидаться встречи с Пинтосом. В ту же ночь он привязал скрученный в три слоя бинт к отведенной ему третьей шконке и удавился.
Пришедшего утром начальника эта смерть не очень удивила.
— А ведь верно он давеча сказал: сегодня авторитет, а завтра полез на третью шконку, — задумчиво проговорил Дуболом, рассматривая безвольно висящее тело. И, повернувшись к внушительной свите, которая теперь не отходила ни на шаг, добавил: — Сразу видно: клопы загрызли… Надо санобработку делать! Тогда у них дохнуть перестанут!
Два здоровенных прапорщика многозначительно переглянулись, третий зловеще усмехнулся.
— И запомните — у меня живут по моим порядкам! Или вообще не живут! — на прощанье бросил подполковник.
— Влетели! — сказал Катала, когда дверь захлопнулась. — Вот чума!
— Да, Калик нам и напослед подосрал, — мрачно кивнул Леший.
Настроение у всех было подавленное.
— Вы чего? — спросил Расписной. — Ну пусть делают санобработку, от клопов-то житья нет!
— Т-ю-ю… — Леший хотел присвистнуть, но вспомнил, что в камере этого делать нельзя, и, растерянно пожевав губами, перевел взгляд на нового смотрящего. Тот смотрел на Расписного со странным выражением.
— Я не врубаюсь… Ты что, пассажир с экватора[52]? Придут десять мордоворотов с палками и разделают всю хату в пух и перья! Ты откуда, в натуре?
В воздухе повисло напряжение. Невидимая стена вмиг отгородила его от всех остальных. Потапыч предупреждал, что все мелочи зэковской жизни за несколько месяцев изучить нельзя, проколы неизбежны, и тогда надежда только на собственную изворотливость и находчивость.
Волк рассмеялся:
— Выходит я косяк упорол[53]. У нас это по-другому называлось — "банный день". Один раз меня так по кумполу смазали, два дня имени не помнил…
— А я после обработки неделю пластом валялся…
— Мне руку сломали…
Опасное напряжение разрядилось, каждый вспоминал свой опыт "санобработок", и внимание переключилось с Расписного на очередного рассказчика. Только Зубач не отводил пристального, недоверчивого взгляда.
Однако Дуболом почему-то не выполнил своего обещания. "Санобработки" не последовало ни в этот день, ни в последующие. А в конце недели наконец сформировали этап на Владимир.
* * *Семьдесят шестую камеру спас от тяжелых резиновых палок лейтенант Медведев. Он страховал Вольфа, выполняя роль ангела-хранителя, но делал это конспиративно, что существенно затрудняло дело.
— Сколько у вас заключенных с татуировками антисоветского характера? занудливо выспрашивал он у подполковника Смирнова.
Начальник только кряхтел и задумчиво морщил лоб. Ничего хорошего активность комитетчика лично ему не сулила. Если неудачно попасть под очередную кампанию, можно лишиться должности и партийного билета, как будто не какой-то трижды судимый дебил Петя Задуйветер, а он, подполковник внутренней службы Смирнов, выколол у себя на лбу крамольные слова "Раб КПСС".
— Мы это дело пресекаем в корне, с кожей такую гадость срезаем! — не очень уверенно сказал Смирнов, отводя взгляд.
— А кто допускает антипартийные высказывания? Кто пишет жалобы в ООН? Кто рассказывает анекдоты про руководство страны?
— Нет таких, — уже решительнее ответил подполковник, усердно изображая зрелого и деловитого руководителя исправительной системы, которому совершенно напрасно вверенный контингент дал обидное прозвище Дуболом. — Если попадались, мы их в психушку оформляли…
— Вот-вот, — неодобрительно пробурчал Медведев. — А потом ихние "голоса" про все это на весь мир рассказывают…
Подполковник Смирнов терялся в догадках. Лейтенант из Конторы объявился с неделю назад и проявил большой интерес к обитателям следственного изолятора. Кто из какого города, кто где служил, работал. Он перелопатил картотеку, что-то выписывал, что-то помечал в небольшом блокноте. Порекомендовал перетасовать несколько камер, и эти рекомендации были тут же выполнены.
И Смирнов, и его заместители, и оперчасть находились в напряжении. Интерес к изолятору у органов появился явно неспроста. Может, действительно попали во вражескую передачу? Или это камуфляж, а на самом деле копают под сотрудников, а еще хуже — под руководство? Или готовят какую-то комбинацию с диссидентами? Или здесь что-то другое, недоступное не искушенному в государственных делах разуму начальника СИЗО?
— Ладно. А как с националистами? Составьте-ка мне справочку на тех, у кого с пятым пунктом не в порядке!
Медведев приходил каждый день и требовал все новые справки, листал личные дела десятков осужденных, расспрашивал о каждом из них.
— Вот этот татарин, он правда мулла? И что, молится? А других вовлекает?..
— А эти двое евреев в одной камере… Они зачем вместе, чтоб сионистскую пропаганду легче вести?..
— А немец вообще шпион, да у него еще свастика выколота! Мутит воду?
Смирнов вертелся, как карась на сковородке:
— Никакой он не мулла, мошенник, под видом муллы деньги на мечеть собрал и на ипподроме проиграл…
— Евреи в пропаганде не замечены, но на всякий случай рассадим по разным хатам…
— Не знаю, какой он шпион — с ног до головы расписан, типичная босота… Но хата у них наглая, сегодня я их под палки поставлю!
Комитетчик насторожился.
— Вот этого не надо! От вас и так вонь наружу выходит, причем далеко улетает, за бугор! Никаких эксцессов! Лучше разгоняйте всех по зонам побыстрей! Чего они у вас киснут столько времени?
— Да этапы собираем… Чтоб вагонзаки порожняком не гонять… Но раз такое дело — разгоним…
— А этот латыш про отделение от Союза не заговаривает?
— А эти узбеки…
Когда настырный комитетчик вдруг перестал приходить в Бутырку, подполковник Смирнов испытал большое облегчение. А лейтенант Медведев столь же неожиданно появился в кабинете начальника Владимирской тюрьмы и вновь принялся задавать те же вопросы, рыться в картотеке и перетасовывать камеры. Поскольку во Владимирском централе содержалось немало политических, то руководство это не удивило.
* * *— Внимание, вы поступаете в распоряжение конвоя! Требования конвоиров выполнять немедленно и беспрекословно!
Сорванный голос приземистого старлея перекрывал свирепый лай двух рвущихся с поводков низкорослых черных овчарок, гудки маневрового тепловоза и шум компрессора на грузовом дворе.
— При этапировании резких движений не делать! При пересечении охраняемого периметра оружие применяется без предупреждения!
Яркие прожектора освещали застывших на корточках зэков, отбрасывающих длинные тени автоматчиков, блестящие рельсы и зловещий то ли грузовой, то ли пассажирский вагон с глухими окнами и темным зевом распахнутой двери. Вольф глубоко вдыхал пахнущий битумом и нагретым, железом воздух, будто хотел надышаться впрок. Другие арестанты не пользовались такой возможностью — почти все курили и привычно глотали едкий табачный дым.
Этап был сборный — около пятидесяти человек из Бутырки, "Матросской тишины", Краснопресненской пересылки, Четвертого СИЗО… Угрюмые мужики в одинаковых серых робах с явным раздражением слушали начальника конвоя. Натянутая вокруг веревка с красными лоскутами выводила из равновесия, потому что не шла в сравнение с толстыми стенами, бесконечными решетками, высокими заборами, ржавыми рядами колючей проволоки.
