Анна и Сергей Литвиновы - Бойтесь данайцев, дары приносящих
– Так ведь хорошо, чтобы меня еще из того кабинета выпустили, – отпарировала Кудимова.
– Выпустят, Валерия, выпустят. Времена сейчас другие пошли. Да и вы нам нужны. И вашу дружбу с этой болгаркой Марией мы ценим. И хотим, чтобы она переросла в нечто большее. В устойчивое, так сказать, сотрудничество. А конкретней: имеются у нас сведения, что гражданка Стоичкова сделает попытку завербовать вас в интересах иностранной разведки. Или уже сделала?
– Никак нет, – помотала головой Лера и глаза прикрыла.
– Что, страшно?
– Страшно, – честно ответствовала Лера. Для нее, девушки тридцать пятого года рождения, еще с дошкольных – довоенных – времен слова «враги народа», а также сопутствующие им: «шпионы», «вербовка», «диверсанты», «измена Родине», – были словно адская, каинова печать. Враги таились повсюду, они всех подряд жителей СССР мечтали завербовать и поставить себе на службу. И вот теперь ей предлагали совершить самый черный грех, какой только существовал для советского человека: изменить родине. Да кто он сам таков, этот Александр Федосеевич, что подобное советует? Не враг ли? Не шпион?
– Да почему вдруг я? – пробормотала Лера. – При чем здесь я? У меня ведь и муж есть. Он точно так же, как я, с Марией этой знаком. А он человек, подготовленный специально. Он служит. А я… Что я?
– Вы понимаете, Лера, – задушевно произнес чекист, – прокачивали мы негласно насчет вербовки Вилена вашего – вы только ему не говорите, а то ведь расстроится парень. Он ведь человек умный, грамотный, преданный, безусловно. Да только он товарищ такой, – и кагэбэшник нарисовал в воздухе руками нечто похожее на картонную коробку, посылочный ящик. – Прямой и честный, хотя себе на уме. И хваткий, своего не упустит. Но вы ведь, Лера, вы не такая. Вы ведь вот какая. – И Александр Федосеевич изобразил руками нечто гибкое и извилистое, словно прошмыгнувшего зверька, или рыбину, или даже змею. – Вы, Валерия, вы – настоящая Лиса Патрикеевна.
Валерия изобразила удивленный и даже оскорбленный вид. А собеседник продолжал, не останавливаясь:
– Вы ведь на все руки от скуки: и прихвастнуть, и обмануть, и хвостиком вильнуть, и соблазнить. Вы настоящая женщина. Я даже вами восхищаюсь. Немного по-отцовски или как брательник старший – но тем не менее.
– Да откуда вы знаете-то меня? – с неподдельным изумлением воскликнула Кудимова. – Мы с вами первый раз встречаемся!
– А – изучали, – со всей серьезностью ответствовал кагэбэшник. – Вы ведь недаром в студенческом самодеятельном театре играли. Как там он у вас, в Авиационном, назывался? «Телевизор»?
– Да, я играла, просто потому что у нас в институте всегда девчонок было мало, – фыркнула Лера. – Нехватка женского полу имелась для нормальной театральной труппы.
– Это вам ваши сокурсники, бездари, вкручивали. А на самом деле вы настоящая актриса, очень талантливая. Именно такой человек нам и нужен. Нужны – вы. Для того чтобы смочь убедить вашу Марию, что вы искренне идете на вербовку, что вы переживаете в душе, раскаиваетесь, что вам трудно, и прочая, прочая. Как хотите, но именно вы – это сыграть сможете. Ваш муженек – нет. А вы – сможете.
Лера минуту подумала, а потом тяжело помотала головой:
– Нет, я не хочу.
– Не хотите вы! – воскликнул чекист. – А если Родина вас просит? Отечество вам говорит: надо? Да, трудно, страшно, но что делать: надо! Я, конечно, не уполномочен делать вам столь широковещательные заявления, однако только намекну: ведь карьера ваша и здесь, в вашем «ящике», после этого полетит стрелою. И у мужа вашего дела в гору пойдут. Да вся семья ваша, включая отца вашего, Федора Кузьмича, серьезно продвинется.
Еще минуту подумала Лера и снова помотала головой:
– Не пойду. Не стану. Не справлюсь я.
– Лерочка, – проговорил вроде бы чрезвычайно ласково визитер, однако в его голосе зазвучали теперь одновременно яд и холод, – вы ведь неслучайно на эту работу призываетесь. Мы ведь оценили, например, всю ту ловкость, с которой вы осуществили устранение вашей соперницы, Жанны Спесивцевой. – Лера ахнула про себя: и это он знает, а Пнин продолжал: – Вы продемонстрировали тогда своим родным и всему миру, что, дескать, вспылили, вышли из себя и, как следствие, осуществили убийство в состоянии аффекта.
Кровь бросилась Лере в лицо, и она пробормотала: «Все так и было».
Однако ее визави воскликнул даже весело:
– А вот и нет! – А после продолжил, задушевно: – Вам ведь совершенно не нужно было тогда приглашать на свой собственный день рождения, в октябре пятьдесят девятого года, эту Жанну. Кто она вам такая? Подружка, даже не ваша, а вашей подруги – Гали Иноземцевой. Всего лишь! Зачем звать? Пошли навстречу мужу? Вилен ваш, конечно, в тот момент очень собой гордился: какой он хитрый и ловкий, на именины собственной жены – возлюбленную привел! Да только он бы и шагу не сделал, когда бы вы ему не разрешили. А кто, кроме вас? Квартира ваша – вернее, родителей, но это в данном случае все равно. Праздник – ваш. Вы там хозяйкой были, и вы, и только вы Жанну убиенную туда позвали, к себе на квартиру. Потому что вам с самого начала понятно было: папаня, Федор Кузьмич, сразу примчится, станет вас выгораживать. И все гости показания соответствующие дадут: Лера, дескать, пришла в умоисступленье, оттого что Жанна к вам на именины приперлась и с мужем вашим собственным заигрывала. А вы ведь, Лера, ни в какое умоисступленье не приходили. Все ведь было вами рассчитано до мелочей. Вы предвидели – а скорее, подстроили – и то, что Жанна с вашим муженьком в спальне той злосчастной окажется, с кинжалами на стене. И что вы туда ворветесь и в порыве страсти Жанку зарежете. Зарезать – да, зарезали. Но только не в порыве страсти, а в результате хладнокровной и продуманной спецоперации. И знаете, что вас выдало? А я вам сейчас скажу. Вот показания вашей прислуги домашней, Варвары. Цитирую близко к тексту.
И чекист достал из внутреннего кармана блокнотик и стал зачитывать:
– «Где-то за месяц до убийства Валерия Кудимова велела мне наточить все ножи в доме – включая кинжалы, висевшие на стене на ковре в спальне». Включая, заметьте, Валерия Федоровна, включая кинжалы на стене. И потом: какая трогательная забота! О ножах в доме побеспокоилась не сама прислуга, и не маменька ваша, Ариадна Степановна, и даже не отец, глава дома, Федор Кузьмич! Нет – вы, дочка!
– Это случайность, – пробормотала Лера.
– Нет, дорогая моя, совсем не случайность! Да, вы рассчитывали, что нож будет острым! Что вы схватите его якобы в порыве страсти, и он войдет в сердце Жанны как по маслу. И на то, что ваш папенька примчится в квартиру с дачи через тридцать-сорок минут раньше милиции и станет вас выгораживать… Вы только не рассчитали столь великолепного для вас исхода. Недооценили моральной силы и отцовской любви вашего батюшки. Вы надеялись, что благодаря его заступничеству и благоприятным показаниям друзей вас признают-таки виновной в убийстве в состоянии аффекта – а может, даже по неосторожности. Ну, дадут лет семь, выйдете условно-досрочно через три с половиной. Муж, вам обязанный пропиской и прекрасным тестем, наверное, дождется… Да только генерал Старостин добился большего! Того, что все гости оболгали покойную – и того, что вас, Лера, даже не судили и ни на один денек не посадили. Однако у каждой медали имеется две стороны. И теперь вам приходится – и придется! – до конца жизни существовать под дамокловым мечом: а вдруг кто из тех, что был на вечеринке, изменит свои показания? А вдруг дело снова откроют и пересмотрят? Ей-ей, право! Легче было бы отсидеть с самого начала!
Лера выглядела совершенно раздавленной. Сгорбилась у стола и обхватила голову руками – из одной этой позы можно было сделать неоспоримый вывод: все, что говорит чекист, – правда.
– Я бы мог пригрозить вам, что мы снова заставим прокуратуру рассматривать это дело и исход нынешнего рассмотрения будет самым неблагоприятным для вас. И я думаю, вы, Валерия, не сомневаетесь в том, что мы можем это сделать. – Слово «мы» звучало в устах собеседника столь весомо, словно означало: «мы, все чекисты страны» или даже «мы, советская власть». – Однако зачем, согласитесь, нам всем лишний шум? Ведь вы, я думаю, не сомневаетесь, что если мы захотим влиять на вас, у нас есть гораздо более действенное средство. И впрямь: вы работаете здесь, в «почтовом ящике». Ваш отец является освобожденным секретарем парткома крупного секретного завода. Наконец, ваш супруг, Вилен, и вовсе наш сотрудник. Наверное, вы все – особенно вы с Виленом, как люди молодые, – рассчитываете на то, что ваша дальнейшая работа не будет осложнена никакими неприятностями, и карьера станет идти по нарастающей. Однако, полагаю, вы не сомневаетесь и в том, что мы в состоянии затормозить и осложнить продвижение по службе, всем вместе и каждому в отдельности. Если только вы не в ЖАКТ[5] дворником пойдете, – ухмыльнулся довольный своей шуточкой секретный сотрудник. – Поэтому вам, Валерия Федоровна, следовало бы серьезно подумать, как искупить свои грехи перед советским народом. И шанс для вас прекрасный представляется. Выполнить свой долг пред Родиной. Это ведь какая возможность! Не всякому выпадает. И не всякому дается: хитрыми ходами и уловками внушить нашему главному противнику совсем не то, что есть на самом деле, дезинформировать его, ввести в заблуждение. А то, что вы сможете, – мы знаем. Есть у вас необходимые способности и таланты. Может, вы одна такая на сотню или даже на тысячу советских людей, которая сможет выполнить эту сложную, но почетную миссию. Короче говоря, мы на вас надеемся. Не спешите, время пока есть. Подумайте, с мужем посоветуйтесь – разумеется, с соблюдением всех требований конспирации. А послезавтра позвоните мне. В любое время. Меня найдут, где бы я ни находился, и немедленно с вами соединят. Этой операции и вашему в ней участию, Валерия, мы придаем особенное, первостепенное значение.
