Анна Князева - Роман без последней страницы

Большинство баб пришли в чем работали: в длинных юбках и кофтах. Поверх кофты – фуфайка, на голове – тонкий платок, в таких ходили даже в морозы.

Лучше всех была одета Верка Ехременкова – в зеленом переливчатом платье и в блестящих галошах на босу ногу. Бабы по углам обсуждали ее мать. Та, хоть и прикинулась скромницей, на дочку сильно потратилась. Вот куда медок колхозный пошел…

Первую выпили натощак. Председатель Андрей Макарович встал и поднял железную кружку:

– Ну, бабоньки, за победу…

Он пил не так, как пили мужики в их деревне. Мужики – как? Хлоп – и готово. А этот – по глоточку. Возьмет в руку стакан и тянет целый час. Тянет и покачивается. Бабы говорили: как тряпку сосет. Поэтому – «с него вся деревня смеялась» – так говорили.

Было ему лет сорок. Никто не знал, откуда он взялся, поставили председателем, когда мужики ушли на войну. Ни отец, ни мать Савицкого в деревне не жили. На фронт его не забрали, он имел бронь. В колхозе судачили, если бронь – значит, больной. А как поняли, что Андрей Макарович здоров, решили, что он очень нужный в хозяйстве.

С утра председатель всегда был в конюшне. Туда к нему шли на поклон. Одной дай коня сено из лесу привезти. Другой – с пашни солому. Одет он был так же, как все: штопаные, в заплатках портки и фуфайка. Шапка хоть и кроличья, сшитая как попало из грубой шкурки.

Кролей в деревне держали только для шкур. С голоду помирали, но мяса кроличьего не ели. Считалось, лучше съесть мышь или крысу. А шкурки, как яйца и масло, сдавали по налогу в район.

Веселье за столом прибывало с каждым стаканом. Выпили бабоньки, зарумянились, сделались веселыми, озорными, а покуражиться не с кем. Петрушу Кустова в деревне за мужика не считали. Рядом с Андреем Макаровичем сидела его жена Нюрка Милкова. Они хоть и жили вместе, расписаны не были. Нюрка болела туберкулезом и сильно кашляла. Поблажек на работе ей никто не давал. Работала как все и пила наравне с мужем. А как запьянела – первой пошла плясать. Гармонист Мишка, тринадцати лет от роду, разом завел частушечную. Нюрка вышла на середину, топнула сапогом, подбоченилась и затянула пронзительным голосом:

Гармонист у нас один.Гармонисту мы дадим.Гармонисту надо дать.Веселей будет играть!

Из-за столов повылезли молодухи. Сначала, будто стесняясь, выталкивали друг друга вперед. Потом стали неумело плясать: топали по полу, кто калошами, кто туфлями, кто сапогами. По очереди выскакивали в центр и выкрикивали, выплясывали частушку. На Обмолотках пели одни и те же – озорные да матерщинные.

Я иду, она стираетБелу комбинацию.Завалил ее в канавку,Сделал операцию!

Манька не решалась выйти из-за стола, сидела на лавке рядом с мужем и со свекровью. Петруша ел за троих и только изредка поглядывал на пляшущих баб. Кустиха крепко выпила и, навалившись на стол, подпевала глухим, как из бочки, голосом.

Нюрка Милкова топала и топала сапогами. Рядом с ней блестящей зеленой змейкой крутилась Верка Ехременкова. Председатель смотрел на нее поверх кружки и потихоньку тянул самогон. Верка запела:

Голубо на голубо,Зелено на зеленое.Вся семейка боева.В кого же я смиренная.

Андрей Макарович поставил кружку, выдохнул. Орлом вышел в круг и ну хлопать то по одному сапогу, то по другому, раззадоривая себя каким-то особым, лихим притопом. К нему бросилась Верка – красивая, бойкая, легкая. У Нюрки Милковой перекосилось лицо. Пляшет, ревность свою не показывает, но она все равно частушкой наружу вырвалась:

Говорила баба деду:Не сиди за хатою,Сукой буду, ухвачуС-за угла лопатою.

Андрей Макарович подхватил Верку и закружил так, что у нее и ноги и душа от пола оторвались…

Нюрка бросилась к столу, схватила неполную четверть и жахнула мужа по голове. Бабы вокруг него заорали и вмиг разбежались. Андрей Макарович как стоял, так во весь рост и хлопнулся о пол.

Нюрка вцепилась в Веркины волосы и стала тянуть ее вниз. Никто не собирался их разнимать, бабы сгрудились посмотреть, кто кого одолеет: чахоточная Нюрка или молодая Ехременкова.

Верка визжала, извивалась и била кулаками куда придется. Не выпуская ее волос, Нюрка уцепилась за вырез Веркиного платья и дернула. Зеленые пуговки, как горох, запрыгали по полу. Из Веркиных глаз брызнули слезы.

В это время очухался председатель. Встал, схватил дерущихся баб и растащил их в разные стороны. Верка ревела в голос, одной рукой держала разорванное на груди платье, другой подбирала свои пуговки.

Нюрка Милкова куражливо улыбнулась, подняла руки над головой, стала топать и плавно покачивать бедрами. Гармонист заиграл Подгорну. Девки, не сговариваясь, разделились на пары и стали ходить, здоровкаться и кланяться, встречаясь друг с другом.

Ты подгорна, ты подгорна,Широкая улица,Почему, скажи, подгорна,Сердце так волнуется?

Манька прела в фуфайке и ни в какую не хотела идти в круг. Петруша разинул рот и столкнул жену с лавки. Кустиха тоже встала и тяжелым шагом направилась следом. Пока Манечка танцевала, свекровь кружила вокруг нее будто коршун. Потом стащила с невестки фуфайку и бросила в угол.

– Вот, сыночек Петрушенька, смотри, кого взял! – заголосила она. – Глядите и вы, люди добрые, на позор! Нагуляла наша невестушка сраму! Принесла в подоле окаянная!

Манька обхватила живот руками. Всем, кто стоял рядом, и тем, кто сидел за столом, было видно, как он вздымается под старенькой кофтой.

– Осрамила на всю деревню! – Кустиха ударила ее по спине. – Иди, проклятая, откуда пришла!

Манька бросилась к двери и выбежала во двор. Все кинулись вслед за ней. Нюрка Милкова, жена председателя, – первой. Догнала Маньку, схватила ее за шиворот и вдруг отцепилась. Добрела кое-как до соснового пня, повалилась на него, из ее рта хлынула кровь. Тут подоспели бабы. На их глазах Нюрка и кончилась.

Верка Ехременкова склонилась и заглянула ей в лицо.

– Топала сильно… Наверное, легкое оторвалось.

Глава 15

Кто-то другой

– Не спишь?

Дайнека открыла глаз и пока не знала, что ответить по телефону.

– Спрашиваю, не спишь?

– Кто это? – хрипло спросила она.

– Але! Ты там чего?

– Нина?

– Я.

– А сколько сейчас времени?

– Двенадцать часов дня. Можно зайти?

– В каком смысле?

– В смысле – к тебе.

– А где ты?

Нина помолчала, потом велела:

– Короче, дверь открывай.

Дайнека встала с кровати и босиком вышла в прихожую. Открыла дверь и отступила.

– Спишь? – Нина вошла в прихожую.

– Имею право. Сессию, слава богу, сдала.

– Я даже домой не зашла. Сразу к тебе. Слышала? Убийцу нашли, он работал в той же съемочной группе. И чего мужику не жилось? Ее убил, а потом и себя.

– Ты откуда знаешь?

– Вера Ивановна рассказала.

– Она все еще собирает подписи?

– Нет. Сосредоточилась на убийстве. Кажется, это ее занимает.

– Посидишь?

– Пожрать что-нибудь есть? – Нина прошла в кухню и сунула нос в холодильник. – Да-а-а-а…

– Могу сварить вареники.

– Против бабулиных котлет – не потянет. – Нина достала пакет молока. – Можно?

Дайнека подала чистую кружку. Нина вылила туда молоко и подошла к окну.

– Гуляют вон…

– Кто? – поинтересовалась Дайнека и тоже посмотрела в окно.

– Светка с бабкой из шестого подъезда.

– Старухой в инвалидной коляске?

– Ее внучка у нас учится. На курс младше меня.

– В первый раз вижу, чтобы они гуляли, обычно старуха сидит на балконе.

– Живут только вдвоем, Светка учится и работает, когда ей гулять?

– Представляешь, – Дайнека облокотилась на подоконник и грустно сказала: – Сидит бабка одна в инвалидном кресле…

– Светка говорит: целый день она у окна. Всех соседей знает в лицо, и кто где живет. – Нина выпила молока. – Пойду. Бабуля там беспокоится.

– Вот всегда так. Лучше бы не будила.

– Жизнь проспишь. Спасибо мне скажи.

В дверь позвонили.

– Кто это? – с интересом спросила Нина и первой прошла к двери. Заглянула в глазок. – Молодой и красивый… – Она улыбнулась. – Не проспишь! Беру свои слова обратно. – Открыла дверь, впустила Сергея, кокетливо улыбнулась: – Это не вы давеча за фартучком приходили?

– Я… – стушевался Сергей.

– Реквизит не только здесь выдают, – заметила Нина.

– У вас мы одолжили «Ригонду».

Она понизила голос:

– Послушай, можешь этот гроб с музыкой куда-нибудь увезти?

В этот момент на лестничной площадке раздался старушечий голос:

– Нина, это ты?

– Я, бабуля! Иду, иду… – Она сделала большие глаза, приложила палец к губам и побежала домой.

Дайнека захлопнула дверь. Обернулась к Сергею.

– Уже знаешь?

– Потому и пришел.

– Что ты по этому поводу думаешь?

– Фигня какая-то получается. Никто в это не верит. Лидия Полежаева и Юра Цыбин… Полный абсурд!