Валерия Вербинина - Замок четырех ветров
Лив на цепи метался и скулил во дворе. Моего отца я нашла в одной из комнатушек. Тут же находился Джон Иванович, который успокаивал жену и детей, а в углу стояли слуги – его лакей и приходящая служанка из деревни, которые жались друг к другу от ужаса, хотя раньше не слишком ладили между собой.
– Я даже не успела ничего понять! – кричала Эвелина. – И вдруг грохот! И меня отбросило куда-то… Кажется, я даже потеряла сознание! Но хорошо, что дом не загорелся! От удара молнии бывают такие пожары…
Ружка негромко зарычала. Я подняла голову и увидела, как надо мной на потолке растет огненный цветок.
– Горим! – закричала я.
Нужно было срочно принести воды. Неменек был близко, но все равно, что за тридевять земель. Пока мы будем таскать ведра, все сгорит! И даже дождь кончился.
– Детей, детей спасайте! Вещи! Господи, что с вещами-то делать… Кошки! И Лив во дворе привязан! И мой курятник, мой огород…
Служанка бросилась спасать кур и Лива, слуга кинулся наверх – собирать вещи.
– Куда ты, дурак, – закричал отец, – чердак уже горит! Не глупи!
– Мое жалованье там! – хрипло отозвался слуга. – Все деньги…
– Джон, выноси детей! – распоряжалась Эвелина. – Я за вещами… Спасайте, все спасайте, пока можете! Настасья! Не стой столбом!
Отец побежал в свою комнату, я бросилась к себе, вытащила чемодан и принялась лихорадочно закидывать в него вещи. Ружка вертелась вокруг, но не мешала. Деньги, документы, книги, одежда, немногие предметы, которыми я успела обзавестись – например, зеркальце, купленное в местной лавке… Сообразив, я стащила с постели белье и тоже затолкала его в чемодан. В носу уже начало щипать от дыма.
– Ружка! За мной!
Мы с отцом столкнулись у выхода, кошки Эвелины бежали за нами. Я распахнула дверь, и мы все вместе протиснулись наружу.
Крыша уже полыхала. Дети рыдали в голос, собравшись вокруг Серафима. По двору метались куры, которых служанка выпустила из курятника.
– Ты все взял? – спросила я. – Ничего не забыл?
Отец поставил на землю свои два чемодана – те самые, с которыми он приехал сюда – и горько усмехнулся.
– Можешь быть спокойна, Настя. Я ничего не забыл.
Я поискала взглядом слугу, но он стоял в стороне, прижимая к груди узелок с вещами, словно окаменел. Одна прядь волос у него немного обгорела. Служанка бегала по двору, пытаясь собрать кур, и с ужасом косилась на пылающий дом.
– А где Эвелина? – спросила я.
Джон Иванович обернулся ко мне.
– Она в доме. Не хочет оставить там ни одной вещи.
– Да она же сгорит там!
Бросив чемодан, я побежала обратно в дом, но половицы возле двери уже полыхали, и я не рискнула входить.
– Эвелина! – истошно закричала я, мечась вокруг дома. – Эвелина!
– И нечего тут кричать, – прозвенел ее голос из окна, возле которого я стояла. – Держи!
И прежде чем я успела опомниться, она передала мне в окно стопку тарелок.
– Эвелина! Дом горит!
– Пустяки, выберусь в окно. Не для того мой Джон столько лет работал, чтобы я оставила все здесь!
Я охрипла от крика, умоляя ее не глупить, но она передавала мне в окно все новые и новые вещи: посуду, узлы из скатертей и простынь, набитые чем попало, и даже кое-что из мелкой мебели. Отец и Джон Иванович тоже подошли к окну и принимали то, что Эвелина спасала от огня.
Сама она согласилась вылезти в окно только в самый последний момент – за две или три минуты до того, как провалились крыша и горящий пол.
Кашляя и плача от дыма, который ел глаза, мы отошли подальше от пожарища, но никто из нас не ушел, пока дом не сгорел дотла.
– Прощай, казенная квартира, – мрачно промолвил мой отец. – Джон Иванович, что мы теперь-то делать будем?
– Я думаю, – рассудительно ответил тот, поправляя золотую цепь часов, – мы пойдем сейчас на почту. Полагаю, это будет разумнее всего.
– А мои куры? – жалобно спросила Эвелина. – С ними-то что делать?
– Пусть слуги их пока здесь постерегут. Лив и кошки тоже пусть останутся здесь, пока мы не определимся.
И мы вернулись на почту – где Крумин и Гофман, увидев наши лица, даже не стали задавать вопросов. Я села на свое место за конторкой, а Ружка улеглась у моих ног.
– Нам надо где-то переночевать, – сказал Джон Иванович. – Что с тобой? – обратился он к Эвелине, видя, что она плачет.
– Огород пропал, – пожаловалась она сквозь слезы. – Я так старалась, столько всего посадила…
Она не выдержала и разрыдалась, уткнувшись лицом мужу в плечо.
– Ну… будет, будет, – бормотал он, осторожно разглаживая ее волосы и вынимая из них попавшие туда частички пепла и сажи. – Новый огород сделаем. Я тебе лучшие семена выпишу по почте… Главное нам сейчас – хоть как-нибудь устроиться.
– В крайнем случае, – заметил Крумин нерешительно, – можно переночевать на постоялом дворе.
Джон Иванович неодобрительно шевельнул широкими бровями. Разумеется, в Шёнберге имелись постоялые дворы, но проблемы они не решали, потому что там было очень мало того, что именуется комфортом. В случае необходимости можно было провести там ночь или две, но никто не рискнул бы поселиться там надолго. Кроме того, вскоре начинается очередная ярмарка, на которую съедется вся округа, и жить на постоялом дворе будет совсем невмоготу.
– Я, конечно, доложу начальству о случившемся, – заговорил Джон Иванович после тяжелого молчания, – но не следует думать, что почтовое ведомство сумеет выстроить для нас новый дом завтра или послезавтра. – Хотя он был чрезвычайно корректным и сдержанным человеком, в его тоне промелькнуло нечто похожее на раздражение. – А ночевать в отделении почты мы не можем, это запрещено правилами. Да и места тут нет.
– Может быть, кто-нибудь из жителей согласится пустить нас к себе? – спросила я.
– Кстати, – вмешался Гофман, – мне только что пришла в голову мысль. Наш аптекарь Оттон Иванович недавно унаследовал дом от деда, но сам там не живет. Дом не так уж далеко от почты, на работу ходить удобно. Там даже есть старый курятник, который, правда, собирались сносить, но не успели. – Эвелина встрепенулась. – Имеется только одна загвоздка. Дом по размерам примерно такой же, как ваш, но комнаты там больше. Две семьи там не поместятся.
– А… а огород там можно устроить? – спросила Эвелина.
– Я думаю, можно, Эвелина Леонардовна, – ответил Гофман, улыбаясь. – Вряд ли мой приятель будет возражать.
Джон Иванович нахмурился. Как человеку щепетильному, ему не хотелось решить проблемы своей семьи, оставив нас наедине с нашими.
– Может быть, у вас есть на примете кто-нибудь еще? – спросил он. – Потому что, по правде говоря, я нахожусь в затруднении. Насчет дома Оттона Ивановича мы подумаем, но…
Пока шло обсуждение доводов за и против, на почту стали заглядывать любопытные, которые прослышали о том, что в дом почтового начальства ударила молния и он сгорел. Я заметила, что всякий раз, как открывалась дверь, Эвелину аж передергивало. Думаю, она, как и я, не могла забыть того, что, когда мы сражались с огнем, никто не пришел нам на помощь, только несколько зевак глазели на происходящее с безопасного расстояния. Заметив состояние жены, Джон Иванович откашлялся, громко объявил, что уже пять часов и пора закрываться (хотя была только половина пятого), после чего достал ключи и двинулся к двери, но тут она в очередной раз растворилась, и на пороге появился взволнованный Августин Каэтанович.
– Благодарение небесам, все живы! – воскликнул ксендз. – Я только сейчас узнал, что произошло.
– От коллеги? – с невинным видом спросил Гофман. Он отлично помнил, что оба священнослужителя терпеть друг друга не могут. Однако ксендз воспринял его вопрос всерьез.
– Нет, звонарь заметил пожар с колокольни, спустился и сказал мне. – Он покачал головой. – Когда я увидел, что осталось от вашего дома… Где же вы будете теперь жить?
– Собственно говоря, мы как раз сейчас обсуждаем, что нам делать, – сдержанно отозвался Джон Иванович. – Вопрос непростой, потому что у моей жены хозяйство, куры…
Августин Каэтанович задумался. В дверях тем временем появились доктор Мюллер, который пришел узнать, не нужна ли кому-либо его помощь, и пастор Тромберг – все в том же черном плаще и с тем же черным зонтом.
– Сочувствую вашему горю, – промолвил пастор, обращаясь в основном к Эвелине, ее мужу и моему отцу. – Тяжело терять дом, в котором ты жил.
– А найти новый будет нелегко, – заметил ксендз. – Завтра я поговорю с Ильдефонсом Казимировичем. Надеюсь, он согласится, чтобы они какое-то время пожили у него.
Это был один из его прихожан, богатый поляк, которому принадлежало небольшое поместье в нескольких верстах от Шёнберга – на другом берегу Неменека, то есть уже в Ковенской губернии. Честно говоря, я сомневалась, что нам удастся с ним поладить – у Ильдефонса Казимировича была репутация крепкого кулака, который не имеет привычки делать одолжений.
