Виктор Пронин - Женщина по средам
"Сообщаю, что Ваше заявление рассмотрено. Удовлетворить его и привлечь к уголовной ответственности В. Н. Пашутина, И. В. Зворыгина и Б. Ф. Чуханова не представляется возможным, поскольку, как установлено следствием, в половую связь с вышеупомянутыми гражданами Вы вступили добровольно".
И ниже подпись следователя Смоковницына. Старик еще и еще раз вчитывался в печатные строчки, и все больше его охватывало уже знакомое чувство полной беспомощности. Его поразил не сам ответ, чего-то похожего он ожидал, растревожила оскорбительная уверенность следователя. Смоковницын нисколько не сомневался в том, что истину он нашел, обнаружил, доказал. И все. Поехали.
Жизнь продолжается.
- Дерьмо, - пробормотал старик. - Какое дерьмо...
- Ты с кем там разговариваешь? - в кухню заглянула Катя и, увидев конверт в руке старика, взяла письмо. Молча прочла, и, побледнев, опустилась на стул. Старик подошел, прижал к себе ее голову, замер на какое-то время. Не было у него ни слов утешения, ни слов гнева. - Ты ждал чего-то другого? - спросила, наконец, Катя.
- Нет, но... Вот так... Это нехорошо.
- Обедать будем?
- Будем, - бездумно сказал старик. - Напрасно они вот так... Это нехорошо, - повторил он.
- Да ладно, деда, - Катя осторожно высвободилась из его объятий, подошла к плите, включая газ.
- Я пойду к прокурору, - сказал старик без выражения.
- Чтобы еще раз получить по физиономии?
- Да. Только для этого.
- А зачем? - спросила Катя.
- Нужно. Мне только этого еще и не хватает.
- Тогда надо сходить. Обязательно сходи.
- И схожу, - в который раз повторил старик, и было похоже, что он убеждает самого себя в том, что к прокурору идти все-таки нужно. - И схожу, - негромко проговорил он. - И схожу! - вдруг заорал старик и досадливо бросил ладонь тыльной стороной на стол. Была у него такая привычка - в гневе, как последний довод, как последний выплеск чувств, он с размаху бил костяшками пальцев по подвернувшейся поверхности стола, стула, по скамейке, а если под рукой ничего не оказывалось - по собственной коленке.
- Деда, - Катя подошла к нему, положила ладонь на плечо. - Все...
Успокойся. Пора обедать. Вода кипит, пельмени почти готовы.
- Думаешь, не стоит идти?
- Ты отнесешь и подаришь им несколько лет своей жизни. Понял? Когда я была у этого Смоковницына, все ухе было решено. А такие решения следователь, как мне кажется, не может принимать самостоятельно. Все согласовано выше. И его вопросы были уже подготовлены... Шампанское пила? Пила. С Пашутиным во дворе здоровалась? Здоровалась. У подъезда улыбалась? Улыбалась. Все ясно. Хорошо еще, что за клевету не посадили. А ведь могли.
- Могли, - кивнул старик, думая о своем. - А знаешь, я схожу к прокурору. Депутат все-таки, народный избранник, демократ опять же, голосовал за него...
- Деда... Один вопрос... Зачем?
- Надо.
- Кому?
- Мне, - ответил старик каким-то странным, не знакомым Кате голосом. Это нужно только мне, - в его голосе Катя не могла уловить никакого выражения.
Так может говорить железный робот, мертвец, человек, который даже не слышит, о чем его спрашивают.
- Ну что ж, - вымученно улыбнулась Катя. - Ни пуха. Садись, пельмени стынут.
...Прокурор района оказался человеком молодым, полноватым, уверенным в себе. У него был стриженный по нынешней моде затылок, золотое кольцо, навечно впившееся в толстоватый палец, хороший костюм со стальным отливом и яркий галстук, который тоже при движении отсвечивал разноцветными бликами. Попал к нему старик на третий день, и опытные люди в длинной очереди заверили, что ему крепко повезло - недели многим приходилось тратить, чтобы прорваться в кабинет к прокурору.
- Здравствуйте, - сказал старик, замешкавшись от неловкости в дверях и слегка подавленный сверкающей черной мебелью - такого в прежних кабинетах ему видеть не приходилось.
- Слушаю вас, - ответил прокурор, не отрывая взгляда от какой-то бумажки, видимо, очень важной бумажки - наверняка от нее зависела чья-то судьба.
Старик подошел к столу и остановился, ожидая, пока прокурор поднимет на него глаза.
- Слушаю вас, - повторил тот и, вынув из кармана красивую ручку с золотым колпачком, что-то написал на бумажке - решил чью-то судьбу.
Когда он все-таки вынужден был поднять глаза на посетителя, старик молча протянул ответ Смоковницына. Прокурор быстро пробежал глазами по строчкам и положил документ на стол, поближе к старику, тем самым предлагая его забрать.
Старик не стал возражать. Взял листок, сложил и сунул в карман.
- Знаю я это дело, - сказал прокурор нетерпеливо, будто его вынуждали заниматься пустяками, в то время как ждали своего разрешения важные государственные дела. - Знакомился.
- И что же?
- А вот что, - прокурору не понравились слова старика. - Смоковницын опытный, грамотный, непредвзятый следователь с большим чувством ответственности. У меня нет оснований не доверять ему. С его выводом я согласен. Лучше надо воспитывать своих детей, папаша, - строго сказал прокурор, вынимая из папки очередную бумагу и углубляясь в нее. - Чтобы потом не пришлось ходить по инстанциям и клянчить. Вопросы есть? - он потянулся к телефону.
Не отвечая, старик повернулся и пошел к двери. Прокурор удивленно вскинул жидковатые брови, сморщил молодой тяжелый лоб. В поведении старика он почувствовал вызов и пренебрежение. Положил трубку на рычаги и, мгновенно воспылав гневом, крикнул:
- А ну вернись! Кому сказал! Скажите, пожалуйста, какие мы гордые! У тебя ведь спрашиваю - вопросы есть?
- Были.
- И куда же они подевались?
- Отпали.
- Все ясно, значит?
- Да, все ясно, господин прокурор. Ворон ворону глаз не выклюет. Так всегда было.
- Не понял? - угрожающе протянул прокурор. - Поясни.
- Не сразу, значит, доходит до тебя народная мудрость. Папа с мамой оплошали, не научили, не вложили. Но ничего, не переживай. Дойдет. Ты еще молодой.
- А ну пошел вон отсюда, - негромко, чтобы его не услышали в приемной, проговорил прокурор. - И чтобы больше ноги здесь твоей не было, понял?
Старик с удивлением обернулся, подошел к столу, улыбчиво глядя на щекастую физиономию прокурора.
- Скажите, какой голосок у нас прорезался... Скажите, какие мы важные да жирные... Ах, ты недоумок сраный! Ах ты, оккупант поганый! Рановато вы в победу уверовали, рановато. Будете еще на столбах раскачиваться, помяни мое слово.
- Грозишь, папаша? А у меня все тут записывается.
- Это хорошо. Прокручивай иногда перед сном, хмырь вонючий. Авось, поможет. Хотя надежды немного.
И, не задерживаясь больше в кабинете прокурора, старик вышел. Он шагал по улице, все еще продолжая разговор, высказывая свои обиды, презрение. И чем дальше удалялся от ненавистного здания, тем становилось легче. Да, стариком овладело странное чувство освобожденности. Были невнятные надежды, колебания, была опаска, все-таки была. Оказаться один на один с большим человеком, который по долгу службы действительно решает человеческие судьбы... Не каждый день подобное случается, не каждый год. Конечно, хотелось добиться справедливости и достойно покарать подонков, надругавшихся над Катей. Но теперь убедился - невозможно. И куда бы он ни обратился, в чьем бы кабинете ни оказался, доберись хоть до самого президента... результат будет точно таким же.
И стало легче.
Будто тяжесть, которая все эти дни давила и угнетала его, свалилась с плеч. Он шел так, будто добился всего, чего хотел - глаза сверкали молодо и дерзко, походка сделалась уверенной и даже обычная сутуловатость прошла старик шел, вскинув голову. И зрело в нем решение, о котором еще вчера, еще сегодня утром он думал с содроганием и отбрасывал, отметал шальные мысли и желания. Но сейчас, после разговора с прокурором, они показались ему единственно возможными, правильными, спасительными.
Старик знал, что Катя сейчас дома, ждет результатов его разговора с прокурором, но возвращаться не торопился. Свернув в сквер, долго петлял по дорожкам, бормоча про себя, останавливаясь и снова отправляясь в путь от газетного киоска, в котором продавали водку и жвачку, до разгромленной телефонной будки, превращенной в общественный туалет.
Так бывает почти с каждым - живем, унижаемся, суетимся, клянчим, лебезим, делаем вид, и не произойди ничего чрезвычайного, будем заниматься этим до гробовой доски, искренне полагая, что в этом и есть разумность поведения, мудрость, возможность выжить....
А оказывается - ни фига подобного.
И только гром с ясного неба может разбудить, растревожить, заставить посмотреть вокруг взглядом чистым и гордым, какой был у нас до того, как мы стали заниматься жизнью. И откроются, откроются невидимые прежде дороги, многочисленные входы и выходы, которых мы опасались прежде, подозревая в них ловушки и волчьи ямы. А оказывается, никаких ям, впереди путь прямой, просторный и несуетной. И лебезить не надо, и пластаться ни перед кем нет никакой надобности. И то, что вчера казалось совершенно невозможным, запретным, сумасшедшим, преступным, сегодня вдруг обретает новый смысл, и ты понимаешь - только так и никак иначе. Иногда на то, чтобы открылся этот взгляд, уходят годы, иногда достаточно дня, а случается - и жизни мало.
