Ксавье Монтепен - Лучше умереть!

Жорж, услышав это имя, аж подскочил.

— Мамаша Лизон! — воскликнул он. — Лиз Перрен… Та самая добрая женщина, что вернула мне потерянные документы! Так, значит, речь идет о Лиз Перрен?

— Да, сударь.

— А вас зовут Люси, не так ли?

— Да, сударь.

И тут Жорж тихо охнул. Он вдруг вспомнил, как Поль Арман в его присутствии угрожал разносчице хлеба.

«Поль Арман выдал ее, — подумал он, — и несчастная попала в ловушку; должно быть, ее все-таки арестовали…»

— Что вы скажете мне? — спросила Люси, умоляюще сложив руки.

— Вот что, мне нужно задать вам еще пару вопросов. Та женщина, которую вы называете мамашей Лизон, никогда не рассказывала вам, кто она? Она так и не назвала вам свое настоящее имя?

— Она сказала мне, что ее зовут Лиз Перрен! — удивленно ответила Люси.

— У нее есть и другое имя… Так что придется вам обратиться в префектуру полиции… Лишь там есть смысл искать теперь вашу подругу…

— Что вы такое говорите! — испуганно воскликнула девушка. — Значит, мамаша Лизон и в самом деле совершила какое-то преступление?

— В этом я не уверен, но двадцать один год назад Лиз Перрен — тогда у нее было совсем другое имя — приговорили к пожизненному заключению; потом она сбежала из клермонской тюрьмы. На самом деле ее зовут Жанна Фортье.

Люси пошатнулась, горестно вскрикнув.

— Моя мама! — произнесла она, ломая руки. — Это была моя мама… моя невинно осужденная мама — сам Люсьен так говорил… моя мама, наказанная за чужие грехи! Ах! Так вот, значит, почему она так трогательно заботилась обо мне! Мама… бедная мама… моя дорогая мама! Они снова арестовали ее, снова посадили в тюрьму… и я не увижу ее больше! Но это же ужасно! Ведь можно, наверное, как-то доказать ее невиновность… спасти ее… вы же адвокат, и сердце у вас доброе: я вижу, у вас слезы на глазах. Умоляю вас, сделайте чудо! Верните мне мою мать!…

В этот момент дверь кабинета распахнулась, и вошли Этьен Кастель, Люсьен Лабру и Рауль Дюшмэн.

— Опекун! — удивленно воскликнул Жорж.

— Люсьен! — прошептала девушка, отшатнувшись в испуге.

Сын Жюля Лабру бросился к ней, обнял, прижал к груди и прошептал на ухо:

— Не все потеряно, Люси! Не надо отчаиваться!

— Она пришла ко мне потому, что Лиз Перрен исчезла… — сказал Жорж.

— Не беспокойтесь, мы отыщем ее… — произнес Этьен.

Люси направилась было к двери.

— Не уходите, прошу вас! — продолжил художник. — Вы должны быть свидетелем того, что произойдет здесь дальше…

— Того, что произойдет здесь дальше? — изумился молодой адвокат.

— Мальчик мой, — взволнованно сказал Этьен, — сегодня тебе исполняется двадцать пять лет. И сегодня мне предстоит исполнить последнюю волю замечательного человека, что опекал тебя, когда ты был ребенком, а затем доверил это мне.

Этьен достал из кармана бумажник, открыл его, вынул оттуда письмо, запечатанное черной печатью, и протянул его Жоржу, сказав:

— Прочти письмо, мальчик. Вслух прочти… а вы, Люси Фортье, слушайте.

Вскрыв конверт, молодой человек прочитал:

— «Дорогой Жорж.

В сентябре 1861 года в мой дом в Шеври пришла одна несчастная женщина; с ней был маленький мальчик. Ее преследовала полиция, подозревая в совершении убийства, кражи и поджога. Звали ее Жанна Фортье…

Жанна Фортье жизнью своего ребенка поклялась мне в том, что невиновна. Ее взгляд, голос, лицо убедили меня, что она не лжет. И я поверил ей тогда… да и до сих пор верю…»

— О! Какой добрый человек… — прошептала Люси.

«Но чем она могла защитить себя против стольких улик, казавшихся совершенно бесспорными? Увы, это оказалось невозможно! И правосудие мирское свершилось. Суд присяжных признал Жанну Фортье виновной и приговорил к пожизненному заключению».

Люси закрыла лицо руками.

«Однако ни неопровержимые улики, ни решение суда нисколько не повлияли на мое мнение. Жанна Фортье — не преступница; это мученица, жертва прискорбнейшей судебной ошибки. Желая как-то исправить эту несправедливость, я посоветовал своей сестре усыновить ребенка Жанны. Она так и поступила, дав ему при этом свою фамилию, и он стал Жоржем Дарье».

Жорж, Люси и Люсьен Лабру ахнули в один голос.

— Значит, я… — растерянно пробормотал Жорж, — я сын Жанны Фортье, а Люси… Люси… моя сестра!

И тут же повернулся к девушке, раскрыв объятия.

— Брат! Это мой брат! — воскликнула Люси, бросаясь ему на грудь; Жорж крепко прижал ее к себе.

Остальные трое, глядя на них, плакали, сами того не замечая, но это были слезы радости! Внезапно Жорж выпустил Люси из своих объятий.

— Мы, сестра, дети Жанны Фортье! — сказал он. — Дети женщины, приговоренной судом! Наша мать ни в чем не виновна, но тем не менее люди считают, что она убила отца Люсьена, чтобы украсть его деньги! Она пострадала ни за что, а мы даже не можем потребовать ее оправдания! Ах! Это ужасно!

— Не отчаивайтесь, друг мой! — воскликнул Люсьен, взяв его за руку. — Скоро вы станете моим братом! Мы принесли вам те самые доказательства, о которых вы Бога готовы молить, доказательства невиновности вашей матери…

— Во-первых, вот, — произнес Этьен, протягивая своему бывшему воспитаннику письмо Жака Гаро. — Читайте, мальчик…

Жорж жадно прочел письмо.

— Да… да… — вскричал он. — Это бесспорное доказательство! Ах! Мама! Мама… Наконец-то! Наконец! Но ведь это единственное доказательство считалось утраченным… Где же оно лежало все эти годы?

— В животе той картонной лошадки, с которой ты ни на миг не расставался, когда вы с матерью появились в Шеври…

И тут у адвоката возникло ощущение, будто с глаз у него спала некая пелена.

— Ах! — произнес он, схватившись за голову. — Тьма рассеялась… Теперь я припоминаю. Я играл с этой лошадкой во дворе большого завода, а потом, а потом темной ночью завод был объят пламенем. У лошадки была дырка в боку; чтобы заделать ее, я совал туда все, что попадалось под руки, и это письмо сунул туда же — я подобрал его на полу. И мать так и не нашла его! В результате ее признали виновной! Увы, теперь уже слишком поздно. Жак Гаро не сможет признаться в том, что написал эти строки… он умер.

— Жак Гаро жив… — произнес художник.

— Жив?

— Да; жив, богат и счастлив; он теперь — персона уважаемая и всем вам хорошо знакомая… он просто живет под чужим именем — Поль Арман.

— Поль Арман! — хором ужаснулись Люси и Люсьен.

— Да, Поль Арман, по приказу которого пытались убить Люси. Поль Арман, который после неудавшегося покушения на жизнь Жанны Фортье выдал ее полиции.

— О! Мерзавец! Чудовище! Но вы в этом уверены? — произнес Жорж.

— Абсолютно! Настоящий Поль Арман двадцать пять лет назад умер в женевской больнице… Вот копия акта о смерти. А известный вам миллионер, знаменитый промышленник, бывший компаньон Джеймса Мортимера — Жак Гаро!

— Жак Гаро! — повторил Жорж. — И чем это доказано?

— У тебя наверняка хранятся какие-нибудь бумаги, написанные владельцем завода в Курбвуа.

— Да… конечно… — оживился Жорж. — Вот письмо…

На столе у него лежало письмо, полученное накануне от миллионера. Этьен буквально выхватил его у адвоката из рук, взглянул на него и тут же издал торжествующий вопль.

— Тот же почерк! — произнес он. — Смотрите, тут никаких сомнений быть не может! Вот видите: Поль Арман — это Жак Гаро; и Жюля Лабру, отца нашего друга, убил именно он!

Люсьен в ужасе пробормотал:

— И, зная о том, кто я, этот человек хотел женить меня на своей дочери! Мерзавец! А я не могу даже привлечь его к суду! Срок давности истек…

— Ничего подобного! — живо возразил Этьен. — Истек, но только в отношении того, что он натворил в Альфорвилле, а за покушение на жизнь Люси и Жанны его вполне можно привлечь к ответственности!

— А как же моя мама?… — сказал вдруг Жорж. — Что с ней теперь?

— Я уже сказал: мы ее отыщем. И раскроем ей свои сердца и объятия… мы все будем любить и почитать ее.

— Что вы решили предпринять в отношении Поля Армана?

— Вы готовы во всем слушаться меня?

— Да… да… — ответили Жорж и Люсьен.

— Хорошо; тогда идемте!

Все пятеро вышли из квартиры на улице Бонапарта, художник забежал в табачную лавочку, где купил двойной лист гербовой бумаги, затем они сели в две поджидавшие их у дверей кареты.

Накануне, а точнее — в тот самый день, Поль Арман вернулся домой в час ночи, очень удивленный, озабоченный и обеспокоенный неаккуратностью Соливо, не явившегося на им же самим назначенную встречу. Уснуть ему удалось отнюдь не сразу.

Около девяти утра он вышел из дома, направился к своему банкиру, получил обещанные сообщнику деньги, а затем велел кучеру ехать на завод. Там не было для него ни письма, ни телеграммы. Он подождал. К одиннадцати никаких вестей от Соливо так и не поступило. Обезумев от тревоги, несчастный миллионер вернулся в Париж.