Розанна. Швед, который исчез. Человек на балконе. Рейс на эшафот - Май Шёвалль
Такой ситуацией являлся допрос женщины по имени Карин Карлссон спустя менее двадцати четырех часов после того, как она узнала, что ее восьмилетнюю дочь задушил убийца-извращенец. Одинокую женщину, которая, несмотря на уколы и таблетки, совершенно не успела прийти в себя после потрясения и которая свою абсолютную апатию проявляла в том, что по-прежнему ходила в том же коричневом хлопчатобумажном платье-халате и тех же босоножках, которые были на ней, когда за сутки перед тем к ней в дверь позвонил толстый полицейский, которого она никогда раньше не видела и уже, наверное, никогда не увидит.
Этот человек – криминальный комиссар государственной комиссии по расследованию убийств, и он знает, что разговор нельзя отложить, и тем более он не может избежать этого разговора, потому что, кроме этой единственной свидетельницы, не существует ни единой зацепки, ни единой улики. Хотя протокол вскрытия еще не готов, но этот человек знает в общих чертах, что в нем будет написано.
Двадцать четыре часа назад Мартин Бек сидел на корме катера и вытаскивал сети, которые они с Ольбергом поставили рано утром. А теперь он стоял в кабинете управления полиции на Кунгсхольмсгатан, правым локтем опирался на металлический шкафчик и так скверно себя чувствовал, что ему даже не хотелось сесть.
Они договорились, что будет уместнее всего, если допрос проведет женщина, старший криминальный ассистент из отдела полиции нравов. Ей было лет сорок пять, звали ее Сильвия Гранберг, и для выполнения этой задачи она, в определенном смысле, очень хорошо подходила. Сидя напротив женщины в коричневом платье, она выглядела так же безучастно и невозмутимо, как и магнитофон, который только что включила.
Когда она выключила магнитофон спустя сорок пять минут, в ней не было заметно никаких видимых изменений, а голос ее за все это время ни разу не дрогнул. Мартину Беку представилась возможность убедиться в этом еще раз, когда через несколько минут он с Кольбергом и несколькими другими сотрудниками прослушивал ленту.
Гранберг: Фру Карлссон, я знаю, что для вас это очень тяжело, но, к сожалению, мы вынуждены задать вам несколько вопросов.
Свидетельница: Да.
Г.: Вас зовут Карин Элизабет Карлссон.
С.: Да.
Г.: Когда вы родились?
С.: Седьмо… девять…
Г.: Пожалуйста, поворачивайте голову к микрофону, когда говорите. Хорошо?
С.: Седьмого апреля одна тысяча девятьсот тридцать седьмого года.
Г.: Гражданское состояние?
С.: Что… я…
Г.: Я имею в виду, вы незамужняя, замужем или в разводе.
С.: В разводе.
Г.: Как давно вы развелись?
С.: Шесть лет… почти семь.
Г.: Как зовут вашего бывшего мужа?
С.: Сигвард Эрик Бертил Карлссон.
Г.: Где он живет?
С.: В Мальмё… то есть я хочу сказать, он туда приписан… по крайней мере, я так думаю.
Г.: Думаете? Вы точно не знаете?
Мартин Бек: Он моряк, плавает. Пока что нам не удалось его найти.
Г.: Ваш бывший муж платил алименты на свою дочь?
М. Б.: Естественно, но, оказывается, уже несколько лет он ничего не платил.
С.: Он не очень любил Еву.
Г.: Вашу дочь звали Ева Карлссон. Еще одного имени у нее не было?
С.: Нет.
Г.: Она родилась пятого февраля одна тысяча девятьсот пятьдесят девятого года?
С.: Да.
Г.: Пожалуйста, попытайтесь рассказать нам как можно точнее, что произошло в пятницу вечером.
С.: Что произошло… Ничего не произошло. Ева… пошла на улицу.
Г.: В котором часу?
С.: Было чуть позже семи. Она смотрела телевизор, а потом мы ужинали…
Г.: В котором часу вы ужинали?
С.: В шесть. Мы всегда ели в шесть часов, когда я приходила домой. Я работаю на фабрике, где изготовляют абажуры… и захожу за Евой в группу продленного дня, когда иду домой. Она сама ходит туда после школы… а по дороге домой мы вместе делаем покупки.
Г.: Что она ела за ужином?
С.: Котлеты… Можно, я выпью немного воды?
Г.: Конечно, пожалуйста.
С.: Спасибо. Котлеты и картофельное пюре. A потом мы ели мороженое.
Г.: А что она пила?
С.: Молоко.
Г.: Что вы делали потом?
С.: Мы немножко посмотрели телевизор… Показывали детскую программу.
Г.: И приблизительно в семь часов или в начале восьмого она вышла на улицу?
С.: Да, дождь тогда уже прекратился. По телевизору были новости. А новости ее не очень интересуют.
Г.: Она пошла на улицу одна?
С.: Да. Понимаете, ведь было совсем светло и именно в этот день начались каникулы. Я разрешила ей оставаться на улице и играть до восьми часов. Вы считаете, что это… что это с моей стороны было легкомысленно?
Г.: Нет, что вы… вовсе нет. И после этого вы, значит, уже ее не видели?
С.: Нет… Только при… Нет, не могу…
Г.: При опознании? Об этом вы можете не говорить. Когда вы начали беспокоиться?
С.: Не знаю. Я постоянно волновалась. Я всегда волновалась, когда ее не было дома. Ведь у меня есть только она…
Г.: Когда вы пошли ее искать?
С.: Около половины девятого. Она иногда забывает о времени. Может остаться у какой-нибудь подружки и забывает посмотреть на часы. Сами знаете… Дети играют…
Г.: Конечно, еще бы мне этого не знать. Когда вы начали ее искать?
С.: Приблизительно без четверти девять. Я знала, что у нее есть две подружки такого же возраста, как и она, и она с ними часто играет. Я позвонила родителям одной из них, но там никто не подходил к телефону.
М. Б.: Семья уехала. Они отправились на субботу и воскресенье в летний домик.
С.: Я этого не знала. Думаю, Ева тоже этого не знала.
Г.: Что вы делали потом?
С.: У родителей другой девочки нет телефона, и я туда сходила.
Г.: В котором часу это было?
С.: Наверняка я пришла туда уже после девяти, потому что входная дверь была заперта, и мне удалось попасть в дом только через несколько минут. Мне пришлось подождать, пока кто-нибудь не выйдет или не войдет. Ева была у них сразу после семи часов, но родители не пустили ее подружку на улицу. Ее отец сказал, что, по его мнению, уже слишком поздно, чтобы маленькие девочки играли на улице.
(Пауза.)
С.: Боже мой, если бы я знала… Но ведь было светло и везде много людей. Если бы я знала…
Г.:
