Суть вещи - Алёна Алексина
– Но… Но фото-то у них откуда взялось? Оно ж у тебя в сейфе было. А потом вдруг на стенде оказалось.
– А ты помнишь, я код сменил? Тогда-то его и забрали. Я одного коллегу заподозрил, сменил код на совсем простенький, чтоб ему задачу облегчить – и за руку потом поймать. Мы как раз над одним делом работали… Несущественно это сейчас. Я решил, что он придет протокол там один из сейфа изъять, чтобы еще одного утырка отмазать, а он, видишь, фото твое спер, и оказалось, что он тоже под Дервиентом ходит.
Митя молчит, я тоже молчу, пытаясь выплыть из затопивших меня эмоций. Когда настраиваешься на страшную правду, а правда оказывается глупой и стыдной, совершенно неясно, как вести себя дальше. Виноватой вдруг снова получаюсь я. Какие причины были подозревать Митю? Ну, кроме очевидных? Мне внезапно становится смешно. Митя тоже улыбается, но как-то криво:
– Если бы всех так легко было прищучить, как этого. Например, у твоих старичков соцработничек был, Голованов…
– Никита, – откликаюсь я.
– Верно, Никита Голованов. Он показания дал – и его отпустили. Он тут же ушел, растворился. Я уверен, что он со всей этой шоблой накрепко завязан. Уверен-то уверен, а вот доказать не удается.
Ха. У кого-то, может, и бардак, а у меня порядок.
– Что касается Никиты Голованова, – медленно говорю я, – тут, кажется, помочь смогу. В квартире Кузнецовых есть стиральная машинка. Там, где на задней стенке шланги всякие прикрепляются, я спрятала кое-что. Руками не трогала. На этой вещи должны быть отпечатки обоих: и Дервиента, и Голованова. Поможет?
Митя пялится на меня секунд двадцать, и от этого взгляда разом перестают трястись руки, хотя во рту все еще пустыня.
– Спрашиваешь! – Он улыбается все шире. – Конечно. Если все так, как ты говоришь, значит, мы сможем доказать не только связь Голованова и Дервиента, но и то, что Голованов был полностью в курсе дел и осознанно переправил вещи из квартиры Дервиента к Кузнецовым. Кстати, на статуэтке нашелся смазанный отпечаток, частично совпадающий с пальчиками Голованова. Я все никак сообразить не мог, как одно к другому припаять, да и недостаточно такой ерунды, а теперь-то ясно: он же соцработник, так что и к твоей бабушке приходить мог. Спросим у нее потом, когда она получше себя чувствовать будет. Будем надеяться, что она его опознает. Кстати, тебе за ней не пора?
Я смотрю на браслет. Скоро шесть. Пока выписку отдадут, пока бабушка соберется. Действительно, пора.
Митя остается ждать нас внизу – он не родственник, войти со мной ему нельзя. Плетусь оформлять посещение, кое-как, прямо поверх куртки, накидываю белый халат, а вот взбежать по ступенькам уже нет никаких сил. Бывает же: вроде выяснишь все, вроде все хорошо, а вместо радости какое-то странное ощущение бессилия и пустоты.
Палата четыреста восемьдесят четыре. Число-палиндром. Я уже берусь за ручку двери, когда ко мне подходит какой-то мужчина в белом халате. Только и успеваю, что отпустить ручку и съежиться.
– Вы к Лидии Матвеевне? Дочь, верно? – спрашивает он меня. – Я ее лечащий врач. Все никак не получалось с вами пересечься. Мне бы надо с вами поговорить. Пойдемте в мой кабинет.
Он разворачивается. Я не успеваю объяснить ему, что я никакая не дочь, а просто внучка, послушно захожу за ним, он жестом предлагает мне сесть, я сажусь.
– Хотелось бы мне вас обнадежить, – говорит он, усаживаясь и открывая желтоватую папку. – Но ситуация не очень-то хорошая. – Что-то внутри меня обрывается и ударяется о диафрагму. Неприятное начало. – Пришлось отменить каптоприл, давление критически падало. Сейчас пытаемся подобрать какой-то другой ингибитор, но нужно больше времени, они все так или иначе давление понижают, а у нас и так с низким давлением проблемы. Но вы не волнуйтесь, пожалуйста, Ольга, – я же ничего не перепутал? Лидия Матвеевна упоминала, что вас, кажется, Ольгой зовут. Я, кстати, Сергей Геннадьевич. Извините, замотался, забыл представиться. – Он говорит так гладко, блоки его слов так притерты друг к другу, что щепки не вставишь. – В общем, Ольга, не хотелось бы вас огорчать. Все понимаю: конечно, хочется забрать маму домой к Новому году, но вынужден оставить ее пока под наблюдением, хотя бы еще на пару недель, будем на старый Новый год ориентироваться для простоты. Надеюсь, за это время подберем наконец схему, и тогда уж все разом отпразднуете, да? Опять же, в стационаре у нас есть возможность оперативно отреагировать, если вдруг опять ваша матушка коллапс нам выдать вздумает. – Он широко улыбается, будто его вдруг ужасно радует перспектива коллапса, и встает, поправляя растрепавшийся халат. – Ну, хорошо, что я вас застал. Пятница, смена моя заканчивается, потом выходные. Хотел лично побеседовать. Если будут какие-то вопросы, передайте мне через Лидию Матвеевну. Не буду больше задерживать – вот-вот ужин, вы наверняка хотите успеть с мамой пообщаться. Кстати, она отличная у вас. Боец! Всего доброго. – И он снова садится и погружается в бумаги, а мне не остается ничего другого, как встать и выйти.
В коридоре я машинально возвращаюсь к четыреста восемьдесят четвертой. Поразительное число – квадрат числа-палиндрома и даже в троичной системе счисления все еще палиндром. Палиндром, палиндром, загорелся кошкин дом. Самый длинный палиндром в мире – saippuakivikauppias, “продавец мыльного камня”. Шило на мыло. Олым ан олиш. Нет, так это не работает. На то, чтобы
