Безумие толпы - Луиза Пенни
– И куда он собрался?
– В свою хибарку. А что? Какие-то проблемы?
– Вы с ним говорили вчера вечером?
– Да, мы ужинали вместе в гостинице. А что случилось? – Теперь голос Марка звучал громче.
– Вы не заметили ничего необычного в поведении отца?
– А как он обычно себя ведет?
– Значит, он выглядел как всегда? – уточнил Арман.
– Да. А что такое? Что-то произошло?
– Мне нужно поговорить с ним.
– Сейчас? – И после паузы Марк добавил: – Когда на часах без двадцати семь?
– Merci, Марк. Для беспокойства нет поводов.
«Двигайся дальше. Здесь ничего нет». Впрочем, всегда что-нибудь да было.
«Одни только вопросы. Никакой правдоподобной причины». Впрочем, всегда что-нибудь да находилось.
«Для беспокойства нет поводов». Впрочем…
– Ничего, – сказал Бовуар, когда Гамаш дал отбой.
С другой стороны появилась Изабель с таким же сообщением.
– Что происходит? – спросила Хания, стоявшая в холле рядом с почетным ректором Роберж.
– Посмотрите снаружи, – приказал Гамаш Бовуару и Лакост, потом обратился к Хании: – Вы видели профессора Робинсон или доктора Жильбера, когда вернулись из нашего дома? Или, может, разговаривали с ними?
– Нет, я сразу же пошла к себе.
– А сегодня утром ничего не заметили? Может, слышали что-нибудь?
– Я спала до вашего звонка. А что случилось? – Она перевела взгляд со старшего инспектора на почетного ректора, которая казалась взволнованной.
Подошел Бовуар:
– Агент видел, как в половине седьмого ушли работники ночной смены, но он их не проверял.
– Обнаружены следы ботинок, ведущие в лес, – задыхаясь, сообщила подбежавшая Лакост.
– К месту преступления? – спросил Гамаш.
– Нет, к лачуге. Следы двух человек.
– Черт! – Гамаш посмотрел на часы. – Это было семнадцать минут назад. Что у него за план? – спросил он у Колетт. – Что он собирается с ней сделать?
Почетный ректор побледнела. Ее дыхание участилось. Мысли заметались.
– Ничего. Я в этом уверена.
Но все, в чем она была «уверена», оказывалось на поверку полной противоположностью…
– В гараже есть снегоходы, – сказал Гамаш Бовуару и Лакост. Те бросились в гараж, а Гамаш обратился к Колетт и Хании: – Оставайтесь здесь. Не следуйте за нами. Слышите меня? Ни в коем случае.
Они услышали, как взревели двигатели снаружи.
– Шеф? – позвала Лакост от двери.
Гамаш надел перчатки у выхода, потом повернулся к Роберж и произнес более мягким тоном:
– Пол Робинсон ошибался. Вы это знаете.
Рокот снегоходов усилился.
– Так ли это?
– Не следуйте за нами.
Почетный ректор отметила настойчивость, с которой Гамаш повторял эти слова, и наклонила голову.
Гамаш указал пальцем на Ханию:
– Оставайтесь здесь.
Подобная манера обращения очень возмутила героиню Судана. И Гамаш не мог винить ее за это. Но ему нельзя было вести себя иначе.
Он вышел на холод и, быстро переговорив с агентом в машине, поспешил к Бовуару и Лакост, оседлавшим снегоходы.
– Оружие при вас? – спросил он, перекрикивая рев двигателей. Когда оба отрицательно покачали головой, он вытащил пистолет из кармана куртки и протянул зятю. – Вот, возьми.
– Это не ваш, – заметил Бовуар, засовывая пистолет в карман.
– Не мой. Взял у агента. Бога ради, не потеряй. У Жильбера ружье. Зарегистрированное. На случай нападения медведей. Хотя я сомневаюсь, что он хоть раз стрелял из него.
– Только потому, что медведи вызывают у него больше симпатии, чем люди.
Гамаш уселся на приготовленный для него снегоход, стоящий впереди, и тоже завел двигатель. Потом пересек дорогу и направился вглубь леса. Бовуар и Лакост двинулись следом.
Они мчались, пригнувшись; ветер обжигал лицо, глаза слезились, щеки онемели от холода. Закладывая резкие виражи, они углублялись все дальше в чащу, торопясь как можно скорее добраться до цели.
Перед последним поворотом Гамаш остановился, сошел со снегохода. То же самое сделали и Бовуар с Лакост.
Остальную часть пути они преодолели бегом, спотыкаясь и поскальзываясь в снегу и на льду. Если кто-то падал, остальные возвращались и поднимали его.
Они бежали к лачуге Жильбера; среди деревьев мелькали красные, голубые, зеленые пятна – это солнце отсвечивало от их курток.
Прежде чем увидеть хижину, они ощутили запах жилья. В домике топилась печь, и аромат дымка плыл в разреженном воздухе. Сделав очередной поворот, они перешли на шаг. Потом по знаку Гамаша свернули с дорожки в лес и двинулись дальше, утопая по колено в снегу. Между стволами впереди показались стены лачуги.
Домик располагался в дальнем конце полянки, над каменной трубой поднимались облачка дыма. Внутри горела газовая лампа, ее мягкие лучи падали через окно на первозданно-чистый снег.
Мирная сценка. Как с рождественской открытки. Или в снежном шаре, до того как его встряхнули.
Но настало время встряхнуть эту картинку.
Гамаш подал знак, и они стремительно пробежали по полянке, резко затормозив у крыльца. Прижавшись к бревнам стены, перевели дыхание.
Ничего. Их не услышали. Лакост вытянула шею, заглянула в окно. Тут же отпрянула.
– Они сидят у печки. По обе стороны, – прошептала она. – Разговаривают.
– Разговаривают? – переспросил Бовуар.
Его рука легла на карман. Жан Ги пока не спешил расстегивать на нем молнию, но через гусиный пух было приятно ощущать очертания оружия.
– Oui. Ружья я не видела. – Изабель высунулась и, еще раз глянув в окно, быстро нырнула вниз. – Жильбер исчез!
– Назад! – приказал Гамаш.
Бовуар и Лакост хотели было завернуть за угол дома, но в этот момент открылась дверь.
Арман выбросил руку в сторону, как это инстинктивно делает отец, защищающий ребенка на пассажирском сиденье, когда происходит что-то неожиданное.
Они замерли.
На маленькое крыльцо вышел Винсент Жильбер и огляделся. Он держал что-то в руках. Что-то длинное и металлическое.
Услышав негромкий треск открывающейся молнии на кармане, он покрутил головой, и его взгляд остановился на Гамаше.
Арман подошел к нему, встал перед ним.
– Что вы здесь делаете, Винсент? – спросил он.
– Что здесь делаете вы, Арман?
* * *
Полицейские Sûreté последовали в дом за Винсентом Жильбером.
Гамаш увидел, что Жан Ги держит руку на молнии кармана, еще не расстегнутой до конца, и подал ему знак: еще рано.
Изабель была единственной, кто раньше не бывал в доме святого идиота. Она быстро оглядела комнату.
Медная кровать, отделенная от остального пространства книжными полками, располагалась у одной стены. У другой над потертой деревянной кухонной столешницей теснились шкафчики; рядом стоял старый сосновый обеденный стол. А посередине оставалось место для «гостиной» у печки, в ней-то Жильбер и шуровал кочергой, с которой только что выходил на крыльцо.
В доме было тепло, стоял свежий сосновый и травяной запах. Запах леса. Словно бревенчатые стены были иллюзией. Как и многое другое в этом деле.
Горела газовая лампа, а на печке закипала
