Убийства в Белом Монастыре - Джон Диксон Карр
– Вы, – тихо сказал Бохун, – кто вы такой, чтобы давать разрешения? – Он прошел немного вперед и резко обернулся. – Знаете, что я собираюсь сделать? Поиграть в детектива. Я выясню, кто это сделал. А потом?
– Слушайте, Джон. – Уиллард споткнулся о куст, когда они повернули к дому, и ухватился за руку Бохуна. – Я хочу кое-что узнать. Как оно там? В смысле, как оно там все выглядит? Как она умерла… Никак не могу объяснить, но мне…
– Кажется, я знаю. Она принимала гостя.
Они двинулись дальше.
– Очевидный вопрос, – продолжал Уиллард, тяжело дыша, – таков, что я не могу его задать даже другу. Но я боюсь, его задаст полиция. Вы меня понимаете, Джон?
– Скандал? – К удивлению Беннета, Бохун вовсе не разозлился. Он словно что-то взвешивал в уме, и на его худом лице появилось и тут же исчезло сардоническое выражение. – Возможно. Бога ради, смерть Марсии Тэйт стала бы скандалом, даже если произошла бы в монастыре. Неизбежно. Странно, но это меня как раз вообще не волнует. Она никогда не переживала из-за своей репутации, и я тоже.
Джервис Уиллард кивнул. Он словно говорил сам с собой.
– Да, – сказал он. – И я догадываюсь почему. Вы знали, что она в вас влюблена, и знали это лучше, чем кто бы то ни было. – Обернувшись к Бохуну, он словно только сейчас заметил Беннета и выпрямился. – Прошу нас извинить, мистер Беннет. У нас у всех утро не задалось.
Они молча подошли к дому. Бохун первым поднялся по лестнице к боковому входу. Машина Беннета так и стояла на подъездной дорожке. Наверху обнаружился Томпсон, дворецкий. Это был низенький, лысый, морщинистый человек с терпеливым взглядом, говорившим о том, что тот слишком давно знает семью, такой респектабельный, что можно было даже не заметить его красных глаз и отекшей челюсти.
– Библиотека, – сказал Бохун и остановился поговорить с ним, а Уиллард повел Беннета дальше.
Беннет оказался в лабиринте узких коридоров, темных, пахнущих старым деревом, устланных кокосовыми коврами. То и дело вдруг возникали ступеньки и окна с ромбовидными панелями в глубоких нишах. Беннет и забыл, что страшно замерз, пока Уиллард не привел его в большую комнату, где одна стена буквально состояла из окон времен Тюдоров, а три остальных – из книг. Интерьер был суровый: каменный пол, железная галерея по периметру, но в люстре из кованого железа были электрические лампочки, а перед камином – мебель с мягкой обивкой. В камине пылал огонь, который слепил глаза; тепло, что исходило от него, напомнило Беннету, как сильно он устал. Он развалился в пухлом кресле и уставился на сводчатый потолок, на котором плясали отблески огня. Ему хотелось закрыть глаза, он чуть повернул голову и увидел за окнами неподвижные серые облака и бурые склоны, присыпанные снегом. В доме было совсем тихо.
– Вы ее видели? – раздался голос Джервиса Уилларда.
Беннет поднялся:
– Да.
Уиллард стоял спиной к огню, заложив руки за спину. Огонь бросал на его волосы сероватые блики.
– Это было, думаю, очень кстати. – Он заговорил чуть быстрее: – Могу я поинтересоваться, как вы там оказались?
– Случайно. Я просто приехал из города. Услышал, как кричит Бохун – вроде того, и еще собака выла…
– Знаю, – сказал Уиллард и тяжело провел рукой по глазам. – Видимо, вы были хладнокровнее Джона. Вы что-нибудь заметили? Что-то, что могло бы нам помочь?
– Не особенно. Она…
Беннет кратко обрисовал картину. Пока он говорил, Уиллард, облокотившись о камин, смотрел на огонь. Беннет оценил красивый, пусть и несколько вялый профиль и подумал: вот он, светский лев довоенной поры, которому хватило ума меняться вместе со временем. В нем было что-то величественное, даже шекспировское. Разумный, логически мыслящий, не лишенный юмора Друг Семьи – если у Бохуна была племянница (и он вроде бы действительно упоминал таковую), она наверняка называла Уилларда дядей.
– По всей вероятности, – рассеянно продолжал Беннет, – она пила с кем-то портвейн, и случилась короткая драка.
– Неразумно, – сказал Уиллард, улыбаясь и глядя куда-то в сторону, – настолько полагаться на умозаключения. Вообще-то, я сам пил за ее здоровье. – Он выпрямился и быстро зашагал туда-сюда. – Шутки в сторону. Это куда хуже. Что скажете про обгорелые спички?
Он замолк, когда тихо открылась дверь. Джон Бохун подошел к камину и вытянул руки. У него на запястье все еще висел тяжелый хлыст. Он отбросил хлыст, ослабил шерстяной шарф и расстегнул твидовую куртку.
– Томпсон, – сказал он, глядя в огонь, – сейчас приготовит кофе. Джеймс, мой мальчик, ваши вещи отнесли наверх, а ваша машина в гараже. Можете принять ванну и одеться поприличнее. Кстати, а что там с обгорелыми спичками?
– Я надеялся, – тихо сказал Уиллард, – что мы все еще можем объяснить это попыткой кражи со взломом.
– Ну? – требовательно произнес Бохун.
– Когда вы осмотрели Марсию, вы не видели, что там разбросаны горелые спички?
– Меня они не интересовали. Нет. Я не зажигал света. Да что с вами такое, черт возьми? Говорите же!
Уиллард подошел и сел по другую сторону камина.
– Это были, кажется, цветные спички. Такие, если не ошибаюсь, есть в каждой комнате этого дома, с тех пор как они приглянулись Морису. Стойте! – Он поднял руку. – Полиция задаст этот вопрос, Джон, и подумать о нем более чем разумно. В павильоне таких спичек не было. Увы, я могу в этом поклясться. Думаю, за исключением собственно убийцы, я последний, кто видел Марсию живой. Когда вечером для нее разожгли камин, в доме спичек не оставили…
– Ясно, – сказал Бохун. – Служанка! Ее горничная. Карлотта! И где все это время была Карлотта?
Уиллард жестко посмотрел на него:
– Странно, Джон. Думал, вы знаете. Она оставила Карлотту в Лондоне. Отпуск, что-то в этом духе. Не суть. В павильоне не было цветных спичек – вообще не было. Я дал ей коробок простых, перед тем как уйти. Итак, давайте посмотрим правде в лицо. Обычные грабители не рассыпают по полу цветные спички. В этом доме творились очень странные вещи. Прошлым вечером что-то напугало дочь старого Канифеста, напугало почти до безумия. Я услышал, как она закричала, и увидел, что она лежит в коридоре рядом с ванной. От нее слова путного было не добиться: вроде кто-то ходил туда-сюда по коридору и схватил ее за руку. Но ночь она провела с Катариной.
В камине потрескивали горящие дрова. Джон Бохун открыл серебряный портсигар, но тут вдруг
