Нить наяды - Елена Дорош
— Знает, что меня может интересовать. Когда-то Гордея уже делала подобную работу. По моей просьбе. Могли бы не скрывать.
— Не думала, что вы настолько проницательны.
— Как-никак, пятьдесят лет в профессии. Грешно не научиться. Вот, например, очевидно, что для вас это дело — не просто работа. Примешивается что-то личное, так?
Не бабка, а Следственный комитет в миниатюре! И как она догадалась?
— Да ничего сложного, поверьте, — усмехнулась Ляля. — Вы смотрите не выжидающе, а ожидающе. Чувствуете разницу?
Кира дернула уголком рта и промолчала. Просить содействия — одно, а играть в навязанные, пусть даже знаменитым психиатром, игры — совсем другое, и на это она подписываться не собирается. Не в той весовой категории уже.
Ляля Исааковна оторвала глаза от компьютера, коротко взглянула и, кажется, поняла.
— Насколько это срочная задача?
— Не очень срочная, но важная, — честно ответила Кира и взглянула собеседнице прямо в глаза.
Она умела бросать «правильный» взгляд, то есть такой, который точно передавал нужную мысль. Сегодня он говорил: я при исполнении, поэтому веселиться за мой счет никому не позволю.
— Я позвоню, когда буду готова к разговору, — сухо сказала Ляля Исааковна.
Кира поднялась и, попрощавшись, вышла из кабинета.
Может, не надо было ставить знаменитого психиатра на место? Все же бабка ей помогает и за просто так.
А впрочем, никто ее не заставлял. Это первое. А второе — старушка, кажется, старается вовсе не для нее.
И это весьма интересная мысль.
Ляля Исааковна оказалась особой весьма обязательной — или просто заинтересованной? — и позвонила буквально на следующий день.
Как только Кира вошла в кабинет, она объявила:
— Несомненно, у Зинаиды была психическая травма, и случилось это лет в шестнадцать-семнадцать.
— Почему вы так решили?
— Долго рассказывать, милая. Считайте, что это профессиональный секрет.
Кира растерялась. Ей казалось, что простого заключения в данном случае явно недостаточно.
Ляля Исааковна почувствовала Кирино разочарование.
— Среди представленных мне для анализа материалов были свидетельства, достойные доверия. Я — как и вы, догадываюсь, — человек с развитым критическим мышлением, но… Можно не верить этим девиантам — поэтам и поэтессам начала века, — однако я вполне доверяю, например, Павлу Флоренскому. Его сестра Ольга дружила с Мережковскими и некоторое время даже жила у них. Вот что писал отец Павел.
Ляля Исааковна нацепила на тонкий крючковатый нос очки и, покрутив колесиком мышки, прочла: «Я хорошо знаю, что бывают такие люди, которые, боясь неестественности, надевают маску ее — такую неестественность, которая не искажает подлинную природу личности, а просто скрывает ее».
Сняв очки, Ляля взглянула на посетительницу с застенчивой улыбкой, так не идущей к ее строгому лицу.
— Вполне грамотное заключение для священника, знаете ли. Своего рода ключ к натуре Зинаиды Николаевны. Конечно, он не мог знать, где истоки этой скрытности, потребности играть роль, а себя настоящую прятать под маской. Как там ее называли: ломающейся декадентской дивой с лорнеткой?
Профессор еще раз взглянула на Киру и откинулась в кресле.
— Поверьте, подробности тут излишни. Все признаки налицо. У меня было достаточно материала, к тому же диагноз не такой уж редкий. Нужно было лишь определить, в каком именно возрасте произошел слом и что стало триггером. Утомлять терминологией не буду, но Гиппиус в юном возрасте столкнулась с чем-то ужасающим, что оказало на ее неокрепшую психику сильное влияние.
— Это могло быть убийство?
— Разумеется. Причем оно имело сексуальный характер или подтекст, связанный с насилием над женщиной.
— Что это значит?
— Даже если Гиппиус непосредственно сцену насилия не видела, то почти наверняка это было убийство женщины мужчиной. И такое, знаете, впечатляющее. После подобного стресса у человека часто меняются гендерные установки. Вы знали, что все, написанное Гиппиус, было от лица мужчины? Антон Крайний, Лев Пущин — так она себя именовала. И это вовсе не псевдонимы, а ее способ уйти от страха быть женщиной. Поймите меня правильно. Тут не было ничего противоестественного. Никаких извращений. Она была женщиной до мозга костей, но страдала от беззащитности. Поэтому хотела спрятаться от жестокой силы. Отсюда — всякие крайности, эпатаж. Много чего.
— Спасибо, Ляля Исааковна, — с чувством произнесла Кира.
— Всегда пожалуйста. И… — знаменитый психиатр помедлила и вдруг улыбнулась, — приходите, если понадобится моя помощь.
Кира кивнула и подумала, что Гордея не права. Ее соперница давно отпустила ту ситуацию с неподеленным любовником. Просто слишком гордая, чтобы первой протянуть руку.
А что касается Зинаиды Гиппиус, то версия Борисоглебского уже не казалась ей такой уж утопичной.
Потомственный русский леший
Рассказывать о своих изысканиях Борисоглебскому Кира не стала. Решила не торопиться, чтобы зря не обнадеживать. Она не была уверена, что вина Кружилина — не плод воображения бабки Андрея, да и его самого, если честно. Ведь ясно же, что оба горели желанием найти убийцу Ирины. А чересчур сильное желание часто приводит к абсолютно ложным выводам.
Всю дорогу до тридесятого царства Андрей рассказывал о деде Паше. Он и воевал, и грудь вся в наградах, и после войны трудился геройски. В общем, по всему выходило, что дед боевой и такой замечательный, что бояться его не стоит.
— А с чего ты взял, что я могу его забояться?
— Ну… как сказать… по-разному к нему люди относятся, — уклончиво ответил Борисоглебский.
— То есть?
— Он с соседями не очень дружит и пришлых не любит.
— Ясно. Поскольку я и есть пришлая, то выкладывай все сразу. И лучше не виляй. Не на дипломатическом рауте.
— Да понимаешь…
Договорить он не успел. Внедорожник неожиданно обиженно хрюкнул и ухнул в яму. Автоматически Кира нажала на газ, машина натужно взревела, рванулась и, несколько раз кашлянув, заглохла.
Кира открыла окно и высунулась наружу. С тех пор как свернули с шоссе, прошло минут сорок, и все это время они тащились со скоростью старой кобылы. Рытвины, ямы — еще куда ни шло. Но теперь под ними разверзлась воспетая Гоголем настоящая Миргородская лужа, которую Кира, увлекшись разговором, благополучно не заметила.
— В России дорог нет, одни направления, — философски заметил Борисоглебский. — Это, кстати, Бонапарт сказал. И лично проверил. Как видишь, с тех пор ничего не изменилось.
— Восхищена энциклопедичностью твоих познаний, — сердито буркнула Кира и полезла в бардачок за перчатками. — Сиди и не вылезай. Сейчас попробую что-нибудь сделать.
— Лучше послушай меня, девочка. Сама сиди и сама не вылезай. А лучше — перелезь-ка.
Кира даже удивиться не успела. Бесцеремонно подтолкнув под зад, Борисоглебский запихнул ее на заднее сиденье и уселся за руль.
— Только под руку не говори, —
