Последний ребенок - Джон Харт
— Вы видели в новостях на прошлой неделе? Нашли ту похищенную в Колорадо. Знаете про нее?
— Знаю.
— Пропала год назад, а нашли в трех кварталах от дома. И все это время была там, меньше чем в миле от семьи. Сидела под замком в какой-то вонючей дыре, в подвале. С ведром и матрасом.
— Джонни…
— В новостях показывали фотографии. Ведро. Свеча. Грязный матрас. Низкий потолок, четыре фута. Но ее же нашли.
— Всего лишь один такой случай.
— Они все похожи. — Джонни повернулся к Ханту; казалось, глаза его потемнели еще больше. — Всегда сосед или друг, кто-то, кого ребенок знает или мимо чьего дома проходит каждый день. И находят их всегда неподалеку. Даже если мертвые, они всегда близко.
— Это не всегда так.
— Но иногда, иногда так.
Хант поднялся.
— Иногда, — мягко сказал он.
— Если вы бросили дело, это не значит, что и я должен.
Глядя на мальчишку, видя его отчаянную убежденность, Хант испытал глубокую печаль. Будучи ведущим детективом департамента полиции, он участвовал во многих расследованиях и потому взял дело об исчезновении Алиссы на себя, сделав больше, чем кто-либо другой, для возвращения бедной девочки домой. Он отдал расследованию многие месяцы и настолько пренебрег собственной семьей, что жена, в отчаянии и тихом гневе, в конце концов ушла от него. И все ради чего? Алисса пропала. Пропала бесследно, и им еще повезет, если удастся обнаружить хотя бы ее останки. Случай в Колорадо не значил ровным счетом ничего. Хант знал статистику: большинство похищенных не доживали до следующего дня. Вот только легче от этого не становилось. Он по-прежнему хотел вернуть девочку домой. Так или иначе.
— Дело не закрыто, сынок. Никто ничего не бросил.
Джонни поднял велосипед, скатал карту и сунул в задний карман.
— Мне надо идти.
Детектив положил руку на руль, горячий от солнца и шершавый от ржавчины.
— Я давал тебе послабление. Больше не могу. Это нужно прекратить.
Джонни потянул велосипед на себя, но не сдвинул и на дюйм[11].
— Я могу сам о себе позаботиться, — едва ли не прокричал он.
Хант впервые услышал, чтобы мальчишка говорил так громко.
— В том-то все и дело. Не ты должен заботиться о себе. Это обязанность твоей матери, а она, честно говоря, и за собой-то приглядеть не может, не говоря уже о тринадцатилетнем мальчишке.
— Думайте что хотите, но вы ничего не знаете.
Удержав его взгляд еще на секунду, Хант увидел, что злость в темных глазах сменилась испугом, и понял, как сильно нужна мальчику его надежда. Но мир недобр к детям, и запас терпения в отношении Джонни Мерримона у него исчерпан.
— Если поднимешь сейчас рубашку, сколько синяков я увижу?
— Я сам могу о себе позаботиться.
Заявление прозвучало заученно и неубедительно, и Хант понизил голос.
— Я ничего не могу сделать, если ты перестанешь со мной разговаривать.
Джонни выпрямился и отпустил велосипед.
— Я пойду пешком, — сказал он и повернулся.
— Джонни.
Мальчишка будто и не слышал.
— Джонни!
Теперь он остановился.
Хант подвел к нему велосипед. Спицы на ходу пощелкивали.
Джонни положил руки на руль.
— У тебя есть моя карточка?
Паренек кивнул.
Хант шумно выдохнул. Он и сам не мог объяснить, что так тянуло его к Джонни. Может, он видел в нем что-то? Или острее, чем следовало бы, чувствовал его боль?
— Не потеряй. Держи при себе. Звони в любое время. О’кей?
— О’кей.
— И я не хочу больше слушать жалобы на тебя.
Джонни промолчал.
— Сейчас прямо в школу?
Молчание.
Хант посмотрел на чистое голубое небо, потом снова на мальчика. Черные влажные волосы, упрямый подбородок.
— Будь осторожен, Джонни.
Глава 4
Люди — не праведники. Копу это прекрасно известно. Джонни столько раз заглядывал через чужие заборы и в чужие окна, что уже и счет потерял. Невзирая на время, он стучался в чужие двери и повидал немало такого, чего и быть не должно. Он видел, что делают люди, когда думают, что они одни и за ними никто не наблюдает. Видел, как дети нюхают «дурь» и как старики едят валявшуюся на полу пищу. Видел, как краснорожий проповедник в одном нижнем белье орет на плачущую жену. Но Джонни был не дурак и знал, что безумцы могут выглядеть как нормальные люди. Вот почему он старался не поднимать головы, завязывал шнурки потуже и носил в кармане нож.
Джонни был осторожен.
Джонни был умен.
Он проехал не оглядываясь два квартала, а когда обернулся, увидел, что Хант все еще стоит на дороге — далекое пестрое пятнышко рядом с темной машиной и зеленой травой. Еще секунду детектив был неподвижен, потом поднял руку и медленно помахал, а Джонни налег на педали и больше назад уже не смотрел.
Коп пугал его — откуда ему известно то, что известно?
Пять.
Число само выскочило в голове.
Пять синяков.
Джонни наподдал еще и давил на педали, пока рубашка не приклеилась к спине, как вторая кожа. Он мчался на север, к дальней окраине города, к тому месту, где река ныряла под мост и расширялась, замедляя ход. Проехав по берегу, остановился и бросил велосипед в траву. В ушах гудела кровь, во рту ощущался соленый привкус. Пот жег глаза, и он вытер их грязным рукавом рубашки. Здесь они рыбачили с отцом. Джонни знал, где найти окуня и гигантского сома, зарывающегося в ил на пять футов, но теперь это было уже не важно. Он больше не рыбачил, но по-прежнему приезжал сюда.
Это место оставалось его местом.
Джонни сел на землю развязать шнурки. Пальцы почему-то дрожали. Разувшись, коснулся пером щеки и завернул его в рубашку. Солнце обжигало кожу. Он осмотрел синяки, самый большой из которых размером и формой напоминал колено взрослого мужчины. Пятно расползлось по ребрам с левой стороны, там, где Кен удерживал его коленом, надавливая каждый раз, когда Джонни дергался, пытаясь вывернуться.
Он поворочал плечами, стараясь забыть и колено на груди, и нацеленный в лицо палец.
«Будешь, гаденыш, делать, что я скажу…»
И оплеуха — сначала по одной щеке, потом по другой. А мать, отключившись, лежала в задней комнате.
«Маленький говнюк…»
Еще одна пощечина, сильнее.
«Ну и где твой папочка?»
Синяк пожелтел по краям и позеленел в середине; если надавить пальцем, больно было и сейчас. Кожа на секунду побелела — еще один идеально ровный овал — и снова заплыла синюшным цветом. Джонни снова потер глаза и, направившись к реке, споткнулся. Он ступил на
