Преступление в «синих» тонах. Том №1 - Оксана Александровна Ливанова
Когда в операционную завезли шестую каталку, мой организм дал сбой. Я едва успел в предоперационную, где меня обильно вырвало ночным кофе. Дышать было совсем нечем, и меня мутило и штормило. Прекрасно понимая, что моя больничка не может себе позволить с десяток хирургов за одну смену, и масштаб такой трагедии был непредсказуем никем, я не ворчал, и даже не говорил никому, как я устал. Себя жалеть было некогда. Серёга присоединился ко мне минут через пять. Его просто мутило, и он вёл себя как настоящий мужик. Наши столы стояли рядом, и мы «шпарили» с ним в четыре руки, периодически помогая друг другу. Но это не самое главное. А главное в этой ситуации было то, что, чёрт возьми, мы никого не спасли. На двоих, мы прооперировали четырнадцать тинэйджеров, с различными тяжестями отравления. И все до единого были в коме. Никто не очнулся. Это было похоже на ад. Маску им одеваешь, разрезаешь, чистишь, зашиваешь. А толку, ноль…Когда часы остановились, мы начали констатировать смерть по телефонам, которые торчали у нас в целлофановых пакетах на тумбе.
В предоперационной, после того, как мы умылись, я начал сразу переодеваться. Роба промокла насквозь. Уже было всё равно, что я голый, а медсёстры мне помогали одеваться. И перед другом (тоже голым), стыдно не было. В богоугодном помещении, по имени «операционная», никому, и никогда не было стыдно. Мы родились голышом, и умираем, зачастую, тоже нагишом. Ну или одетыми, а святое «омовение», проводят позже. Поэтому, освежив одежду, мы рванули обратно. Цель — спасти жизнь. Не получается, пробуй ещё. Не жалей, пробуй. Так надо…
Мальчика, который лежал передо мной, было жалко, очень. Щупленький, какой — то жёлтенький, и весь в прыщах. Ни мамку может больше не увидеть, ни девочку за коленку пощупать. И ладно бы на войне, а ведь мирное время. Страшно даже подумать, что может быть очередная «остановка» главного органа человека. Я краем уха слышал, что у Серёги за соседним столом идёт война со смертью, уже седьмую минуту. Значит, пора сдаваться. Он у меня молодец, конечно, но по ходу, не в этот раз ему повезёт. Да, пошла сплошная полоса на дисплее датчика жизненно важных органов. Я продолжал работать с телом полу-ребёнка, и потихоньку слушать голос друга:
— Время смерти 21.45. Всем спасибо, боролись как могли, — сказал он, — Саша, ты в курсе, что мы на третьи сутки сейчас пойдём?
— Да, а я и не понял. Меня всего лишь два раза вырвало — ответил я, и продолжал работать как заведённый. Передо мной теплилась какая-то надежда. Призрачная, плохенькая, но надежда. И я старался зацепиться за неё, и не дать ей исчезнуть, потухнуть.
— Серёга, если ты немного освободился, подсоби мне. У меня отсос барахлит, и рука почти «отсохла». Нужно подержать его — попросил я, и схватился за спину. Резкая боль на долю секунды парализовала мне сознание, и тут же вернуло его, но уже с «болевым синдромом». Было уже откровенно плохо, и силы нещадно уходили. Но парень, который лежал у меня на столе, оказался «живчиком». И, слава богу, на констатацию смерти соглашаться не хотел. Я промыл его до блеска, аккуратно зашил, и выведя все необходимые трубки в пакет, начал сворачивать операцию. Живой, вот радость то для родни, и меня. Серёга одобрительно похлопал меня по спине, которая тут же «ошпарила» меня новой волной боли, и мы вышли из операционной, под громкие аплодисменты среднего и младшего медицинского персонала.
— Ну что, Саша, — спросил Тихонов, — пятнадцать трупов, и один «сомнительный», который ещё хочет подышать? Это всё, на что мы способны? Я, твою мать, ни хера не понял, что здесь произошло. Кроме того, что ребята, которые где — то, в массовом порядке, сожрали или выпили какую — то дрянь. И я чувствую себя полным дерьмом, понимаешь? Полным!
Я молча подошёл к другу, и встал рядом. Ну что тут скажешь? Он прав. Не спасли практически никого. Но ведь хотели, и старались, как могли. Дерьмовое чувство пустоты «разлилось» где-то внизу живота. И так захотелось водки…Нажраться, вот что сейчас было нужно. Пока отдыхали в ординаторской, к нам подошёл главный врач, и сев на диван, молча наблюдал за нами.
— Валентин Иванович, вы что-то хотели? — спросил Серёга, — А то мы с Сашкой сейчас уже хотели уйти отдыхать. Работать больше не можем.
— Да нет конечно, — ответил главный, — Я просто «спасибо» хотел сказать. Большое дело сделали. Нужно отдохнуть. Там полиция торопит меня с выводами. Ничего сказать не хотите? Анамнез?
— Сложно сказать что-то, что не скажет нам патологоанатом. Очевидно отравление химическим веществом. Слизистая желудка обожжена, как будто в неё запустили петардой. Промыть эту реакцию организма на эту дрянь, я смог только у одного. И сдаётся мне, что мальчишка просто получил малую дозу этого вещества — ответил я, и без стеснения, лёг на диван. Мне было так плохо, что всё, что происходило в ординаторской, уже казалось каким — то ведением, или плохим сном. Тошнило, мутило и жутко болела спина. Работать двое суток, да ещё на ногах, ни разу не присев, это развлечение не для слабонервных. Серёга молча сидел за столом, и писал дневники в истории болезни. Пачка была огромной, и он старательно выводил буковки не «трезвой» рукой. От усталости шатало и его. В ординаторскую начали подтягиваться наши коллеги, и Лёнька, реаниматолог, посмотрев на моё сморщенное лицо от боли, вышел за дверь, а вернулся уже с капельницей. Уверенно засунув мне в одно мгновение иглу в вену, присел на диван рядом, и тут же закрыл глаза. По «мгновению палочки волшебной», через секунду раздался могучий храп по всему помещению. Лёнька дрых без «задних» ног. Мы мило улыбались, и поздравляли друг друга с окончанием войны со смертью. Хотя бы на сегодня.
— Коллеги, всем спасибо. И всем спать. Я вызвал через министерство подмогу. Студенты последнего курса помогут с пациентами. Те, кто были в больнице в эти дни на ногах,
