Танго на цыпочках - Екатерина Лесина
Я хотела сказать астре "отпусти", но губы не шевелились. Они, наверное, склеились, оттого я потеряла дар речи. И Лара догонит…
— Успокойся. — Вдруг сказала астра человеческим голосом. Правильно, что человеческим, я же не умею разговаривать на ее языке.
— Успокойся, слышишь! Вставай. Дай руку.
Зачем ей рука, когда я уже целиком в ней сижу, только пятки приросли к твердой черной реке. Я всего чуть-чуть до нее не добежала.
— Вставай, вставай, вставай… — продолжала бубнить астра, или это первое слово просто эхом в голове отдается?
Я попыталась подняться, чтобы она, наконец, от меня отстала. Последнее, что помню — я попыталась подняться…
Тимур
Ника таращилась на него минут пять. Не моргая, не пытаясь отвести взгляд, или отвернуться. Нет, она просто лежала и таращилась, словно жирная селедка с магазинной витрины. Глаза у нее огромные, два блюдца, не иначе, — Тимур когда-то читал сказку Андерсена про огниво и долго-долго пытался представить себе собаку, у которой глаза, как блюдца. Тогда не получилось, а теперь — пожалуйста — перед ним два черных блюдца с тонкой каемочкой тускло-зеленого цвета. У наркоманов всегда зрачок расширен, это норма.
— Вставай. — Тимур потянул Нику за руку. Ладонь у нее холодная и мокрая от пота, это в жару-то, когда сам вот-вот расплавишься от зноя. Проклятье, неужели, передоз? Только этого ему не хватало, откинет коньки, а скажут — убил, хотя видит бог, он ее пальцем не тронул.
— Лару ты тоже не трогал. — Напомнила Сущность. Гадкая она, злопамятная, зато помогает видеть мир таким, каков он есть на самом деле, и плевать, что со стороны это больше всего похоже на раздвоение личности.
— Вставай. — Повторил Тимур. Маленькая дрянь не реагировала, пришлось поднимать ее на руки, хорошо, легкая. А дышит-то, дышит мелко и часто, и сердце бьется, как ненормальное. В больницу ее нужно, пока не поздно. А здесь, если не изменяет память, есть больница, прямо за домом, идти всего два шага, и Тимур пошел, осознавая, что ловить машину бесполезно: вряд ли кто захочет подвезти странную парочку, хорошо будет, если из больницы не попрут.
— Наркоманами не занимаемся. — Заявили в приемном покое.
— Но ей же плохо! — Попытался возразить Тимур. Нику и в самом деле трясло, она мычала, мотала головой из стороны в сторону, вяло дергала руками, словно пытаясь отогнать назойливых призраков, икала и плакала, не открывая глаз. Слезы крупными горошинами катились прямо из-под плотно сомкнутых ресниц.
— Ей плохо! — Салаватов повысил голос, чувствуя, как закипает проклятый огонь в груди, не сорваться бы, иначе снова на нары. Он Тимур Салаватов, а не Тимка-Бес.
Одна из девиц, с модной "перышками" стрижкой, соизволила оторвать голову от журнала.
— Мужчина, — с явным неудовольствием в голосе заявила она, — вам же русским языком сказали: наркоманами не занимаемся. Везите куда-нибудь еще!
— Куда?
— Не знаю. — Ноготок, сияющий свежим лаком нежно-розового цвета, нервно постучал по крышке стола. — Куда хотите, туда и везите!
— А если она умрет?
Никина голова все время соскальзывала с плеча, да и сама Ника с каждой минутой становилась все тяжелее. А еще она мокрая и скользкая, держать неудобно, а они говорят "везите куда хотите"…
Стервы.
— Люсь, — вторая девица, попроще да и поспокойнее на вид, робко дернула первую за рукав, — а если она помрет?
— Да они все трупы, — фыркнула Люся, поправляя прическу, — наколются, а нам лечи их, и получай копейки…
В конечном итоге, конфликт был-таки улажен. Получив из рук Салаватова "премию" к зарплате, перистоволосая Люся значительно подобрела. Нику увезли, а Тимур, сев на узкую больничную кушетку, приготовился ждать. Ждать он умел, вон, целых шесть лет приобретенного опыта. Первый год он силился понять: как же получилось то, что получилось. Второй год остро страдал от несправедливости, письма писал: друзьям, подругам, Нике вон, пытаясь донести до нее правду. На все его послания не пришло ни одного ответа. Наступил год третий, за ним четвертый, пятый и шестой. Тимур учился выживать, Тимур вытравливал из себя того, старого, доверчивого и глупого Тимура Салаватова, и строил Тимку-Беса. По кирпичику строил, по камешку, а теперь вот, Тимка-Бес не нужен и куда его девать? Вон? А, не дай-то Бог, Тимур Салаватов один не справится?
— Не надо лезть, куда не просят. — Наставительно заметила Сущность.
— Это точно. — Согласился с ней Тимур.
Мой дневничок.
Пробовала новую дурь. Странно она на меня действует, голова становится похожей на барабан, зато потом такой подъем! И трахаться хочется. Кто там из психологов чего про сублимацию говорил? Не помогает! Или это просто дурь неправильная?
Кажется, Салаватов стал что-то такое замечать. Смотрит косо да выспрашивает, где была, чем занималась. Можно подумать, я обязана перед ним отчитываться. Счаз, все брошу. Алик говорит, что таблетки покруче будут, но, честно говоря, страшновато. Курево — это ерунда, в любую минуту брошу и не замечу, с силой воли у меня все в порядке, а травить себя колесами как-то не с руки.
Ника, кажется, в Тимура влюбилась. Вот дура-то, он же серый, скучный и правильный до невозможности, хотя чего от нее ждать-то, сама такая. Жаба, которая никак в принцессу не превратиться. Смешно смотреть, как она за ним по пятам ходит и в глаза заглядывает, а Салаватов, дубина стоеросовая, не замечает ничего. Для него Ника — ребенок. У этого ребенка бюст скоро попу перевесит.
Не понятно, какого я на них трачу время?
Пробовать или нет? Алик говорит, что начать можно и с половинки, он мне на пробу так даст, без денег.
Доминика
Я потерялась в нигде. Страшно. Сверху, снизу, справа и слева пустота. Можно прыгать в ней, или на голове стоять. Или падать. Я падала бесконечно долго, и все-таки упала. На кровать. Над головою покачивался белый потолок, а рядом с ним парила голова незнакомой женщины с недовольным лицом и черно-красными перьями вместо волос.
— Очухалась? — Пробурчала женщина. "Лась, лась, лась" забилось в голове эхо.
Лась, согласилась я. Кто такая Лась?
— Пойду скажу.
Кому она скажет? Где я и почему я здесь, а не дома? Голова кружится-кружится, скоро совсем откружится. И руки чувствую, они живут отдельно от тела. Это неприятно.
— Как домой? — Где-то далеко возмущался мужчина. Мужчина возмущался. Смешно, попыталась посмеяться, едва не стошнило. Ужас какой.
Мужчине вторил женский голос, они здорово подходили
