Джон Гоуди - Пелхэм, час двадцать три

И прочие типичные персонажи городского пейзажа. Если не считать воинственного негра, смотревшего на него с прямым вызовом, остальные пассажиры делали все возможное, чтобы выглядеть как можно безобиднее и незаметнее.

Неплохо, — подумал Райдер, — все они просто груз. Груз с объявленной ценностью.

Пол вагона дернулся у него под ногами, и поезд остановился. Стивер обернулся и вопросительно взглянул на него. Райдер кивнул, Стивер откашлялся и заговорил. Голос его звучал глухо и монотонно, неловко, как у человека, которому редко приходится говорить.

— Все, кто в заднем конце вагона! Встать! Всем. И поживее.

Райдер, ожидавший, что в его половине вагона тоже начнется движение, предупредил:

— К вам это не относится. Оставайтесь на местах. Сидите смирно. Не дергайтесь. Попытаетесь встать — стреляю.

Воинственный негр заерзал на сидении. Осторожно, с тщательно отмеренным вызовом, Райдер навел дуло автомата ему в грудь. Тот сразу успокоился, довольный, что продемонстрировал свою независимость. Райдер тоже остался доволен: вызов был простой демонстрацией, можно было не обращать на него внимания.

— Всем встать. Поднимайте свои задницы. По-английски понимаете? Шевелите своими вонючими мослами.

В конце вагона экспромтом вступил в дело Уэлкам. Это было ошибкой. Пассажиры вели себя достаточно послушно, не следовало рисковать, вызывая ужас и панику. Ну ладно, можно было ожидать, что Уэлкам начнет импровизировать, так что теперь сожалеть слишком поздно.

Дверь кабины открылась, и оттуда вышел Лонгмен, подталкивая перед собой дулом автомата машиниста. Он что-то негромко сказал машинисту, и тот кивнул, оглядывая вагон в поисках свободного места. Какое-то время он поколебался возле хиппи, потом шагнул вперед и тяжело плюхнулся на сидение рядом с толстухой-негритянкой. Та отнеслась к его появлению без малейшего удивления.

Райдер кивнул Лонгмену. С ключами машиниста в руках тот склонился над замочной скважиной передней аварийной двери. Мальчики, прижавшиеся к двери спинами, оказались у него на пути. Лонгмен без всякой грубости отодвинул их в стороны.

Мамаша закричала:

— Брендон, Роберт! Пожалуйста, не трогайте их! — она вскочила и шагнула к детям.

— Сядьте, — скомандовал Райдер.

Она остановилась и протестующе обернулась к нему.

— Не спорьте. Сядьте. — Райдер подождал, пока она не вернулась на место, потом повернулся к мальчикам. — Отойдите от двери и сядьте.

Женщина судорожно притянула мальчиков к себе, умостив их между широко раздвинутых ног, словно в безопасной гавани.

Лонгмен открыл дверь, вышел на переходную площадку и, после того, как дверь закрылась, спустился на рельсы.

Райдер обвел своих пассажиров взглядом, дуло автомата угрожающе скользило по их фигурам. Девушка в затейливой шляпке беспокойно притоптывала ногой по давно не мытым черно-белым квадратам пола. Хиппи кивал и улыбался, глаза его оставались закрыты. Воинственный негр, скрестив руки на груди, холодно и обвиняюще смотрел на сидевшего через проход хорошо одетого негра с атташе-кейсом. Мальчики крутились в жестких объятиях своей мамаши…

В конце вагона пассажиры стояли лицом к двери по трое в ряд, а Уэлкам ходил вокруг них, как овчарка.

Без всякого предупреждения свет в вагоне погас, зажглось аварийное освещение. Теперь на участке от четырнадцатой до тридцать третьей улицы питание было отключено на всех четырех путях, — местном и скоростном, северном и южном.

— Кондуктор, подойдите сюда, — позвал Райдер.

Кондуктор вышел в центр вагона и остановился. Он был смертельно бледен. Райдер сказал:

— Я хочу, чтобы вы вывели всех пассажиров на пути.

— Да, сэр, — с готовностью кивнул кондуктор.

— Соберите заодно всех пассажиров в остальных девяти вагонах и отведите их обратно на станцию «Двадцать восьмая улица».

Кондуктор с тревогой взглянул на него.

— Но они не захотят выходить из поезда.

Райдер пожал плечами.

— Скажите, поезд дальше не пойдет.

— Я это сделаю, но… — кондуктор перешел на доверительный тон. — Пассажиры не любят выходить из поезда, даже когда знают, что он не пойдет. Это, конечно, странно…

— Делайте, что я вам сказал, — отрезал Райдер.

— Пожалуйста, можно мне выйти? — Девушка в шляпке перестала дергать ногой и подалась вперед. — У меня очень важная встреча.

— Нет, — буркнул Райдер. — Никто из пассажиров этой части вагона отсюда не выйдет.

— У меня очень важное прослушивание. Я работаю в театре…

— Сэр? — Молодая мамаша вытянула шею над головами своих мальчиков. — Пожалуйста, сэр. Вы меня слышите? Мои мальчики такие нервные…

— Никто отсюда не выйдет, — повторил Райдер.

Старик в кашемировом пальто прокашлялся:

— Я не прошу разрешения выйти, но… Не могли бы вы по крайней мере сообщить, что происходит?

— Да, конечно, — кивнул Райдер. — Вы захвачены четверкой отчаянных парней с автоматами.

Старик улыбнулся.

— Полагаю, если задаешь глупый вопрос…

— Пока достаточно, — ухмыльнулся Райдер. — Других ответов не будет. И не должно быть других вопросов.

Поскольку попытки девицы обмануть его и апломб старика были совершенно очевидны, он остался удовлетворен: не похоже, что кто-нибудь поддастся панике.

Лонгмен вошел через аварийную дверь. Автомат был зажат у него подмышкой, он потирал ладони, стараясь стряхнуть пыль и грязь. Прошли, наверное, месяцы, а то и годы с того момента, когда последний раз пользовались аварийным электрошкафом.

Райдер дал ему знак, Лонгмен направил автомат на пассажиров. Райдер прошел в конец вагона. Кондуктор убеждал пассажиров, что контактный рельс уже не представляет никакой опасности.

— Мэм, напряжение выключено. Один из этих джентльменов был настолько любезен, что отключил питание.

Уэлкам грубо расхохотался, вызвав робкий ответный смешок пассажиров. Кондуктор покраснел, вышел и спрыгнул на платформу. Пассажиры последовали за ним, только более неловко. Тех, кто колебался, опасаясь упасть, Уэлкам подгонял тычками автомата.

Стивер подошел к Райдеру и прошептал:

— Пятеро из них — черномазые. Кто станет платить за черномазых?

— Они стоят столько же, как и любой другой. А может быть, даже больше.

— Опять политика, да? — Стивер пожал плечами.

Когда почти все пассажиры, кроме троих-четверых, исчезли за дверью, Райдер вернулся обратно в головную часть вагона и вошел в кабину. Там стоял сильный запах пота. Через лобовое стекло было видно, что все фонари, питавшиеся от постоянного тока, погасли. Но сигналы и огни безопасности на переменном токе продолжали гореть. Неподалеку светился одинокий голубой огонек — там находился телефон, с которого можно было позвонить при чрезвычайных обстоятельствах. Дальше шла непрерывная цепочка зеленых огней светофоров.

Райдер вынул микрофон из гнезда под окном окна и поискал черную кнопку, включавшую передатчик. Но не успел он её нажать, как кабину заполнил громкий голос.

— Центр управления вызывает Пелхэм Час Двадцать Три. Что за хреновина у вас там происходит? Кто выключил питание? Почему не позвонили на подстанцию и ничего не объяснили? Вы слышите меня? Повторяю, вы меня слышите? Говорит начальник дистанции. Отвечайте, черт бы вас побрал, отвечайте, Пелхэм Час Двадцать Три, отвечай, ты, ненормальный сукин сын!

Райдер нажал кнопку.

— Пелхэм Час Двадцать Три вызывает центр управления. Вы меня слышите?

— Где вы были, черт возьми? Что с вами случилось? Что вы делаете на путях? Почему не отвечаете по радио? Отвечайте, отвечайте, Пелхэм Час Двадцать Три, говорите же!

— Пелхэм Час Двадцать Три вызывает центр управления, — повторил Райдер. — Центр управления, ваш поезд захвачен. Вы меня слышите? Ваш поезд захвачен. Центр управления, отвечайте.

Глава 5

Том Берри говорил себе, как случалось и раньше, что не было смысла что-то предпринимать. Может быть, не замечтайся он наяву, не думай о Диди вместо того, чтобы думать о долге, он мог бы заметить, что происходит нечто подозрительное. Но когда он наконец открыл глаза, перед ним были четыре автомата, и любой из них мог превратить его в груду окровавленного мяса прежде, чем он успеет схватиться за револьвер.

Нельзя сказать, что на свете не было полицейских, которые, движимые рефлексом, заложенном в них с первого дня пребывания в полицейской академии — сложной смеси из привитого чувства долга и презрения к преступникам — не предприняли бы что-нибудь и тем самым не пошли на добровольное самоубийство. Диди назвала бы это результатом промывки мозгов. Да, он знал таких полицейских, и не все они были дураками — так же как не все приличными людьми. Люди с промытыми мозгами или просто люди, всерьез относящиеся к своим обязанностям? Он сам с кольтом 38 калибра на поясе целиком доверялся своим рефлексам. Если это могло послужить утешением, он мог надеяться до конца своей карьеры полицейского оставаться целым и невредимым.