Марк Фурман - Девушка, больница, ночь
После разговора с Левашовым Иван Иванович почувствовал сильную усталость. Он выдернул телефонный шнур из розетки и, едва голова коснулась подушки, моментально уснул.
14
Из операционного блока Бережной прошел в палату, куда перевезли Васнецова. Прислушавшись к совету старшей сестры, он поручил описать ход операции Левашову. Анализ сложной травмы, изложенный в истории болезни последовательно и во всех деталях, будет весьма полезным для молодого врача. К тому же Сергей Леонтьевич не чувствовал душевных и физических сил, чтобы после четырех часов стоячей напряженной работы сесть за письменный стол еще как минимум на час-полтора.
Бригадир лежал на специальной кровати с приподнятым изголовьем, разметав в стороны мускулистые руки. В его локтевые вены ввели иглы, соединенные с системами для переливания. Через тонкую пластмассовую трубочку — катетер поступал в правую подключичную вену белковый гидролизат. В таком положении спящий был схож с космонавтом, опутанном датчиками и проводами. Из ампул равномерно, в заданном ритме срывались вниз капли раствора, чтобы, пройдя через стекло и пластмассу, попасть прямо в кровь Васнецова.
Сергей Леонтьевич приветливо поздоровался с медсестрой — симпатичной девушкой-студенткой, читавшей потрепанный учебник по анатомии, взглянул на деления ампул, на одной передвинул зажим, и темно-красные капли стали падать быстрее. Лицо Васнецова уже порозовело, однако дышал он тяжело, с усилием. Широкая грудь неравномерно вздымалась, сотрясая металлическую кровать.
Бережной откинул простыню, присел на табурет и, наклонившись вперед, пристально, подобно художнику, изучающему натуру, стал осматривать обнаженного Васнецова. Взор хирурга, задержавшись на лице с резко обозначившимися скулами, спускался все ниже. Казалось, глаза стремились проникнуть внутрь израненного тела, чтобы убедиться в надежности проделанной работы. Однако чего не дано, того не дано…
Когда-нибудь в будущем, возможно, не столь отдаленном, наука добьется того, чтобы врач смог на цветном экране в любое время разглядеть любой интересующий его орган. Пока же Сергей Леонтьевич, используя свой опыт и интуицию, как хорошая и настырная охотничья собака, буквально обнюхивал больного с головы до пят.
Пульс был напряжен, частил, давление сто на шестьдесят. Он прижал стетоскоп к левому боку: дыхание чуть ослаблено, слышны множественные сухие и влажные хрипы. Возможно, начинается пневмония. Надо бы сделать рентгенограмму часика через три, когда положение с легкими станет яснее. Что его обрадовало, так это руки. Нет, вовсе не с эстетической стороны смотрел Бережной на крупные кисти литейщика с удивительно длинными для такой профессии пальцами, в кожу которых темноватой беспорядочной мозаикой внедрились частицы металла. Он сжал пальцы, они мягко ответили ему — теплые, слегка дрожащие. Обнадеживающий признак: тепло в кончиках пальцев свидетельствовало о достаточно энергичной работе сердца, которое, несмотря на тяжелую травму, гнало живую горячую кровь по хитросплетениям артерий, от крупных до самых их мелких веточек — капилляров.
Мысли его прервал голос медсестры. Начмед просил Бережного срочно зайти к нему в кабинет.
Заместитель главврача Анатолий Павлович Бычков среди медперсонала четвертой больницы считался в высшей степени осторожным и дипломатичным человеком. Впрочем, возможно этому способствовала его профессия невропатолога: любую конфликтную ситуацию Бычков старался перевести в бесконфликтную. Затем, когда пламя страстей утихало, он решал вопрос по существу. Эта осмотрительность раздражала многих, однако бесспорно, что начмед, подобно опытному лоцману на корабле, уверенно вел сложное больничное хозяйство на семьсот коек с восемью специализированными отделениями. Как и в любой другой больнице, больше всего хлопот ему доставляла хирургия.
Фамилию свою, короткую и решительную, Бычков определенно не оправдывал. Как-то в больничной стенгазете, выпущенной к восьмому марта, среди прочих дружеских шаржей художник изобразил Анатолия Павловича в виде крупного черного быка, понуро уходящего с арены под озадаченным взором воинственной женщины — матадора. В одной руке эффектная дама держала красный развевающийся плащ, в другой — большой шприц. В амазонке без особого труда можно было узнать заведующую кардиологическим отделением Александру Григорьевну Беляеву. Рисунок, в силу актуальности проблем и очевидной достоверности, имел колоссальный успех. Правда, провисела газета недолго, всего четыре дня. Потом ее сняли совершенно неожиданно, что позволило кому-то из штатных остряков отождествить скромное издание с «Гаражом» Эльдара Рязанова, столь же таинственно и неожиданно исчезнувшим с городских экранов.
Только что из кабинета Анатолия Павловича ушел Левашов. Он рассказал о ночном инциденте, в деловом тоне преподнес Бычкову содержание телефонного разговора с Чурьяновым, не упомянув, однако, о не выгодных для себя подробностях.
«Оборотистый малый и неплохой дипломат, — одобрительно прикинул Бычков. — Молод, но не зелен. С утра успел у меня побывать, доложить, как положено, начальству, при этом в первую очередь о себе подумал. Почуял, что нарвался на неприятности, все же, вероятно, выйдет сухим из воды. Иногда для врача, тем более оперирующего хирурга, находчивость не последнее дело. А вдруг этот врач со «скорой», несговорчивый со мной, но столь неожиданно уступивший Левашову, передумает и напишет куда положено? Тогда предугадать дальнейшие события весьма сложно. Проще всего, конечно, объявить Левашову выговор. Но тогда этот ночной эпизод станет известен всем, в больнице начнутся разговоры, молва долетит и до горздрава. Сор из избы… А до Нового года чуть больше недели, и показатели по всем отделениям вполне приличные. Увеличился оборот койко-дней, незначителен процент расхождения диагнозов, в целом по больнице снизилась смертность. Конечно, ему с Чурьяновым вторично разговаривать не стоит. Нужен другой, по возможности, авторитетный человек. Он перебрал несколько кандидатур, пока не вспомнил о Бережном.
Сегодня на традиционной утренней «пятиминутке» заведующий отсутствовал. Бычков знал, что в больницу доставили пострадавшего с тяжелой производственной травмой. Анатолию Павловичу дважды звонил с тракторного завода главный инженер, состоянием Васнецова интересовалась прокуратура. Операция, в удачном исходе которой были заинтересованы буквально все, недавно закончилась. Бережной, наверное, только отходит от нее. Уставший, не выспавшийся, вряд ли он станет детально вникать в суть конфликта между врачом «скорой» и своим ординатором. Бычков нажал кнопку селектора и связался с хирургическим отделением.
Вызов к начмеду удивил Сергея Леонтьевича. Обычно зам. главного после серьезных операций не тревожил хирургов. А тут, когда прооперированный еще не очнулся после наркоза, какие-то дела. Что за срочность?
Однако военная косточка всегда была сильна в Бережном: раз начальство приглашает, надо идти. Подавив раздражение, он вызвал анестезиолога. Пока давление и пульс, в общем-то, соответствовали состоянию Васнецова, и без особых опасений Сергей Леонтьевич покинул палату.
Спускаясь по лестнице, Бережной на ходу поздоровался с сестрой приемного покоя. Нина Анатольевна остановила его:
— Можно вас задержать, Сергей Леонтьевич? Тут такое дело…
— Всегда к вашим услугам, Ниночка. — С ней он мог позволить себе легкую фамильярность: сестра приемного, наряду с Бережным, считалась одним из ветеранов больницы. Они отошли в сторону, и спустя пару минут Бережной узнал о ночном инциденте между врачом скорой и Левашовым.
В душном кабинете Сергей Леонтьевич, едва успел сменить пропотевший рабочий халат на свежую пижаму и выпить стакан тепловатого чая, как в приоткрытую дверь заглянул Левашов. Ловко согнув длинное туловище в дугу, он ухитрился, оставаясь в коридоре, просунуть голову в комнату.
— Уделите пару минут, Сергей Леонтьевич…
— У вас что-нибудь срочное, Виталий? Заходите же, так неловко стоять, — сухо ответил Бережной.
— В общем-то, ничего экстренного. Есть небольшой разговор.
— Знаю, знаю… У молодежи проблем хватает, и все неотложные. Приходите-ка со своим вопросом после обеда, я догадываюсь, о чем вы хотели поговорить. И почаще навещайте Васнецова. Если до операции больной для врача царь, то после нее — и царь, и Бог. А сейчас иду к Бычкову, вызывает…
Бережной подошел к зеркалу, несколько раз провел расческой по густой седой шевелюре, вытер полотенцем покрытый капельками пота лоб. Внезапно до ломоты в висках накатившая слабость, вынудила его опереться о край умывальника, усилием воли он не раз гасил это неприятное, близкое к беспомощности состояние. Только бы не во время операции, как сегодня.
