Александр Граков - Руссак (фрагмент)
* РПК - ручной пулемет Калашникова, калибр 5,45.
Окончив эту долгую речь. Малян "забил косяк" с "планом" и, после пятиминутного раздумья, издал приказ:
- Грунский отвечает за физподготовку батальона и тактические занятия с "военкоматом" - стариками, учителями, бомжами!.. Это была уже хоть маленькая, но командная должность.
В один из теплых апрельских дней в батальоне объявили, что все, свободные от дежурства на постах, к середине дня должны собраться на поле у разбитой школы. Тут же объяснялась и причина сборов - состоится финальный матч первенства бригады по футболу; встреча команды офицеров
земляков и любимцев комбрига Григоряна, из Эчмиадзина, и новобранцев-ереванцев. Матч, по задумке командира, должен был отвлечь личный состав от дурных мыслей перед наступлением и служил своеобразным праздником спорта и веселья, А так как питание и обеспечение всех подразделений
соединения, кроме "родного" Григоряну, было на том же уровне, который успел оценить Олег еще в Ленинакане - "безнадега", то действительно - смешно было противопоставлять откормленным офицерам-эчмиадзинцам еле волочащих от голода ноги ереванцев. Азарт от игры, конечно, был, но, в
основном, у болельщиков из офицерья: игра, по сути дела, шла в одни ворота.
Эчмиадзинцы вкатывали в ворота противника мяч за мячом. Итоговый счет был разгромным - 7 : 2, не в пользу ереванского батальона. Как, собственно, и предполагалось с самого начала.
И вручение призов победителям также произвело очень "веселое" впечатление на триста пятьдесят голодных рядовых постовиков. Сам Мамвел Григорян вручил счастливчикам двух баранов, несколько ящиков с консервами, по десять бутылок коньяка и шампанского для торжественного обеда, а его "девочка" - боевая подруга, она же заместитель по тылу и ППЖ (походно-полевая жена), вручила каждому "крутому" футболисту полушубок на овчине и чисто "фирмовый" спортивный костюм "Адидас".
"Да, очень "веселенькое" мероприятие, что там ни говори! - думал Олег, возвращаясь после торжественной церемонии в казарму. - А попробуй обратиться с жалобой на плохое питание и рваное обмундирование, тут же чуть ли не стонут офицеры-кормильцы: снабжение, мол, ни к черту - на складах мыши голые и голодные бегают!". Олег вспомнил одну из таких ленинаканских "мышей" кладовщика Аро, и тут же действительно не мог удержаться от хохота: сравнение было не в пользу серых тварей.
А поздно вечером, ворочаясь на жесткой солдатской постели, он понял еще одну простую истину:
жизнь офицерского и рядового составов в этой "освободительной" армии разительно похожа на жизнь "новых русских" и, сравнительно с ними - простых колхозников там, в покинутой им России. У офицеров - свои порядки, жратва и одежда, а у рядовых - полуголодное существование, основной
радостью которого являлся сбитый на лету воробей или скворец (обычно птицы в тех краях в пределах видимости человеческого глаза на землю не садятся), или найденная где-нибудь в скалах полянка с киндзой, а то и чей-то заброшенный огород с луком. Некоторые не брезговали "шакалить" по вечерам в помойных ящиках у офицерских столовых, и, видимо, не были "в пролете" вечно ходили со сравнительно довольными рожами.
Да не только в питании было дело: особые порядки касались и вещевой службы (кому че, кому- ниче), и девочек старших, "больших" офицеров, а также женского пола из состава медперсонала и кухни. И рядовых солдат в этих вопросах ставили в жесткие рамки, не вызывающие сомнения в их полной беспомощности перед офицерской элитой...
С пятого апреля начались усиленные занятия сформированных накануне штурмовых групп, в которые входили солдаты, крепкие еще, здоровые в общем, по командирским понятиям - не совсем сдыхающие от недоедания.
Занятия проходили с впечатляющим эффектом: по небу туда-сюда носились штурмовики, по полю, маневрируя, ползали танки Т-72, а пехота орала "ур-р-ря!" и вовсю палила холостыми из АКМ-ов, норовя попасть гранатой-болванкой по танковой решетке радиатора. Понять, конечно, кто кого лупит, было трудновато, но само обращение с оружием, полнейшая безнаказанность от пуль и осколков - относительная, конечно, ибо холостым выстрелом иногда запросто вышибали глаз, а безобидным на первый взгляд взрывпакетом отрывало руку, ногу, а то и чего похлеще при ползании по-пластунски, - возбуждали солдатиков-добровольцев не хуже хорошей наркоты.
В этот же день любовница комбрига - Назик, семнадцатилетняя симпатюля, шастала по полю с видеокамерой, снимая "для памяти" наиболее интересные моменты учебной штурмовки. Позы она, конечно, изображая великого Федерико Феллини, принимала такие, что у штурмующих оружие из
рук вываливалось при виде ее различных оголенностей, но и сама при этом увлеклась настолько, что имела неосторожность приблизиться на опасное расстояние к маневрирующему Т-72. А молодой, неопытный механик-водитель, естественно, не мог видеть, что сзади танка совершает променад такая
"драгоценность". Ну и зацепил правым бортом ее плечо. Слегка, порвав бортовым крюком лямку вязаного то ли платья, то ли полупальто. Но этого оказалось достаточно, чтобы комбриговская ППЖ взвыла в полный голос не столько от боли, сколько от страха и злости за испорченный наряд. А через пять минут эчмиадзинские офицеры затаптывали в грязь ничего не понимающего, перепуганного танкиста. Шлюшка Назик тоже старалась внести свою лепту в избиение, норовя пнуть его в лицо, да побольнее, подкованными каблучками замшевых сапожек. Это "дело", которое Олег наблюдал издали,
называлось здесь "обычным". А к утру следующего дня Рашид принес новость:
- Слышь, руссаки! А танкист-пацан "дуба секанул" - забили его до смерти! Еще один "павший в боях за свободу и независимость НКР" посмотрите, домой так и напишут!
Понятное дело: по бригаде поползли нехорошие слухи и кривотолки. Это перед наступлением-то! И начальство решило преподнести рядовому составу "большой сюрприз"...
В десять часов утра на запасные пути местной железнодорожной станции загнали необычный состав:
наглухо закрытые пульмановские вагоны, на тамбурных площадках которых примостились по паре солдат с овчаркой. На ярко-красных погонах у них были две золотистые буквы "ВВ" - внутренние войска. На станции солдаты сноровисто, по одному, спрыгнули с подножек и, понатужившись, налегли на двери-ворота. Те, постукивая роликами, поехали в сторону, открывая проемы, забранные решетками, сваренными из толстой арматуры. И тотчас встречающих состав добровольцев оглушило... женским гомоном, выкриками и крепким, совсем не женским матом.
Оказывается, местное начальство, договорившись с кем-то из высших кругов, завернуло "на денек" следовавший транзитом, из одной ИТК в другую, плановый конвой с осужденными женщинами. Причем подобрали умно: следующих этапом по одной лишь статье - за растрату. Почему умно? Да потому что за растрату у нас в России ни один уважающий себя работник или работница прилавка никогда не сядет. Особенно те, у кого солидный стаж работы в этой профессии. Для отсидки существует особая категория "мальчиков" и "девочек", только что окончивших торгово-учебное заведение и поступивших на практику в тот или иной магазин или на базу. При очередной ревизии их "подставляют", и, таким образом, недостающая на данный момент в кассе предприятия розничной торговли выручка или партия дефицитного товара на складе списывается за счет этих стажеров. Большая часть из них - те, которых не в силах выкупить родители, родственники, или "добрые дяди-спонсоры", оседает в исправительно-трудовых колониях различных режимов - в зависимости от "размера хищений". Довольны почти все: ОБХСС или, по-новому ОБЭП отсутствием "висяка", члены ревизионной комиссии
сознанием выполненного долга, а матерые работники прилавка - отведенной в очередной раз бедой. Горе родителей и искалеченная юная жизнь - а что это такое перед ощущением тугой, хрустящей пачки "крупнокалиберных купюр" в чьем-нибудь потном, жирном кулаке?...
Потому-то этот состав из трех вагонов и содержал, в основном, молодой контингент растратчиц, определенных этапом в НТК строго режима на одном из берегов Южного Буга в Западной Украине.
Грунский, оказавшийся волею ротного в толпе "встречающих", с изумлением вглядывался в женские тела, прилипшие к прутьям решетки, отгораживающей свежий воздух от испарений вагонной параши.
Одетые в одинаковые темно-синие платья-халаты, арестантки, однако, не были похожи одна на другую - юные, симпатичные, но какие-то блекло-серые лица сменились у решеток пожилыми, одутловатыми. За порцией свежего воздуха выползли из темных углов на свет божий "мамы": те, кто учил неопытных, впервые попавших на зону, удовлетворять самих себя - "толочься" кукурузным початком, огурцом или просто кашей, плотно набитой в капроновый чулок...
А из-за решетки в сторону охранников полетели куски.., конской колбасы, недавно, в пути выданной им на завтрак.
