Александр Аде - Год сыча
Но дальше случилось то, что в родительские планы ну никак не входило. Будучи на втором курсе, Француз изувечил девчонку, которая имела наглость ему отказать. Папаша дело замял, но пришлось пацану вуз оставить.
И тут словно кто его подменил: ушел из дома, связался с бандой Клыка и вскоре, благодаря явному преимуществу в интеллекте над остальной братвой, стал правой рукой атамана. Папаша пытался было сыночка урезонить, но грянул путч со всеми вытекавшими последствиями. Пришлось функционеру срочно переквалифицироваться в бизнесмена, что удалось ему с блеском – похоже, не столько заботило его светлое коммунистическое завтра, сколько собственное благополучное сегодня.
Закрутился папаня, о собственном чаде позабыл. Мамаша, должно быть, как и положено, вся извелась, кровиночку свою оплакивая, но, думаю, вскоре угомонилась: пристроился мальчик очень даже недурно, раскатывает на крутой тачке, сорит деньгами. Зам президента процветающей фирмы – не пуп царапать. А что с плохишами дружит, так время на дворе криминальное. Как еще первоначальный капитал сколотить?..
Такая вот биография бандита-предпринимателя. Уцепиться, в общем-то, не за что, но портрет вырисовывается вполне отчетливый.
Ах, Карменсита, она же Катька-Катушка! В третий раз попадаешься ты на моем пути. Причем дважды наши встречи происходили в обстановке вполне уголовной. Да и в третий раз, девочка, угодила ты в одну компашку с Клыком и Французом, а это ничего хорошего не предвещает.
Похоже, судьба и впрямь подбрасывает мне тебя как подсказку, и я буду последним кретином, если ей не воспользуюсь. А потому послежу не только за Французом, но и за тобой, миленькая. Поглядим, кто быстрее – он или ты – приведет меня к решению задачки.
* * *22 июня. Пятница. Утро одного из самых долгих дней в году не балует обилием света. Небо обложено сплошными, подернутыми сединой сизыми тучами, сулящими скорый дождь. Подгребаю к угрюмому зданию гостиницы «Губернская», на третьем этаже которого расположился офис «Одиссея энд Орфея». Таких фирм в гостинице полнешенько.
А вот и мой поднадзорный Француз, сильно схожий с приложенной к досье фоткой. Он оказывается мужиком изрядного роста и, прямо скажем, не худым, этакая помесь надменного латинянина и бурого мишки, облаченная в костюм цвета топленого молока, белейшую рубашку и остальные аксессуары в тон. Неторопливо выбравшись из золотистого «фольксвагена», он решительно, как бизнесмен, и солидно, как начальник, ныряет в бездонное чрево «Губернской».
Мне остается только ждать.
Гостиничная дверь то и дело кого-нибудь впускает или выпускает. Через четыре с небольшим часа наблюдения, когда я, сглатывая слюну, подумываю об обеде, из «Губернской» вываливается Француз, выводит своего конька из табуна мирно пасущихся парноколесных и под накрапывающим дождиком мчится вдаль. Двигаюсь за ним, держась на подобающем расстоянии.
Француз паркуется на площади, уверенно, по-хозяйски заходит в мэрию и появляется вновь через час с минутами. К этому времени малютка-дождик звереет и ураганом воды обрушивается на землю. «Дворники» едва успевают смахивать струи, льющиеся по лобовому стеклу «жигуля».
Жду, что бизнесмен вприпрыжку рванет к своей блистающей влажным золотом тачке, но он, не роняя достоинства, движется нарочито неспешным шагом. Его расчесанные на прямой пробор горчичного цвета волосы темнеют под потоками дождя. Крепкий орешек, истинный зам Клыка.
«Фольксваген» срывается с места. Пристраиваюсь к нему в хвост. Даже под ливнем Француз ведет аккуратную немецкую машинку с чисто русской лихой беспечностью. Тем не менее без особых происшествий добираемся до окраинного ресторанчика, убогой серой коробульки. Но мне-то известно, что предназначен кабачок для гурманов с брюхатым кошельком. Как-то раз мы с Сероглазкой заглянули в эту общепитовскую точку, сунули носы в меню – и удалились с пламенеющими ушами. Цены здесь кусачие, как бешеные блохи.
Пока зам Клыка насыщается деликатесами, достаю из пакета бутерброды и принимаюсь смачно уплетать, запивая крепким чаем из термоса. И – следует отметить – еще неизвестно, чей желудок наслаждается больше, изощренный Француза или неприхотливый мой.
Похоже, ест бандит основательнее, чем работает. На ритуал поглощения пищи тратит он около часа. Наверняка закончив трапезу испанским вином, которое, говорят, здесь восхитительно, Француз покидает гостеприимное заведение и отправляется в дорогу, отяжелевший и веселый. К этому времени дождь сам собой иссякает, и мир вокруг становится солнечным, жарким, испаряющим не выпитую землей воду.
Само собой, возвращаться в офис к трудам праведным (и неправедным) Француз не собирается – после такого-то обеда! Пересекает полгорода и тормозит у подъезда дома, в котором, если судить по досье, жительствует – один в трехкомнатной фатере. Домишко, надо отметить, явно не для состоятельных горожан: «хрущоба» в окраинном районе. Но, если верить тому же источнику, имеется у Француза еще и коттедж в пригороде.
Подъездная утроба поглощает вальяжного бандита, а я остаюсь коротать время в тесном домике на колесах. Так протекает с полчаса. Уже подумываю о возвращении восвояси, как вдруг… или у меня начались глюки?.. из припарковавшегося невдалеке автомобильчика выпархивает… Лариса! Если бы здесь и сейчас появился сам покойный Джон Леннон, помахал мне ручкой и спел «Еллоу субмарин», я бы не был так опрокинут.
Клон Леточкиной мамаши скрывается за дверью Французова подъезда, а я остаюсь в «жигуле» нести почетную вахту. Теперь мое безмозглое занятие обретает смысл.
Время тащится, точно ползет на карачках. Долдонит дешевые песенки радио, отчего мое серое вещество постепенно обращается в мякиш. Проходит час, начинается второй… а вот и Лариса. Или ее двойник. Деловито направляется к небольшой изящной «киа» и отчаливает. Пускаюсь следом за ней.
Машинка цвета весенней зелени катится беззаботно, как играющий жеребенок. Рулит водительша рисково, на грани фола. Оказавшись у дома, в котором проживает Лариса, она закатывает машину в подземный гараж и скрывается в недрах здания. А я, отложив обмозговывание неожиданной головоломки на потом, еду к Анне.
Только теперь замечаю, как первозданно сияет омытое дождем вечернее небо и сладострастно пахнет трава. И мне кажется, что он никогда не кончится – долгий день, полный нежности и любви…
Домой добираюсь к десяти часам, а медовый вечер все длится, не собираясь перетекать в ночь. Расслабленно хаваю приготовленный Сероглазкой ужин и за кружкой пива обдумываю ситуацию. И кажется она мне дикой до опупения. Что может связывать сорокапятилетнюю пианистку Ларису и тридцатилетнего бандита Француза?
Ого, в какие дебри сворачивает мое расследование!
* * *25 июня. Понедельник. С восьми утра стерегу Француза у подъезда его дома. В полдесятого появляется. На нем уже другой костюм – опять же светлый, но чуть с зеленцой. Ни дать ни взять голливудская кинозвезда, собравшаяся на съемки очередного блокбастера. Он усаживается в золотистый «фольк» и уматывает.
Для верности повременив, поднимаюсь на третий этаж и звоню в его квартиру. Наивно даже предполагать, что дверь отворится и на пороге, как в конце романтической сказки, возникнет Лета. Впрочем, почему бы и нет? А вдруг и впрямь скрипачка живет с «очаровательным кавалером» Французом, прячась у него от домогательств Клыка, а Лариса тайком навещает дочурку? Версия ни с чем не сообразная, но всякое в жизни бывает.
Слышно, как звонок прокатывается по квартире, забираясь во все ее уголки. Давлю на кнопочку еще и еще, пока не убеждаюсь: нет, не появится передо мной девочка с родинкой на правой щеке, как Ассоль, дождавшаяся своего капитана Грэя.
Проделываю то же самое с кнопочкой у соседней двери. Мне везет: после довольно долгого молчания слышу шаркающие шаги, предвещающие появление согнутой, почти горбатой бабули лет восьмидесяти с гаком. Но ее подслеповатые глазки на морщинистом лице – такое принято сравнивать с печеным яблоком – глядят востренько, а грива седых волос топорщится во все стороны, как у молодой. Лихая старуха. В наше время отворять незнакомым людям рискуют самые отчаянные. Может, она таким образом хочет чужими руками покончить счеты с опостылевшей жизнью?
– Я из милиции, бабушка.
– Документ покажьте.
Подношу к ее носу удостоверение – махровую липу, смастаченную рыночными умельцами.
– Что, бабуля, можете сказать про своего соседа?
– Парень как парень. Из себя видный, здоровый, вроде тебя, и, видать, богатый, на дорогой машине ездит. Натворил чего?
– Один живет?
– Да будто один. Тихий. Только вот, охальник, музыку до ночи крутит. В стенку постучим, он и угомонится.
– А гости у него бывают?
– А как же, ходит дамочка.
– Молоденькая?
– Для меня, милый, сейчас все молоденькие, кому меньше восьми десятков. Мне восемьдесят семь стукнуло. А эта дамочка лет сорока. Может, я и ошибаюсь. Сейчас не разберешь, сколько кому, все накрашенные, в штанах. Вчера была. Или позавчера. Путаться я в днях стала. Сегодня какой?
