Рита Тальвердиева - Близнец для президента. Роман с музыкой

– …

– Да все поймешь… С полуслова! Время-то… – он чиркнул пальцем по горлу, будто собеседник мог его видеть. – И субординация, черт бы ее побрал, – упавшим голосом выдохнул он.

– …

– Точно, Кнут! Включай на запись и с докладом к Самому. Он ждет.

– …

– Да хоть ящик! За мной не заржавеет. Включил?

– …

– Я – коротко, самую суть… Итак! Из него, этого Меломана, мы вылепим вторую Вангу, новоявленного Нострадамуса, черта, дьявола, мессию… Месяц-другой на доработку, и Меломан уже вещает народу имя четвертого президента. Усек?

– …

– Как в чем прикол?! Тупишь или прикидываешься! Имя-то он назовет нашего , кхм-кхм, не хочу по телефону… Понял?!

– …

– Какое еще фуфло?! – опустился он на диван. – Четыре года, как день пролетят. А что шеф говорит, а? Со старта победу ковать надо, со старта!

– …

– Да не верит народ уже ни во что, политикам – тем более! Только чуда и откровения свыше ждет, да баюкает в душе веру.

– …

– А мы сделаем Меломану предложение, от которого он не сможет отказаться.

– …

– Ага, – рассмеялся он и скрестил ноги на журнальном столике. – Вначале Меломана «закопаем», затем вытащим – расклад известный. В Робин Гудах ходить будем, кентом еще нашим он станет. Из благодарности… И будет у нас своя, российская мессия – Меломан, и играть станет он по нашим нотам, – победно улыбнулся он.

– …

– Я сам знаю, – уже покровительственно процедил он. – Ты, главное, наверх доложи. Скажи, родил Влад идею. Если надо выполню роль связного или спасителя. От имени нашей партии. Как прикажут, короче…

Глава II

Зеркало

За три месяца до событий, Подмосковье, 14 декабря 2007 г.

Слепое небо припало к земле, скупо роняя продрогшие снежинки. Пятый час пополудни, а декабрьские сумерки уже разлились в предвкушении, спешно заштриховывая роскошный дачный поселок. Где-то вдали обреченно задышал колокол, отпевая еще один прожитый день. Как вдруг небо прозрело: яростный зрачок солнца упрямо впился в бескрайнее море соснового бора. Припорошенные снегом макушки деревьев встрепенулись, заискрились и, ярко зардевшись, застыли в невольном смущении.

– Еще не вечер, – пробормотал тучный, лысоватый, но моложавый на вид мужчина. – Не вечер.

Оторвавшись от окна, он обошел изящный письменный стол, за которым еще минут пять назад дремал над горящим глянцем журналом; равнодушно скользнул взглядом по резной конторке красного дерева и прожег вопросом овальное зеркало в массивном золоченом багете.

Он себе не понравился. Скривился. Зеркало ответило взаимностью.

Он показал язык. Зеркало отпрянуло, испугалось. Он – тоже: язык отчего-то был грязно-серый, с ним гармонировали и запавшие подглазья, а шея налилась вдруг малиновым. Компот, короче. Выпорхнувший привет с хромого на счастье детдомовского детства.

Ощерившись, он продемонстрировал зеркалу недавнюю гордость – очередной идеальный зуборяд на новенькой верхней челюсти. Но теперь с фальшивых клыков стекало по каратному брюлику. Бенгальскими всполохами заплясали вдруг в зеркале искры. «Класс!» – равнодушно сморгнуло отражение.

Но взгляд уже метнулся к иконостасу: любительские фотографии его детдомовской юности дружно открещивались от него нынешнего.

Куда ж делась призывная ямочка на еще нежном подбородке?

«Утонула» – услужливо подтвердило зеркало.

Он запрокинул было голову. Тщетно. Налитый салом ошейник не пускал, давно растворилась в нем «ямочка» – он и не заметил.

А куда делась закодированная неизвестными предками порода, просачивающаяся еще в детстве даже сквозь утлый казенный прикид?

«Уелась, размылась, слиняла», – схохмило зеркало.

А чуб? Солнцем позолоченные вихры?.. А взгляд? Наглый, прямой и дерзкий. От которого трепетали даже студентки-конфетки?..

Он прищурился, подмигнул, выгнул бровь. Напрасно. Вместо ироничного вызова – застиранная до бесцветья блеклость. Он призвал на помощь эмоции: гнев, злость и, наконец, ужас. Последний играть не пришлось. Увы! Гримасы меряли лишь пустоту. Муть не осела и не вскипела обидой, лишь затянулась болотной ряской. Застиранный взгляд не пробила даже нахлынувшая тоска. В нем по-прежнему плескалась пустота. Он растерялся.

Новообретенное состояние вызвало протест. Так какого рожна он клыкастым вепрем пер сюда? А?! В эту упакованную до седьмого колена пресную и обрыдлую так скоро жизнь? Какого черта?..

А ему-то всего тридцать. И казалось, все впереди. Он успешно и, главное, вовремя продал свой опасный, замешанный на кураже и удаче, бизнес. Теперь он – туз-барон. Рантье, черт побери! И, как три года назад, не слезает с 824 места в постоянно обновляющемся рейтинге престижного журнала – среди самых состоятельных людей планеты.

И – что? И – где это я? Где? Ау!!

Ожесточенно он помял лапой лицо, словно раздосадованный скульптор, недовольный своей работой, и пошел от зеркала прочь. А пятерня уже вломилась за резинку велюровых штанов и принялась исступленно карябать пах. Детдомовская привычка, блин! Неистребима.

Но следом зачесались и мысли. Ё-моё! Он плюхнулся в мягкое антикварное кресло и стал выщелкивать языком верхнюю челюсть: туда-обратно, туда-обратно, щелк-щелк. Так ему легче думалось. И – вспоминалось.

…Неделю назад он выдал финт: поднял на уши зажравшуюся челядь и заставил по-тихому (чтоб журналисты не прознали) пустить в близких ему кругах слух: дескать, помирает со скуки наш батюшка Макс свет Петрович. Все ему лень, все пресно и давно обрыдло. Тоска ест. И может он все, да не все хотеть изволит… и ставит на кон он приз невиданный – полцарства! За… кураж!

А депресняк действительно достал. Хоть вешайся. Он вновь выщелкнул языком верхнюю челюсть – уже в руку и остервенело поскреб за ухом.

Опавшая верхняя губа придала ему вид обиженного ребенка. Зато здоровая нижняя челюсть обнажила бульдожью суть. И та и другая – наследие жестких детдомовских игр – до мордобоя, до крови, до выбитых в крошево зубов… Он вздрогнул и привычно вставил челюсть на место. Но тоска – страшнее. Оттого, что подкрадывается тихой сапой – исподволь. Вот незаметно и плешь проела, и… состарила. И, главное, – ни за руку ее не поймать, ни в морду дать невозможно. Стоит только попытаться – в себя, родимого, попадешь. Во-о-н, – метнул он искоса взгляд в сторону зеркала, – оно все знает: свидетель.

Месяц спустя, январь 2008 г.

Сказано-сделано. Прикольный кастинг выявил пару десятков именитых претендентов.

Глава III

Его звали Рок

Москва, Юго-Западный район, январь 2008 г.

Он вошел в новую роль, как Ромео в спальню Джульетты: восторженно, трепетно, вожделенно. Он и взял ее. Роль. Главную. В невиданном доселе действе: Рок и близнецы-братья. Сериал бы получился классный! Да и блокбастер – невиданный.

Как и в истории с Ромео, кульминация – последний акт блистательной пьесы. Но… В отличие от юного веронца, он это – знал . Автор снизошел до карт-бланша в интерпретации сюжета, но рассек условия жесткой альтернативой: либо все, либо ничего; либо – неслыханно щедрый гонорар, либо – в случае провала – смертельная доза яда – печальная участь Ромео. Хэппи-энд в его, артиста, руках. Критерий – аплодисменты. Самого взыскательного зрителя – Заказчика.

Что ж, время ныне такое… – вздохнул артист. – Все, все гоним мы под заказ: шаблоны и шедевры, жизни и смерти, карьеру и свободу. Под заказ строят и взрывают, лечат и залечивают, рожают и сживают со света. XXI век – время власти бездушного монстра – его Величества Заказчика . И мы его хаем, и мы его молим, и мы же – надеемся: кушать-то хочется.

Он и ворвался в роль как оголодавшая лиса в курятник. Предыдущий заказ выпал на День Святого Валентина – почти год назад! Холодный, навязчиво-гламурный, чужой для него праздник. Вот что-то и скаламбурил он по этому поводу – и его агент пропал окончательно. Скорей всего недовольный заказчик отмашку дал: не пущать! Жаль. На корпоративах платили весьма прилично, даже – более чем.

Тот гонорар он сумел растянуть на полгода, но с осени пришлось довольствоваться худющей пенсией. Как и все в его возрасте: 70 лет как-никак. Но эта роль ему по плечу, да и по возрасту – в самый раз: ни в 40, ни тем более в 30 – ее не сыграть. Помимо мастерства, опыта и таланта, требуется – иное, нечто инфернальное и…

Нет, не скажу – пустое. Для вас – лишнее колыхание воздуха. Расслабьтесь…

Лишь ветеран жизни, закаленный в боях со временем, поймет меня и без слов. Вам уже 60? Больше? Значит, вы поняли – о чем я. И – без слов.

…Привычка читать монологи, предугадывая реакцию разновозрастной аудитории, пробуя на вкус и запоминая удачные реплики и фразы, – вошла в его кровь со студенческой скамьи. Несмотря на «специфические» условия, он принял эту роль сердцем. Он дорос до этой роли, чтоб сыграть блистательно – «на бис». Роль – без жанровых рамок, картонно-силиконовых муляжей – живая, творческая и… крайне рисковая.