Анастасия Валеева - Я тебя породил…
Гадалка не стала настаивать, но не из радости сэкономить – ей просто некогда это было делать. Она уже и не верила почти, что встретится здесь с Незнамовым – путь его был значительно короче, да и сборы тоже (как Милославская ни спешила, а все же женщина есть женщина). Однако надежда на это все еще тлела, поэтому гадалка, звонко цокая каблучками, стала пересекать длинные аллеи парка. Ей никак нельзя было разминуться с клиентом, так как решение этого вопроса казалось гадалке теперь делом чести.
Яна пригибала голову, пытаясь за пышными ветками кустарников разглядеть, стоит ли возле входа незнамовская машина.
Да! Ее клиент подогнал свое авто к самой двери, туда, куда, наверное, только скорой подъезжать и разрешалось.
Повинуясь внутреннему порыву, гадалка побежала. Вдруг буквально в пяти метрах от машины она увидела самого Дмитрия Германовича. Сунув руки в карманы, он взволнованно широкими шагами мерил узенький чисто выметенный тротуарчик.
– Дмитрий Германович! – крикнула гадалка, хотя до ее клиента оставалось еще метров двести.
Он стал оглядываться по сторонам. Милославская подняла вверх правую руку и махнула Незнамову. Посмотрев направо-налево, он все-таки увидел ее. Встал, широко расставив ноги, не вынимая рук из карманов. Яна бежала ему навстречу, поправляя падающие на лицо волосы.
– Что? – не выдержав, крикнула она.
– А ничего! – вытянув голову вперед, похожий на разъяренного бульдога, закричал он в ответ.
Милославская, оторопев, остановилась и, хлопая глазами, стала смотреть на него. Застыв в одной позе и не меняя громовой мины, Дмитрий Германович пожирал ее глазами.
Гадалка снова двинулась вперед. Незнамов вдруг развернулся и быстро зашагал к двери, начав со всей силы стучать в нее обеими кулаками.
– Что? Что? – трогая его за плечо, воскликнула Яна.
– Ни-че-го! – обернувшись, тихо процедил он и тыкнул пальцем на металлическую табличку, висевшую над входом: посетителей сюда в это время не впускали. Следовало проторчать у входа еще не менее сорока минут.
Яна встала, сложив на груди руки и не зная, что делать.
– А может… может, – несмело предложила она через некоторое время, – может по больницам пока? Если это совсем недавно… Она, наверное… Кто-то доставил туда… А оттуда сообщили…
– По больницам? – еще сильнее сдвинув брови, спросил Незнамов и задумался. – Да, может быть!
Он кинулся к машине, ничего больше не говоря гадалке, хотя совсем недавно, казалось, был готов разорвать ее.
– Постойте! – догоняя Дмитрия Германовича, окликнула его Яна, но он никак не отреагировал.
Тогда Милославская самовольно протянула руку к дверце и дернула ее на себя. Не успела она как следует разместиться, как автомобиль рванул с места, заставив гадалку с силой удариться о спинку сиденья, благо она была мягкая.
Незнамов летел на красный, выскакивал на встречную полосу, подрезал другие автомобили. Яна, обеими руками прижав к себе сумочку, в ужасе замирала при каждом таком маневре. Ее кидало из стороны в сторону и, зажмурив глаза, она молилась о спасении.
Наконец, колеса резко заскрипели – машина, ставшая больше похожей на космический корабль, остановилась. Гадалка приоткрыла один глаз – с серой оштукатуренной стены на нее смотрела табличка, оповещающая о наименовании учреждения. Милославская не успела ничего разобрать, так как Дмитрий Германович, не дав ей опомниться от сумасшедшей езды, не вытащив ключи зажигания и не сделав ничего того, что обычно делается в таких ситуациях, выскочил на улицу и направился прямиком ко входу. Яна поторопилась последовать за ним.
Одной рукой Незнамов уперся в бок, а другой потянул за массивную железную ручку огромной засаленной деревянной двери. Она оказалась запертой. Тогда клиент гадалки «деликатно» для своего недавнего поведения стукнул в дверь несколько раз. Прошла секунда, другая… Ситуация оставалась прежней. Незнамов побагровел и тяжелыми шагами направился к своему автомобилю. Усевшись за руль, он стал с силой нажимать на сигнал, хладнокровно взирая на вход в здание, хотя адский звук в это время разрывал воздух.
Минуты три ничего не менялось. Гадалка даже заткнула уши, потому что, казалось, голова лопнет от сокрушительного гула. Наконец дверь приоткрылась, и, упав, о землю лязгнул тяжелый металлический засов. Затем показалось что-то белое, в чем Яна через пару секунд разглядела престарелую сгорбленную санитарку, наклонившуюся за железякой.
Подняв засов с земли, она с трудом, но все-таки угрожающе взмахнула им в воздухе и только после этого обратилась к Незнамову, который к тому времени стоял в двух шагах от нее:
– Ошалел? – проскрипела она, закашлявшись от возмущения. – Я щ-щас милицаю вызаву-у!
Дмитрий Германович одним ловким движением вынырнул из машины и быстрыми шагами направился в строну санитарки. Почуяв опасность, она тут же потянула дверь на себя. Но та была тяжелой, и старухе не удалось в одно мгновение с ней справиться, к тому же какой-то камень застрял между дверью и землею.
Незнамов, быстро угадав намерение санитарки скрыться, подскочил к двери и просунулся в проем настолько, насколько мог, чтобы помешать закрытию двери.
– Карау-у-у-л! – завопила старуха, не сдавая своих позиций.
Незнамов стал что-то говорить ей сквозь зубы. Его слов Милославская не слышала, но она понимала, о чем в этот момент может идти речь.
Минуту-другую санитарка вела себя упорно, но потом в лице ее появилось новое выражение: выражение сомнения в собственной правоте. Вскоре и эта мимическая волна заменилась волной сочувствия и тревоги за чужую судьбу. Яна увидела, как дверь стала приоткрываться, и вскоре Незнамов скрылся за ней.
Как выяснилось позже, санитарка, дежурящая в эту ночь и в момент незнамовского прибытия натирающая полы неподалеку от входа, впустив незваного гостя, повела его прямо по коридору к переполошившейся уже от шума дежурной медсестре, которая, к счастью, не отказалась от участия.
Она стала быстро пролистывать какие-то пухлые желтые тетради, двигая указательным пальцем по одной из колонок. Через пять минут таких поисков она ответила, что Галина Незнамова в данное заведение не поступала. Дмитрий Германович, конечно, не собирался отступать и, мягко выражаясь, «уговорил» ее совершить пробежку по палатам.
Пленившись обещаниями Незнамова быть хорошо вознагражденной, медсестра согласилась, и за какие-то пятнадцать-двадцать минут они с Дмитрием Германовичем исследовали все имеющиеся в больнице палаты, не отыскав ни в одной из них Галюси.
Яна взволнованно дожидалась своего клиента. В одно из мгновений терпение ее лопнуло, и она отправилась вслед за ним. Однако дверь оказалась запертой изнутри, поэтому гадалка осталась сидеть в машине не солоно хлебавши.
Когда в дверях показался наконец удрученный Незнамов, Милославской без слов все стало понятно – свою дочь он не нашел.
Дмитрий Германович тяжело опустился за руль, и через пару секунд автомобиль бешено сорвался с места. Гадалка ничего не спрашивала и только молча, с ужасом следила за дорогой.
Довольно быстро они с Незнамовым объездили еще несколько клиник, везде получив одинаковый отрицательный ответ. Дмитрий Германович становился все мрачнее и мрачнее, предвкушая, наверное, самое страшное, что должно было открыться ему только в одной, последней инстанции – морге.
Именно теперь Яна увидела, что этот человек испытывает настоящее горе. Ни тогда, когда он впервые пришел к ней, ни при следующей их встрече, он не проявлял тех чувств, которые сейчас просто разрывали его на части. Наверное поначалу Дмитрий Германович и не верил, что его недруги имеют настолько серьезные намерения, а может быть, его просто согревала надежда, которая, как известно, умирает последней.
Двери морга к моменту второго прибытия гадалки и ее клиента уже были открыты настежь. У входа молчаливо покуривали двое мужчин, осунувшиеся, с бесцветными лицами. Кого-то на носилках вытаскивали из неуспевшей «Скорой» цинично травящие анекдоты санитары. Ребята в фирменных спецовках с эмблемой «Литургия» пронесли в сторону ГАЗели обитый традиционной красной тканью гроб. В общем, как это не парадоксально звучит, жизнь здесь уже шла полным ходом.
Незнамов угрюмо кашлянул и вышел из машины. Милославская на этот раз решила во что бы то ни стало следовать за ним, поскольку, как говорится, ничего нет мучительнее ожидания. Тот ничего ей на это не сказал, если вообще заметил ее присутствие – настолько он был подавлен и разбит.
Они хмуро поднялись по двум немытым и неметеным уже, наверное, ни один год лестницам. Их обрамляли расшатанные, с облезлой краской перила. Стены были обшарпанные, с местами облупленной краской, у самого потолка опутанные грязной паутиной. «И это последнее пристанище Человека!» – оскорбленно подумала Яна, а вслух произнесла:
– Человек – это звучит гордо!
