Григорий Глазов - Ночной пасьянс
По длинной каменной лестнице они спустились в подземелье, в лицо дохнула плотная многовековая сырость.
- Зажги свечу, - сказал главный.
Во тьме извели несколько спичек, наконец взлетел огонек, успокоенно вытянувшийся на свечном фитиле. Две двери - одна против другой, - ведшие в отсеки, бывшие когда-то то ли кельями, то ли местами захоронения, были заперты на ржавые щеколды, на которых висели вполне современные замки.
- Дай ломик, - приказал главный.
Он всунул толстый стальной прут меж дверью и щеколдой, уперся ногой в стену и сильно потянул на себя. Раздался хруст вырванного из заклепок металла, на землю упал замок.
- Тоже мне сейф, - засмеялся тот, что держал свечу.
Они вошли в отсек. Вдоль стены стояло несколько ящиков.
- Тащи сумку.
Загрузились быстро, приблизились ко второй двери. Тут пришлось повозиться. Один из них кашлянул и погасла свеча.
- Я читал, что на фронте простуженных, когда шли за "языком", в разведку не брали, - сказал главный.
- Сейчас зажгу. - Он долго чиркал спичками. - Отсырели, что ли?
- Тут кислороду мало.
Щеколда была плотно прижата к двери и вогнать ломик не удавалось. Пришлось всунуть его в замочную скобу и попробовать вырвать ее из гнезда. Но это был надежный лодочный замок.
- Да ну его к черту! Идем отсюда, - сказал тот, что держал свечу.
- Заткнись, - сипло дыша от натуги, отозвался напарник. Наконец сообразил: воткнул стальной прут в дужку щеколды и с силой несколько раз подналег. - Вот так, - сказал, выдирая дужку из двери. - Ну, что тут на закуску? - засмеялся, распахивая дверь.
На полу стояло три или четыре плотно заколоченных ящика. Это были старые немецкие из-под снарядов ящики, сохранившие свой серо-зеленый цвет и даже черную маркировку через трафарет. Поверху шли слабенькие, чуть ли не из жести петли, но в них - никаких замков, просто закрученные на несколько витков куски хрупкой алюминиевой проволоки.
Они вскрыли два ящика без всяких усилий, но в них оказалось вовсе не то, на что рассчитывали.
- Труха, - сказал разочарованно главный. - Идем. Гаси свечу.
Вышли во тьму коридора, и в этот момент откуда-то к их ногам метнулся кружок света от карманного фонарика. Глянув в конец подземелья, где шли к выходу каменные ступени, они увидели в дверном проеме человеческую фигуру. Укоротив длину луча, словно подтянув его к себе, человек светил уже под ноги и медленно спускался.
- Бежим в конец! Но тихо, - прошептал главный.
Взявшись за две ручки тяжелой сумки, стараясь прижиматься к стене, они, крадучись, достигли тупикового конца коридора и спрятались за широкий выступ фундаментной кладки. Осторожно выглянув, увидели, что неизвестный и нежданный посетитель вошел в один из отсеков. Находился там долго, все время фонарик не гас, и слабое свечение падало оттуда в коридор, словно отрезая им дорогу к бегству.
- Курить охота, - прошептал один.
- А может спеть чего-нибудь хочешь, вголос?
- Ладно тебе.
Фонарик на какое-то мгновение погас, неизвестный вышел, послышались неуверенные шаги, снова вспыхнул луч, теперь человек светил на ступеньки, поднимаясь к выходу. Наверху осторожно скрипнула прикрытая им дверь, и наступила тишина...
Минут через пятнадцать они покинули свое укрытие. Закурили, жадно затягиваясь, и подхватив сумку, двинулись к лестнице.
20
Пришло время каких-то результатов. Каждый день поступали письма. Но даже те, что ничего не проясняли в поиске или крушили надежду, тоже являлись для Сергея Ильича результатом. Пришло, однако, письмо и иного, полезного свойства.
"...Инюрколлегия. Весьма срочно.
Дело Майкла Бучински. Ваш N_Р-935.
Нами получена точная информация от фирмы Стрезера, что наследодатель родился 8 апреля 1918 г. в Подгорске. Мать его звали Анелия, урожденная Радомская. Имя отца указано как Стефан, возможно, Степан Бучински. В эмиграционном заявлении Майкл Бучински в 1950 году указал, что его родители умерли и что у него был брат Александр, который проживал в г.Подгорске. По образованию наследодатель был врачом. В дополнение к нашему письму направляем фотокопии трех документов, полученных нами от адвокатской фирмы Стрезера. Они просят уделить этому делу особое внимание и как можно скорее найти наследников. Учитывая сумму наследства, мы со своей стороны просим принять самые энергичные меры по их розыску.
Приложение: упомянутое на трех листах..."
Документы были схвачены заморской скрепкой. Освободив их, Сергей Ильич разложил три листка веером.
"City of New-York. Departament of Hopa". Это была анкета Департамента больниц Нью-Йорка, заполненная собственноручно:
"Бучински Майкл, - гласил перевод. - Родился 8 апреля 1918 г. в Подгорске (Галиция). В мае 1936 г. окончил гимназию "Освята" в Варшаве. С 1936 г. по 1939 г. учился на медицинском факультете Подгорского университета. С 1945 г. по 1949 г. продолжал образование в университете в Эрлангене (Западная Германия). Там же получил диплом врача. С 1949 г. по 1950 г. работал в городской больнице Нюренберга. С 1950 г. по 1951 г. врач в госпитале американской армии в Париже".
Чисто профессионально-служебная анкета.
Следующий документ назывался "Dependent's proposed special findings of fact under 23(с) of the federal rules of criminal procedure".
Не без труда Сергей Ильич с помощью словаря перевел его смысл. Звучал он как "Специальный поиск фактов по 23-й статье федеральных правил криминальных процедур". По-нашему это была краткая биографическая справка для листка по учету кадров. Из нее явствовало: "Бучински Майкл родился 8 апреля 1918 года в Подгорске (Галиция). Был студентом-медиком. Когда началась вторая мировая война, в 1939 г. мобилизован в польскую армию. Попал в плен к немцам. В 1940 году бежал из лагеря военнопленных в Варшаву, где присоединился к польскому подполью Сопротивления. Был схвачен гестапо, приговорен к расстрелу, но уцелел и бежал в Подгорск, где опять примкнул к подполью. Снова был арестован немцами, и без суда посажен в тюрьму, где просидел с апреля по ноябрь 1943 года. Из тюрьмы переведен в Дахау. После освобождения американской армией работал в эвакогоспитале американской армии до сентября 1945 года и продолжал образование в университете Эрлангена. Окончил его в 1949 году. Принят на должность врача в городскую боль ницу Нюренберга. Занимал ее до 1950 года. Переехал в Париж, где работал врачом в госпитале американской армии вплоть до переезда в США в 1951 году".
Затем он обратился к третьему документу: "The United States of America. N_6370. To beigiven of the person naturalised".
Это понял сразу, окинув взглядом весь лист - натурализационная анкета, в ней указывались, помимо всего, внешние признаки: комплекция, цвет волос, глаз, рост, вес. Рисунок изображал кусок пиджачного рукава с белой манжетой, высунувшуюся из него кисть с указующим перстом на личную подпись, штат, город и адрес Майкла Бучински. Тут же слева большая его фотография, а на ней внизу еще раз личная подпись и печать. Все заключалось, как бы подводило черту в жизни Майкла Бучински, надписью "Departament of justice". Министерство юстиции.
Документы являли собой ксерокопии, в том числе и фотография. И не в первый раз Сергей Ильич подивился четкости, техническому совершенству той невидимой ему копировальной машины, на которой все это было повторено с оригинала.
"Так вот, какой ты, Бучински Майкл! - вглядывался в фотографию Сергей Ильич, переводя фунты в килограммы, а футы в сантиметры. И словно тот шагнул с этих бумаг и предстал перед ним, - Сергей Ильич вдруг увидел перед собой человека средней комплекции, ста семидесяти семи сантиметров росту, весившего семьдесят пять килограммов. Волосы светло-каштановые, зачесанные назад, обнажали высокий с залысинами лоб. Круглое лицо и полные губы могли свидетельствовать о добродушии или безволии (так почему-то показалось Сергею Ильичу), к сожалению, небольшие, прижатые скулами глаза, ничего не выражали, ибо смотрели бездумно и прямо, как обычно смотрят в момент, когда наведен объектив фотокамеры, снимающий для документов. - Вот ты какой!.. Как же сумел намолотить триста тысяч долларов?! Однако это твое дело... Мое похуже - отыскать того, кому их передать... Рановато ты помер, Бучински. Сколько же тебе?.. Шестьдесят два?.. На вид ты парень крепкий... Пожил бы еще, - и я не имел бы столько хлопот... Впрочем, не ты, так другой..."
Но был не другой, а другие, отозвавшиеся письмами на запросы Сергея Ильича. И сейчас он их сравнивал уже по эталону - официальным документам, присланным из США фирмой Стрезера.
Бучинский Николай Павлович, проживающий в Подгорске, сообщил, что в США умер его брат Федор, 1910 года рождения. Родился в с. Вербное на Волыни. Лесоруб. В Америку уехал в 1936 году.
Прежние сомнения Сергея Ильича теперь обрели уверенность: не тот. Не совпадают дата и место рождения, профессия, имя-отчество. Да и на фотографии, представленной Бучинским Н.П., его брат Федор, умерший в США, совершенно не похож на истинного Бучинского, чей снимок лежал перед Сергеем Ильичом. Другой тип лица. И уехал этот Федор в Америку в 1936 году.
