Петр Галицкий - Цена Шагала
— Гм, — хмыкнул Ермилов. — У вас довольно странная манера встречать гостей.
— Видишь ли, когда гости ведут себя столь некорректным образом, как ты и твой друг, — ответствовал Илья Андреевич, — волей-неволей приходится как-то ограничивать непринужденную манеру общения. Так что, закончим нашу беседу на сегодня?
— Что-то подсказывает мне, — сказал Геннадий Андреевич, приподнимаясь с кресла, — что эта маленькая черная штучка — всего лишь розыгрыш. Признайся, Илья, ты ведь ни в коем случае не хотел бы нас обидеть?
— Ну, что ты, Геннадий! Конечно же, не хотел! Но, увы, если придется…
— Жаль, жаль, — покачал головой Ермилов. — Ну, коли так…
И вдруг с этими словами он метнул в хозяина стакан с недопитым виски. Одновременно слева к Кошенову рванулся Шутов. С ловкостью, неожиданной для его тяжелого тела, он перелетел через письменный стол и всей своей массой врезался в Илью Андреевича. Не удержавшись после такого удара, Кошенов повалился на пол, увлекаемый весом придавившего его Шутова.
И все бы случилось к удовольствию Ермилова, если бы черная коробочка Ильи Андреевича не осталась в руке старого антиквара. Улучив момент, он выпростал правую руку из-под Шутова и, вонзив иглы электродов Славе где-то в области почек, нажал на кнопку «Пуск». Шутов тоненько ойкнул, содрогнулся и обмяк. Все произошло так быстро, что Ермилов даже не успел обойти стол, а Кошенов, уже выбравшись из-под ермиловского телохранителя, отскочил к стене и схватился за декоративную секиру, висевшую на бутафорском геральдическом щите на стене.
— Вот видишь, Гена, — сказал он, переводя дух, — я же предупреждал! Эта штука довольно серьезная. Ты, конечно, моложе и сильнее, но, согласись, когда в руках у меня столь неприятная игрушка, пусть и не острая, но довольно тяжелая, — и он взвесил на руке снятую со стены секиру, — думаю, исход нашего диалога окажется вполне определенным. И заметь, что эта история будет грозить мне разве что несколькими часами объяснений с полицией. А вот тебе — как минимум больницей, а как максимум — выдворением из страны и попаданием в черный список. Да ты сам знаешь, как неприятно попасть в компьютер. Даже если на английской стороне у тебя больше никогда не будет никаких дел, данные о тебе, естественно, поступят в Интерпол со всеми вытекающими последствиями.
— Сволочь, — прошипел Ермилов.
— Да уж какой есть, — ответил Илья Андреевич. — Вот почему я предлагаю тебе: забери своего борова и вали отсюда как можно скорее, для твоей же пользы. О картинах этих забудь. Впредь дел с тобой я иметь не намерен.
— А ты, старая мразь, не боишься… — начал Ермилов.
— Не боюсь, — улыбнулся Илья Андреевич. — Если ты думаешь, что я так же наивен, как этот мальчик, ты глубоко заблуждаешься. Слава богу, много пожил на своем веку и много чего видал. Ни тебе, ни твоим громилам на полкилометра ко мне подойти не удастся: я об этом позабочусь. А кроме того, мне давно наскучил влажный климат Лондона, и вот теперь, когда найден повод распрощаться с этой гостеприимной, но все-таки сыроватой, страной, я, несомненно, осуществлю свое желание перебраться куда-нибудь в более теплые места. Шарик ведь довольно большой, и даже ты, Гена, со всеми своими деньгами и возможностями, вряд ли сможешь отыскать меня на нем. А и отыщешь: боюсь, утрешься и уползешь восвояси. Ты понял меня? — еще жестче сказал Кошенов.
— Я тебя понял, — протянул Ермилов. — Смотри, Илюша, не прогадай. Ей же бог, отдай вещи, и забудем обо всем.
— И не мечтай, — улыбнулся Илья Андреевич. — Давай забирай свою дохлятину. — И он пнул ногой распростертого на полу Шутова.
Чуть ли не скрипя зубами от злости, Ермилов подхватил под мышки Шутова, с трудом поставил его ватное тело на ноги и, забросив руки начальника охраны к себе на плечи, поплелся с ним к выходу.
— Берегись, Илья, — произнес он, покидая квартиру Кошенова.
— Поберегусь, поберегусь, — ответствовал Илья Андреевич.
Кряхтя и поминутно останавливаясь на лестнице, Ермилов наконец вытащил Шутова на свежий воздух, привалил его к ограде небольшого палисадника перед домом и, достав из кармана мобильный телефон, занялся вызовом такси.
Уже через полчаса с помощью портье и швейцара он втаскивал Шутова в собственный номер в гостинице «Уолдорф». К счастью, Слава постепенно приходил в себя и, постанывая от боли, старался двигаться самостоятельно, тем самым помогая служащим гостиницы. Наконец, его посадили на диван в номере. Ермилов расплатился несколькими фунтовыми монетками с гостиничным персоналом и захлопнул за ними дверь.
Только тут он смог дать волю гневу. Подойдя к журнальному столику, Ермилов поднял со стеклянной поверхности тяжелую фирменную гостиничную пепельницу, раскачал ее в руке и с силой метнул в стену. «У, сука, — крикнул он вслед разлетевшимся осколкам. — Ну, погоди, мразь, ты у меня еще кровавыми слезами умоешься!»
Если этот день для Геннадия Андреевича и Шутова явно не задался, то у Сорина все было как раз наоборот. Проснувшись часов в одиннадцать, он почувствовал себя вполне в силах встать, даже принять душ, спуститься вниз, позавтракать, выкурить сигарету, выпить чашку кофе — в общем, сделать все то, что делает нормальный человек после пробуждения. Бок, конечно, еще побаливал, он испытывал некоторую слабость во всем теле, однако каждый шаг и каждое движение уже не были так мучительны, и капли холодного пота не выступали на лбу. «А коли так, — сказал себе Андрей, — пора отправляться в город».
Андрей немножко прошелся по району, прилегающему к его гостинице, пробуя силы. Он, конечно, устал, но не мгновенно и не настолько, чтобы упасть без сил. Почувствовав, что силы начинают его постепенно покидать, он выбрал симпатичное итальянское кафе и там с аппетитом пообедал. Сочный кровавый кусок мяса, бокал «Кьянти» вернули ему силы, а десерт из кусочков свежих фруктов, пропитанных красным вином, взбодрил и порадовал. «Ну, что ж, — подумал Андрей, — не вижу причин не навестить моего очаровательного контрагента».
Он расплатился, оставив довольно щедрые чаевые, поймал такси и покатил на улицу с поэтичным названием Грин пэлас террас. Намеренно миновав дом Кошенова, он расплатился с таксистом уже на выезде и побрел походкой бездельника обратно. Почти напротив дома Ильи Андреевича располагался небольшой сквер с очень удобной скамеечкой. Именно там и остановился Сорин. У него, собственно, не было никакого реального плана действий. Он еще не решил: то ли пойти побеседовать с пожилым антикваром, то ли просто последить за тем, кто приходит и уходит из дома. Первым его побуждением было, конечно, набить морду этому старому негодяю или пуще того — разрезать его на куски, спустить в сортир, сжечь в извести — черт знает, что еще придет в голову! Но, грустно усмехнувшись самому себе, он выбросил все эти черные мысли из головы. От беседы тоже пока нужно было воздержаться, поскольку Илья Андреевич попросту мог сделать вид, что не узнает молодого джентльмена из России, или выкинуть еще что-нибудь в этом духе. Следовательно, оставалось одно: ждать, наблюдать, копить силы и надеяться на то, что кривая сама куда-нибудь выведет, а она непременно выведет.
Итак, Сорин сидел на лавочке и покуривал мягкую сигаретку «Пэл Мэл». Вдруг его внимание привлекли два господина, подошедшие к дому Кошенова. Фигура одного из них показалась ему странно знакомой. Он никак не мог сосредоточиться и вспомнить, кто этот человек. Но то, что он однажды его уже видел, не вызывало сомнений.
Мужчины остановились ненадолго перед парадной антиквара и вошли в дом. Проводив их взглядом, Сорин задумался. Но кто эти люди? Память шалила и никак не поддавалась настойчивым призывам Андрея. Он так бы, наверное, и не вспомнил, где он видел эту крепкую кряжистую фигуру, если бы по прошествии минут двадцати пяти дверь кошеновского дома опять не отворилась и он не стал бы свидетелем уже совсем удивительной картины. Джентльмен, что был повыше ростом, буквально на себе вытащил на улицу своего невысокого товарища. Вытащил и привалил к ограде палисадника, после чего достал из кармана мобильный телефон и начал куда-то звонить. Желание понять, где он видел этого, обмякшего сейчас мужика, было настолько сильным, что Сорин встал со своей скамейки и пошел по направлению к странной паре. И только когда он поравнялся с ними, память вдруг стрельнула каким-то отдаленным воспоминанием, и Андрей увидел себя и своего друга Севу в Москве, а также парней, кидающихся к ним наперерез, и среди них — этого, крупного, с тяжелой головой, почти без шеи. «Вот оно что! Конечно!» Он быстро отвернулся от них и, стараясь не прибавлять особенно шагу, покинул зеленую улочку. Завернув за угол, он сразу же юркнул в дверь ближайшего паба, заказал кружку «Гиннеса», уселся лицом к входной двери и, прихлебывая крепкое горьковатое пиво, принялся размышлять.
