Жорж Сименон - Мегре колеблется
Парандон даже не спросил, зачем он пришел, что от него нужно полиции. Он сразу заговорил о статье шестьдесят четвертой, а губы прямо-таки дрожали от страсти.
Это правда, что...
Да, Парандон вел жизнь отшельника в этом доме, который был для него слишком велик, так велик, как мог бы быть ему велик костюм исполина.
Как мог он с его тщедушным телом, с мыслями, которые точили его мозг, как он мог постоянно противостоять этой женщине, такой беспокойной и передававшей свое беспокойство всем, кто ее окружал?
Недоносок - ладно! Пусть даже гном!
Но ведь иногда, когда казалось, что вокруг никого нет, когда выпадал случай, этот гном украдкой занимался любовью с мадемуазель Ваг.
Что во всем этом было правдой, а что ложью? Быть может, и увлечение археологией было у Бэмби своеобразной отдушиной, своеобразным средством, чтобы быть подальше от матери?
- Послушайте, мосье Мегрэ. Я вовсе не легкомысленная женщина, как вам могли меня расписать. У меня есть чувство долга, и я стараюсь быть полезной. Так воспитал нас, меня и сестер, отец. А уж он человек долга...
Увы!.. Комиссар совсем не ценил таких слов. Неподкупный судья, гордость судейского сословия, внушающий своим дочерям чувство долга...
Однако в ее устах они почти не звучали фальшиво. Она не давала собеседнику времени сосредоточиться на том, что горорила, лицо ее было беспокойным, все тело - в движении, а слова быстро следовали за словами, мысли за мыслями, образы за образами.
- Действительно, в этом ломе стало страшно... И больше всех это испытываю я... Нет! Только не вообразите, что эти письма писала я... Я слишком прямой человек, чтобы идти окольными путями. Если бы я захотела вас увидеть, я бы позвонила вам, как это сделала сегодня утром. Но мне страшно... И не столько за себя, сколько за него... Я не знаю, что он может сделать, но чувствую, что собирается, что он на пределе, что в него бес какой-то вселился и толкает его на трагический поступок...
- Что привело вас к этой мысли?
- Да ведь вы его видели.
- Он показался мне очень спокойным, уравновешенным, и я обнаружил в нем склонность к юмору...
- К юмору весьма мрачному, чтобы не сказать висельному... Этот человек занимается "самоедством". Дела отнимают у него не более двух-трех дней в неделю, и большую часть разысканий берет на себя Рене Тортю. Мой муж читает журналы, посылает во все концы света письма людям, которых никогда в жизни не видел, знает их только как авторов статей. Случается, что он по многу дней даже не выходит из дому, а довольствуется тем, что смотрит на мир из своего окна... Те же каштаны, та же стена, окружающая Елисейский дворец, я бы даже сказала, те же прохожие. Вы приходили дважды и даже не захотели со мной поговорить. А ведь я, к несчастью, в этом деле лицо/ заинтересованное больше всех. Не забывайте, что я его жена, хоть сам он зачастую этю забывает... У нас двое детей, за которыми еще нужно присматривать.
Она дала ему время отдышаться, пока зажигала сигарету. Это была уже четвертая. Курила она жадно, не замедляя речи, и будуар наполняли клубы дыма.
- Сомневаюсь, можете ли вы лучше меня предвидеть, что он способен совершить... Уж не задумал ли он покончить с собой?.. Это возможно... Но было бы ужасно, если бы после того как я так много лет пыталась сделать его счастливым... Моя ли вина, если это не удалось? Но, быть может, смерть грозит мне... А это вероятнее всего, ведь он мало-помалу стал меня ненавидеть... Вам это понятно? Его брат, невропатолог, смог бы нам это объяснить... Муж испытывает потребность обрушить на чью-нибудь голову все свои разочарования, всю злобу, все унижения...
- Простите меня, если...
- Позвольте, дайте мне докончить... Завтра, послезавтра, неважно когда, вас вызовут сюда... И вы увидите жертву... Это буду я... Заранее прощаю ему, так как знаю, что он не отвечает за свои поступки, и медицина, несмотря на все достижения...
- Вы смотрите на своего мужа как на больного?
- Да.
- Психоз?
- Быть может!
- Вы говорили об этом с врачами?
- Да.
- С врачами, которые его знают?
- Среди наших друзей есть много врачей...
- Что они вам сказали конкретно?
- Велели остерегаться...
- Остерегаться? Чего...
- Мы не касались деталей...
- Все они были одного мнения?
- Многие.
- Вы можете назвать их имена?
Мегрэ с нарочитой выразительностью вытащил из кармана свою черную записную книжку. Этого жеста было достаточно, чтобы она пошла на попятную.
- Не очень-то, корректно сообщать вам их имена, но если вы хотите, чтобы его подвергли экспертизе...
Тут уже Мегрэ утратил свой спокойный и добродушный вид... Лицо его стало твердым, на нем появилось выражение напряженности. Дело стало заходить слишком далеко.
- Когда вы звонили ко мне в полицию, чтобы попросить меня к вам зайти, была уже у вас в голове эта мысль?
- Какая мысль?
- Прямо или косвенно попросить меня, чтобы вашего мужа осмотрел психиатр?
- Pазве я так сказала? Ведь я даже не произнесла этого слова...
- Но вы на это довольно прозрачно намекнули.
- В таком случае вы меня плохо поняли... Либо я не так выразилась... Быть может, я слишком откровенна, слишком непосредственна... Я не даю себе труда выбирать слова... Я вам только говорила и говорю, что над нашей семьей нависло ощущение страха...
- А я у вас снова спрашиваю: чего же вы боитесь? Она опять села, словно изнемогая, и с унынием поглядела на Мегрэ:
- Не знаю, что вам еще сказать, мосье комиссар. Я полагала, что вы все поймете с первого слова... Я боюсь за себя, за него...
- Иначе говоря, боитесь, что он может вас убить или покончить с собой?
- Я понимаю, в это до смешного трудно поверить, когда все вокруг кажется таким спокойным,..
- Простите за нескромность. У вас с мужем продолжаются супружеские отношения?
- Прекратились год назад.
- Что было тому причиной?
- Я застала его с этой девкой...
- Мадемуазель Ваг?
- Да.
- В кабинете?
- Это было мерзко...
- И с тех пор вы запираете вашу дверь?.. Много раз он пытался к вам проникнуть?
- Один-единственный... Я ему выложила все, что у меня на сердце, и он ушел.
- Он не настаивал?
- Даже не извинился. Просто ушел, как человек, который ошибся комнатой...
- У вас были любовники?
- Что?!
Глаза ее стали колючими, взгляд суровым.
- Я вас спрашиваю, - невозмутимо повторил Мергэ, - имели ли вы любовников? Бывает ведь и такое, не правда ли?
- Только не в нашей семье. Знаете, мосье комиссар, если бы мой отец был здесь...
- Как судья, ваш отец понял бы, что мой долг задать вам этот вопрос. Вы только что мне говорили о нависшем над вами страхе, об угрозе, тяготеющей над вами и над вашим мужем. Вы в завуалированной форме подаете мне мысль показать вашего мужа психиатру... Следовательно, я должен...
- Простите... Я просто увлеклась... Любовников у меня не было и никогда не будет...
- Есть у вас оружие?
Она поднялась, выскользнула в соседнюю комнату, тут же вернулась и протянула Мегрэ маленький перламутровый револьвер.
- Осторожно... Он заряжен...
- Давно он у вас?
- Одна из моих подруг, склонная к мрачному юмору, подарила мне его после свадьбы...
- Вы не боялись, чтобы лети, играя...
- Они редко приходят ко мне в комнату, а когда были маленькие, оружие лежало в ящике под замком.
- А ваши ружья?
- Они в сарае, там, где чемоданы, саквояжи и сумки для гольфа.
- Ваш муж играет в гольф?
- Я пыталась его приохотить, но он после третьей лунки уже начинает задыхаться...
- Часто он болеет?
- По-настоящему не болел ни разу. Если мне не изменяет память, самым серьезным был плеврит. Зато его постоянно одолевают какие-то хвори, ларингиты, гриппы, насморки.
- У него есть врач?
- Разумеется.
- Это один из ваших друзей?
- Нет. Это доктор Мартен, он тут живет, поблизости от нас, на Цирковой улице.
- Доктор Мартен никогда не говорил с вами наедине?
- Нет. Но мне случалось ожидать его и узнавать, нет ли у мужа чего-нибудь серьезного.
- И что он отвечал?
- Что ничего серьезного нет... Что такие, как муж, живут до глубокой старости... Он приводил мне в пример Вольтера, который...
- О Вольтере я знаю... Доктор Мартен никогда не предлагал, чтобы вашего мужа посмотрел психиатр?
- Нет... только...
- Что только?
- К чему я стану вам говорить? Ведь вы опять неправильно истолкуете мои слова.
- А все-таки!
- Вижу, что мой муж произвел на вас прекрасное впечатление, я заранее была в этом уверена. Я не хочу сказать, что он актерствует. Но с чужими он всегда бывает весел, выдержан... С доктором Мартеном он говорит и держится, как с вами...
- А с персоналом?
- Не он же следит за работой прислуги...
- Что это означает?
- Что не на нем лежит обязанность им выговаривать... Эту неблагодарную роль он предоставил мне...
Мегрэ задыхался в своем слишком мягком кресле, в этом будуаре, ему было невмоготу от назойливого голубого цвета. Он встал и чуть было не потянулся, как сделал бы это у себя в кабинете.
