Александр Чернов - Волчица в засаде

Когда отошел подальше от магазина, достал мобильник и набрал номер Веры. Она продиктовала мне адреса двух Элкиных подруг, которые я записал в блокнот.

Катя Рябинина жила через квартал от моего, в девятиэтажке с магазином автозапчастей на первом этаже. Здание уступом лепилось к зданию-близнецу, во внутреннем дворике разместились круглый лягушатник, детская площадка и ряд гаражей.

Я сам живу в типовой девятиэтажке, поэтому отлично знаю порядок нумерации квартир в подобном доме. Двадцатая, Катина, должна находиться на восьмом этаже, ибо нижний этаж занимал магазин. Я вошел в первый подъезд, затем в лифт и нажал на кнопку с почти стершейся цифрой восемь. На этаже, где я вышел, всего две двери, однако рядом с той, что располагалась слева, было два звонка с цифрами девятнадцать и двадцать под ними. Кого-то, может быть, и озадачило бы то, что за одной дверью располагаются две квартиры, но не меня, жителя девятиэтажки. Я отлично знал, что за дверью находится длинный общий коридор на две квартиры и что обычно жильцы, кому достались секции с подобной планировкой, своими силами устанавливают в коридоре еще одни двери, ставя, таким образом, дополнительный заслон для взломщиков.

Я надавил на кнопку звонка с цифрой двадцать под ним. Где-то хлопнула дверь, раздались шаги, потом все стихло: меня, очевидно, изучали в глазок, — и наконец дверь открылась. На пороге стояла невысокая округлая женщина в домашних брюках, просторной, мужского покроя, рубашке навыпуск и в тапочках. На вид ей было лет сорок. Довольно приятная: с чуть вздернутым носом, мягкими губами, ямочками на щеках и умными блестящими глазами. Русые волосы хозяйки двадцатой квартиры были заплетены в косы и уложены вокруг головы. Сейчас так уже не носят. Образ этой пышущей здоровьем зрелой женщины ассоциировался у меня с образом русской купчихи. Если бы я был художником, то непременно запечатлел ее на холсте в соболях, едущей ранним морозным утром по скрипучему снегу на санях на городскую ярмарку.

— Вы ко мне? — с легким удивлением спросила меня «купчиха».

— А разве к такой роскошной женщине, как вы, не может прийти мужчина? — ответил я вопросом на вопрос.

— Может, конечно, — засияв ямочками на щеках, согласилась хозяйка двадцатой квартиры. — Но почему-то не приходит. У меня в квартире вообще, кроме электрика и сантехника, лица мужского пола не бывают. Вы случайно не сантехник?

— И не электрик тоже, — подхватил я с усмешкой. — Но если понадобится, могу заменить и того, и другого.

Женщина склонила голову.

— Я буду иметь вас в виду… Так зачем вы пришли? — перешла она к делу.

Я слегка стушевался.

— Вы знаете… Кха! — закашлялся я. — Я, по правде говоря, не к вам пришел, а к вашей дочери.

— Ну вот, — сделав вид, будто обиделась, произнесла женщина. — За столько лет один раз в мой дом пришел мужчина и то не ко мне. — Она не флиртовала и не кокетничала, просто подтрунивала надо мной, а еще больше над собой, и у меня даже не возникало на ее счет фривольных мыслей. — А не скажете, зачем вам моя дочь потребовалась?

Любая мать имеет право знать, зачем к ее дочери солидные мужчины ходят. Я сознался:

— Я дядя Элеоноры Ягодкиной. Она куда-то запропастилась. Я хотел бы поговорить с Катей, выяснить, не знает ли она, где моя племянница.

— Ах, Эллы! — живо откликнулась женщина. — Впервые слышу, что у нее есть дядя. Вы проходите. Катя недавно пришла из института, сейчас готовится к занятиям у себя в комнате.

Хозяйка отступила и, когда я вошел в коридор, прикрыла за мной двери. Страдающим клаустрофобией жить в девятиэтажках с подобной планировкой я не советую. Запросто чокнуться можно, оказавшись в длинном, узком, как пенал, коридоре без окон, с единственной лампочкой посередине. Мы прошли по коридору, свернули в конце его в распахнутую справа дверь.

— Катя, к тебе пришли! — крикнула хозяйка и указала на закрытую в конце прихожей дверь. — Проходите, пожалуйста!

Я шагнул к двери, постучал в нее и, не дожидаясь приглашения, вошел в комнату. В ней на стоявшей у стены деревянной кровати, раскинув руки и ноги, с книжкой на груди дрыхла девица. При окрике матери она даже не шевельнулась. Очевидно, по природе своей Катя Рябинина была человеком высокомерным, обидчивым и своенравным. Даже во сне с ее лица не сходило надменное выражение, а линия рта была капризно изогнута. Впрочем, такая красивая девушка с утонченными чертами лица, превосходной фигурой, бархатной кожей и копной пышных русых волос, наверное, имеет право на гордыню.

Я пощекотал маленькую изящную ступню Кати. Девушка отдернула ногу, подтянула ее к себе, потом неохотно разлепила веки и уставилась на меня изумленным взглядом.

— Педикюршу вызывали? — пошутил я.

Девушка посмотрела на сей раз ошалело, быстро села на край кровати и поправила короткий халатик.

— Какую педикюршу? — не поняла она.

— Которая чистит и полирует ногти на ногах, — продолжал балагурить я. — Извиняюсь, но не знаю, как сказать педикюрша в мужском роде, поэтому говорю о себе в женском. С вашей мамой я уже поработал. Теперь ваша очередь.

Рябинина некоторое время молчала, переваривая услышанное, потом прищурилась и с понимающим видом изрекла:

— Прикалываетесь, да?..

— Конечно, прикалываюсь, Катя! — Я придвинул к себе стоявший у письменного стола стул и уселся на него напротив девушки. — Мама говорила, будто ты занимаешься, а ты книжки почитываешь, — я кивнул на лежавший на кровати толстенный том Джона Голсуорси.

Катя сладко потянулась и, подавив зевок, заявила:

— А я и занимаюсь. Я в институте иностранных языков учусь. Вот, «Сагу о Форсайтах» читать задали. — Девушка поморщила хорошенький носик. — Скучняк такой!

— Напрасно ты так говоришь, — обиделся я за Джона Голсуорси. — Очень хорошая книга. Мне еще «Конец главы» его нравится.

— Очень хорошая, — хмыкнула Катя. — Такая хорошая, что я на двадцатой странице уснула.

Решив, что знакомство состоялось, я перешел к цели своего визита.

— Я ведь к тебе по делу пришел, — объявил я серьезно. — Я дядя Элеоноры Ягодкиной.

При упоминании имени Эллы в выражении лица моей собеседницы произошли неуловимые изменения. На ее губах все так же блуждала усмешка, но она стала немного жестче, что ли, а в глазах появился холодный блеск. Девушка молчала, ожидая дальнейших объяснений.

— Элла с мамой поругались, — продолжил я. — Знаешь ведь, как иной раз младшее поколение со старшим конфликтует. Вот у них и разошлись взгляды на жизнь. В общем, вчера вечером Элла психанула и ушла из дому, и ее мама до сих пор не знает, где ее дочь. Вот теперь вся родня Ягодкиных разыскивает беглянку. Ты не знаешь, Катя, у кого Элла может скрываться?

Девушка нахмурила брови.

— Я не знаю, где может быть Элеонора, — сказала она сдержанно.

«На хвост она тебе наступила, что ли?» — подумал я, дивясь бездушию девушки, но продолжал настаивать:

— Неужели у тебя нет никаких соображений относительно того, где может находиться твоя подруга?

— Абсолютно! — отбрила меня Катя.

— Может быть, ты все же поможешь мне? Пойми, Катя, мама Эллы с ума сходит, теряясь в догадках, где ее дочь. В милицию заявила. Я с утра на ногах, бегаю по институту да друзьям девушки. Возможно, с ней случилось несчастье.

Нет, не хотела Рябинина откровенничать. Она отвела глаза и сухо произнесла:

— Я все понимаю, но ничем вам помочь не могу.

Я чувствовал, что бьюсь в глухую стену.

— Но вы же подруги! — не выдержав, укорил я. — Как ты можешь с таким безразличием относиться к судьбе близкого тебе человека?

— А мы и не подруги вовсе, — наконец-то призналась Катя. — Я с Элкой поругалась и давно не поддерживаю отношений. Так что извините.

Все ясно — нет врагов непримиримей, чем бывшие друзья. Однако я возразил:

— Вчера поругались, завтра помиритесь. У вас же остались общие знакомые. Вы учились с ней в одной школе, дружили уже будучи студентками. Кому как не тебе знать интересы Эллы, ее вкусы, круг общения. Ты же…

Я не договорил. Катя бесцеремонно перебила меня.

— Я устала вам объяснять! — сказала она озлобленно. — Знать ничего не знаю про Ягодкину и ничего не хочу знать!

Все, больше я ничего не добьюсь. Приходилось мне иметь дело с подобным типом людей. Как упрутся, будут стоять на своем. Хоть на коленях перед ней ползай — не сжалится. Вредная девка. Я встал и начал прощаться:

— Ладно, Катя, извини, если что не так. До свидания.

— Желаю удачи, — глядя куда-то в сторону, мрачно сказала Рябинина.

Я бросил прощальный взгляд на комнату, на сидевшую в напряженной позе девушку, повернулся и направился к двери. В прихожей у входа в кухню меня поджидала Рябинина-старшая. Пока я беседовал с Катей, ее мама, по-видимому, находилась неподалеку и сквозь приоткрытую дверь слышала весь наш разговор.