Лео Мале - Французский детектив
— Приберись и марш отсюда, — сказал я ей в том же изысканном стиле. — И больше мне не попадайся. За твой сеанс бичевания я мог бы сдать тебя полиции (вот уж что я поостерегся бы сделать). Но у нас с тобой есть кое-что общее. Я тоже не люблю полицию (особенно не люблю, когда она задает мне вопросы). Поэтому проваливай!
Она пробормотала что-то невнятное, по-видимому жалуясь на жгучую боль в глазу, который она терла, отчего ей легче не становилось. Ощупью она стала искать свой хлыст. Он все еще был у меня в руках, и я щелкнул им. Она вся передернулась, как будто ее ударили.
— Оставлю его себе на память, — сказал я. — Проваливай!
Тяжелым неуверенным шагом она вслепую двинулась к выходу. Я не шевельнулся, чтобы ей помочь. Если бы она грохнулась с лестницы, ей было бы поделом. Но она благополучно слезла, попрощалась с нами новой порцией брани и исчезла в ночи. Я спустился вслед за ней, чтобы убедиться, что она действительно смылась. Дверь оказалась распахнутой, и я запер ее, заложив на засов, чтобы ведьма не вздумала вернуться. Я не жалел о том, что сделал, но и не испытывал особенного восторга из-за того, что мне пришлось так поступить. Эта баба была, должно быть, предводительницей своры злобных мегер, которые не замедлят свалиться мне на голову. Я достал револьвер, проверил его и сунул поближе в карман. В таком игривом расположении духа я вернулся наверх.
Это был чердак, из которого сумели сделать вполне приличное жилье. Обитавшая там девушка очень мило все устроила. Отмытый щелоком пол блистал чистотой. Вся меблировка состояла из буфета светлого дерева и низкой кровати, застеленной безукоризненно гладким клетчатым покрывалом. В одном углу — простой платяной шкаф, в другом — кухонные принадлежности, тазик и кувшин для умывания. Ни единой грязной тарелки, ни одного неубранного стакана. На буфете подле вазочки с поникшими цветами догорали в пепельнице два окурка. На стене висело дешевое зеркало. От маленькой печки шло приятное тепло, и всю комнату заливал яркий свет электрической лампочки в изогнутом бра. Ничего неопрятного. Бедненько, но чистенько.
— Ну вот, — сказал я Белите.
Она сидела на кровати, не переодевшись. Грудь со следом от хлыста открывалась взгляду с наивным бесстыдством. Белита Моралес глубоко вздохнула, привычным упрямым движением закинула назад волосы, кольца в ее ушах звякнули. Она посмотрела на меня и сказала берущим за душу голосом:
— Благодарю вас… но зачем…
— Я ни о чем не жалею, — сказал я. — Разве что лучше было бы обойтись без табака. Не надо опускаться до того, чтобы рядом с подонком становиться подонком самому. Надо уметь одолеть его честными средствами. Так вас учил Авель Бенуа, правда?
— Правда.
— Мы еще поговорим о нем. А ведь вы меня не дождались сегодня!
— Я увидела, как подъехали полицейские.
— Я так и думал. Ну ладно. Сейчас займемся этим.
Я указал на рубец у нее на груди и попытался рассмотреть рану. Кровоподтеки были впечатляющие, но сама рана не так серьезна, как казалось на первый взгляд, что не умаляло, однако, дикости подобного обращения с девушкой. Цыганка вздрогнула:
— Я все сделаю сама.
— Думаю, что компресса будет достаточно.
— Да.
Я встал у окна, повернувшись к ней спиной, и посмотрел наружу. Туман сгустился. Он обволакивал унылый пейзаж зловещей пеленой. Я достал трубку и попытался ее набить. Пальцы у меня дрожали, меня мутило. Наверно, на меня действовал тошнотворный запах гниющих цветов, поднимавшийся снизу.
— Что это за цветы? — спросил я.
— Я их продаю.
— Такие? Вряд ли вы найдете на них покупателя.
— Я все забросила с тех пор, как это случилось с Бенуа.
— А теперь вы их храните для гербария?
— О, теперь их можно выбросить…
— Я тоже так думаю.
Я мигом слетел с лестницы, схватил корзину, ящики и с каким-то остервенением вышвырнул все это во двор.
— Ну вот, — снова сказал я, подходя к Белите.
Она тем временем переоделась в блузку с короткими рукавами.
— Так лучше, — добавил я. — А вы как себя чувствуете?
— Все в порядке. Вы очень добры.
Я сел на кровать и протянул ей левую руку ладонью вверх.
— Проверьте, так ли это.
Она отпрянула.
— Я не умею гадать.
— А я умею.
Я взял ее за руку:
— Тот, кого вы называете своим приемным отцом, Авель Бенуа, достаточно долго прожил рядом с вами, чтобы избавить вас от множества предрассудков, и в частности от предрассудков вашего народа. Он вас вырвал из племени и сделал из вас свободного человека… в той мере, в какой существует свобода. Это очень похвально, но в то же время он лишил вас фольклорного колорита: отучил читать будущее.
Она улыбнулась:
— В этом есть доля истины.
— Может быть, вы не все забыли. Ну-ка, попытайтесь. Воскресите в себе голос предков и их тайны.
Очень серьезная, она села рядом со мной, взяла меня за руку и стала ее разглядывать. Ее волосы касались моего лица.
— Ну, что?
Она оттолкнула мою руку.
— Ничего. Я не умею читать по руке. (В ее карих глазах затаился страх.) Не умею…
Она встала.
— Вам я доверяю.
Потом спустилась вниз. А когда вернулась, в руках у нее был ветхий бумажник. Она положила его на кровать. Я вопросительно посмотрел на нее.
— Это его бумажник, — сказала Белита. — Он сказал полиции, что на него напали арабы, но это неправда, Он велел мне спрятать его, чтобы поверили, будто его обобрали, но его не обобрали.
— Я давно подозревал, что тут дело нечисто, — сказал я, хватая бумажник и разглядывая его содержимое.
В нем было тридцать тысяч франков и ничего другого, что могло бы навести меня на какой-нибудь след.
— Простите, но… здесь все цело? — спросил я.
Задетая, она сухо ответила:
— За кого вы меня принимаете?
— Ну-ну, не сердитесь. Я добрый, вы мне верите, но вопросы задавать все равно приходится. Такая у меня странная профессия. Вот что. — Я похлопал по бумажнику. — Я заберу его. Вы его надежно припрятали, но у меня он будет еще лучше укрыт от любопытства полиции.
Я протянул деньги:
— Это ваше.
— Не возьму, — сказала она.
— Не глупите. Бенуа они больше не нужны, я за это дело денег не возьму — ведь для меня он не обычный клиент Итак, вы их берете или нет? Ладно, пусть лежат у меня. Но это ваши деньги, и как только они вам потребуются… — Я положил бумажник в карман. — А теперь, боюсь, нам придется завести длинный разговор.
Не поесть ли сначала? После матча по кетчу я что-то проголодался. Приглашаю вас в ресторан.
— Здесь найдется что-нибудь поесть, — сказала она. — Если…
— Согласен. У вас тут так уютно.
Из еды были только овощи, вина не было. Воспитание Ленанте принесло свои плоды. Лично я предпочел бы сочный бифштекс и бутылку красного. Ну что же, обойдусь. Белита вытащила из-за буфета складной стол вроде садового, разложила его, принесла снизу две табуретки и взялась готовить обед. Я сидел на кровати, смотрел, как она хлопочет, и слушал, как шуршит ее красная юбка, Боже мой! Куда это меня занесло?
— Каких только пороков у меня нет, — сказал я, чтобы как-то встряхнуться. — Вот, курю. Надеюсь, вас это не беспокоит?
Я чувствовал себя жалким и смешным.
— Я тоже, бывает, курю, — ответила она. — Иногда.
— А Бенуа?
— Он не курил. И мне говорил, что не стоит, но не запрещал.
— Когда я с ним познакомился, вас еще на свете не было. Он был тогда отличным парнем.
— Он таким и остался. Обед готов, — добавила она.
Обед оказался лучше, чем я думал. За едой она рассказала мне о Ленанте.
Моего донкихотствующего приятеля она знала только под вымышленным именем Авеля Бенуа. Года четыре назад он случайно встретил ее в одной из своих поездок за старыми вещами на пустыре в Иври, где она жила с какими-то дальними родственниками, так как была сиротой. По непонятным причинам на ней вымещала злость толстая тетка, с которой я имел несчастье познакомиться. Ленанте вступился за девушку. Крепкий, смелый мужчина, не сломленный годами, он пригрозил цыганам и посоветовал девушке уйти от них. Она не сразу послушалась, но однажды, не выдержав, явилась к старому анархисту в его хижину. Он занялся ее воспитанием, научил читать и писать, а заодно избавил от предрассудков ее племени. Так как по соседству как раз сдавался домишко, он подправил его и поселил там Белиту. Он же предложил ей ремесло уличной цветочницы. И она жила счастливо до тех пор, пока… три дня назад…
— Минутку, — сказал я. — Цыгане, которых вы бросили, никогда не пытались забрать вас назад или отомстить вам?
— Нет.
— Им что, тоже наплевать на цыганские обычаи?
— Я думаю, их это устраивало.
— Что вы хотите этим сказать?
Ее хорошенькое личико стало замкнутым.
