Александр Аде - Одиночество зверя
– Так, возникла проблема, – безучастно констатирует Королек.
И тут во мне пробуждается бесшабашный азарт. Эх, в последний разочек побыть рядом с Корольком!
– Королек, милый, – обращаюсь к бывшему сыщику, и мне ничуточки не стыдно за вырвавшееся слово «милый». – Давай тряхнем стариной. Пойдем к художнику вместе, ты и я!
В глазах Королька (или мне кажется?) светится добродушная ирония. Он пожимает плечами.
– Разве что тряхнуть стариной…
– Что ж, – подводит черту приятель Интеллигента. – Не возражаю. Тогда представлюсь. Я подполковник в отставке. А это моя жена. Лолита.
В его голосе звучит откровенная хвастливая гордость, точно он говорит о живой.
Достает снимок, протягивает Корольку. Финик тут же заглядывает через плечо Королька и присвистывает:
– Афродита!
После чего снимок идет по кругу. Когда он – от Нинки – достается мне, я, как и Финик, испытываю острейшее желание присвистнуть (хотя свистеть не умею).
До того хороша женщина, глядящая на меня нежными карими глазами…
– Вот размазня! – возмущается Нинка, когда усаживаемся в ее машину. – Снаружи супермен, а внутри… Тьфу! Не хочу о нем говорить!
– Ты о ком? – интересуюсь я, прекрасно понимая, о ком.
– О твоем Корольке, о ком еще?!
– Не забудь, Нинка, он потерял сына, а потом и жену.
– Ну и что! – не сдается Нинка, – я тоже потеряла муженька, черт бы его драл! Каждую неделю ставлю свечку за упокой этого паразита, чтобы там, на небесах, вспоминал меня без злости. И живу! И вкалываю! Ни минуты покоя! А этот сразу спекся. Нет, не из того он материала сделан. Настоящий человек сварганен из огня и из железа. Как я. А этот…
И Нинка решительно берется за руль.
* * *Автор
– Девушка!
Даренка оборачивается. Справа от нее, невесть откуда, возникает человек, одетый во все черное: кожаное пальто, брюки, ботинки. Седеющий брюнет. Спокойное смугловатое лицо кажется ей знакомым. Он заметно сутулится и оттого выглядит невысоким.
– Не подскажете, как проехать к железнодорожному вокзалу?
Другому Даренка ответила бы небрежной скороговоркой и заторопилась дальше, но от таких цепких карих глаз, твердого рта и повелительного голоса отмахнуться не получается.
Чувствуя себя во власти этого человека, она досконально объясняет, как добраться до вокзала.
Сутулый человек вежливо благодарит, смягчает взгляд, и Даренка, точно ребенок, отпущенный взрослым на свободу, торопливо шагает дальше.
Сузив глаза, Старожил какое-то время смотрит ей вслед. Потом замечает за Даренкой хвост: малозаметного сухощавого парня в спортивной шапочке, и усмехается в душе. Затем, подойдя к угольно поблескивающему мощному респектабельному «мерседесу», усаживается на заднее сиденье, приказывает водителю:
– В офис.
В зеркальце шофер видит лицо Старожила, по которому бродит странная улыбка, и изумляется про себя: он никогда не видел босса в таком состоянии.
Он поразился бы еще сильнее, если б, прислушавшись, уловил за своей спиной тихий счастливый выдох:
– Моя кровь…
* * *Наташа
День холодный, ветреный и печальный.
Гуляю с Корольком по городскому «арбату».
Маленький базарчик ошеломляет пестротой и чудовищным безвкусием поделок. Среди продавцов обнаруживается знакомый Королька, упитанный мужичонка, стоически мерзнущий на раскладном стульчике. За его спиной – любительская мазня под Шишкина и Айвазовского.
– Привет, Сверчок. Как жизнь? – интересуется Королек.
Сверчок поднимает голову – и его пухлые губки под редкими смешными усиками расплываются в улыбке.
– Более-менее.
– А как сынишка?
– Болтает вовсю! А бегает!.. – Сверчок закрывает глазки и на мгновение замирает с выражением блаженства на пухлощекой физиономии. – Только и гляди, как бы ни шлепнулся. Не уследишь, упадет – слезы в три ручья.
Кожей чувствую: Королька неудержимо тянет потрепаться со Сверчком, и лишь мое присутствие мешает осуществить это страстное желание.
– Мы тут, вообще-то, по делам, – вздохнув, говорит он. – Нам требуется художник по имени Константин.
– Да вот он, – Сверчок деликатно, хотя и не очень интеллигентно, тычет пальцем. – Вон тот красавчик…
Красавчик действительно красив. Темные густые волосы. Лицо немного широковатое, с темно-серыми глазами, узковатым изящным ртом, открытое и сильное. Одежда – как и положено представителю художественной богемы – эффектная, привлекающая внимание: ярко-красная драповая куртка, широкие белые брюки, остроносые красные полуботинки. На шее длинный пунцовый шарф. И выглядит Константин оперным тенором, ненароком оказавшимся в зачуханном провинциальном городке. На вид ему около сорока.
Он прогуливается возле своих картин, то зябко потирая руки, то слегка пританцовывая, и откровенно скучает.
Полотна ему под стать: в стиле модерн и напоминают работы Врубеля – осовремененного, упрощенного и слащавого.
Подхожу (под ручку с Корольком), рекомендуюсь искусствоведом, кем, собственно, и являюсь. И объявляю:
– Некий состоятельный человек поручил мне подобрать картины для его квартиры и коттеджа. Главное требование: изысканность и нетривиальность. Ему нужно десять-пятнадцать полотен. Вот – хожу, присматриваюсь.
– Все мои работы к вашим услугам! – художник широко разводит руки. – Одна к одной. Выбирайте. – И прибавляет, доверительно понизив голос: – Это вам не березки и кошечки для тупой биомассы. Мое искусство обращено к утонченному вкусу и доступно немногим.
– Ваши произведения близки мне по духу, – признаю я. – Но… что-то не то. Почти рядом… но – не то… Извините.
Удрученно вздохнув, делаю вид, что собираюсь двинуться дальше.
– Погодите, – останавливает меня художник и даже возбужденно хватает за руку. – Не надо спешить. Дома я храню полотна для истинных ценителей. Хотите взглянуть?
– Не уверена… – нерешительно произношу я. – Стоит ли?..
И застываю в полужесте, как статуя сомнения.
– Пожалуй, милая, – влезает в разговор до сих пор молчавший Королек, – все же следует посмотреть. А вдруг…
* * *Вечер.
Жилище Константина оказывается именно таким, каким представляла: холостяцкое, неприбранное, забитое антиквариатом.
Дешевое пижонство не оставляет художника и в собственной квартире. На нем шелковый алый костюм. На небольших ступнях восточные – золото и пурпур – парчовые тапки с загнутыми носами.
Даме, то есть мне, предлагается сладкое красное вино. Королек и мастер живописи налегают на коньяк, точно наперегонки опорожняя миниатюрные серебряные стаканчики. Закусывают ломтиками лимона.
Посасывая лимончик, художник демонстрирует свои создания: некоторые – в стиле модерн, иные – сюрреалистические и претенциозные – бесхитростное и беспомощное подражание Сальвадору Дали. При этом пыжится, заискивает и несет несусветный бред.
А Королек подливает бензин в костер его амбиций:
– Что и говорить, талантливо! Дерзко!
От банальных и льстивых фраз мастер кисти и красок размякает вконец; глаза наливаются кровью и вдохновением.
– Выпьем, друзья! За нас, единого прекрасного жрецов!
Серебряные стаканчики наполняются влажным огнем, опорожняются и заполняются вновь. Пузатая бутылка с тонким длинным горлышком пустеет. Открывается другая, такая же. Мужчины похлопывают друг друга по плечу, обнимаются и обращаются друг к другу на «ты».
– Мне понравилась вон та картина, – говорит Королек. – Прелесть. Фавн и Нимфа. Весьма эротично. Весьма. Сразу виден знаток.
И я понимаю, в какую сторону он направляет художника.
– В самую точку, друзья, – жрец прекрасного вдохновенно обводит нас замаслившимися глазами. – Чувственность… м-м-м… – это истинная основа искусства. Его квинтэссенция. Поверьте, в сексе я кое-что смыслю…
В поединке с Корольком он откровенно проигрывает. Королек кажется почти трезвым, а художник еле ворочает языком. Хихикая, брызгая слюной, принимается повествовать о своих любовных похождениях.
И – наконец – неосторожно ступает на тонкий лед:
– Я – талант… Может быть, гений… И я влачу жалкое существование… продаю плоды своего вдохновения… кому?.. Жалким ублюдкам, которые ни уха ни рыла не смыслят в истинном искусстве… Я вынужден подмазываться к безмозглым жлобам: «Купите… чего вам стоит… будьте добренькими… не упустите случая!..» О, как я ненавижу их и презираю!.. А этот примитивный скот торгует гвоздями и шурупами и катается, как сыр в масле… За что?.. За какие такие заслуги?!..
– Ты это о каком скоте? – наивно интересуется Королек.
– А?.. Чего?.. – художник долго выныривает из своих видений, обводит нас странным взглядом. – Ты его не знаешь… Плосколобый вояка… У него хватает мозгов только на то, чтобы продавать жалкие железяки… Бездарный малый… О, как я ненавижу его! Он – символ всего, что мне мерзко…
