Василий Ардаматский - Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов
В коллеже было гораздо труднее, чем в приюте. Не прошло и месяца, как у меня произошло первое столкновение с сынками богачей, или, как их здесь называли, франтами.
Шел урок истории религии. Учитель попросил назвать пять священных дат католической церкви. Никто все пять дат назвать не мог. Тогда я поднял руку и не только назвал даты, но и рассказал происхождение каждой. Учитель меня похвалил. А когда урок кончился и учитель ушел, франты загнали меня в угол и начали издеваться надо мной.
— Эй, саранча, ты что это — жрешь чужие деньги и еще задираешь нос?
— Ты, саранча, запомни шестую дату, когда мы тебе разобьем нос!..
— Сколько возьмешь, саранча, чтобы не открывать на уроках свой вонючий рот?
Особенно старался один, которого звали Жюльен, — сын крупного торговца.
— Слушай-ка, саранча! — кричал он. — Уезжай-ка, пока не поздно, в свою красную Россию. Мой отец оплатит самолет и новые штаны тебе купит!
Под хохот своих приятелей он дернул меня за волосы. Я бросился на него и сильно ударил его коленкой в живот. Он отлетел к стене и упал на пол. И в этот момент в класс вошел учитель. Франты подняли крик, что я ни за что ударил Жюльена. Меня удалили с урока, и я попал в "доклад Палачу".
Умирая от страха, я пошел к доктору Рамбье. К моему удивлению, он меня совершенно не ругал. Выслушав объяснения, он сказал:
— Запомни раз и навсегда — Жюльена и его шайку не трогать. Мне нужно, чтобы ты с ними ладил, а не дрался. Вернись в класс и извинись перед Жюльеном.
— Но он издевался надо мной, — сказал я.
— Ну и что? От издевки синяки не вспухают. А наш коллеж существует и ты в нем учишься на деньги папаши Жюльена и его друзей. Неужели тебе это не понятно?
Я вернулся в класс и извинился перед Жюльеном.
— Ладно, — сказал он. — Поговорим об этом на досуге.
В коллеже я был еще более одиноким, чем в приюте. Здесь не было отца Кристиана, которого я очень любил. Я не мог подружиться даже со своим соседом по комнате Полем. С ним невозможно было разговаривать — его абсолютно ничто не интересовало. Было непонятно, как и зачем он попал в коллеж. Он хотел только одного: уехать в деревню и бегать там босиком по траве. Мне оставалось уйти в мир книг. Так я и сделал…
В это весеннее утро уроков не было. Мы делали уборку жилого корпуса. Завтра воскресенье, ко многим воспитанникам приедут родители, и они должны увидеть коллеж в полном блеске. Доктор Рамбье сам наблюдал за работой.
Мы с Полем мыли пол в коридоре. Он работал старательно, шумно сопел своим вечно простуженным носом. Выкрутив мокрую тряпку, прислонился к стене и сказал мечтательно:
— Хорошо бы завтра кому-нибудь привезли сигареты, выменять бы…
— Неужели курить приятно? — спросил я.
— От трех сигарет голова кругом идет… Протирай лучше у плинтусов, а то придет Палач и заставит перемывать.
Вскоре действительно пришел доктор Рамбье. Он был в хорошем настроении и похвалил нашу работу.
Я переоделся и вышел в сад. Был тихий весенний день. И хотя солнце скрывалось за высокими облаками, было тепло. В аллеях слышались веселые голоса ребят, они сгребали в кучи и жгли прошлогодние листья. Над землей висел синеватый сладко-горький дым, с ним смешивался запах прелой земли.
Я подошел к ребятам, которые работали на главной аллее. Раскрасневшийся Жюльен протянул мне свои грабли:
— Поработай, Юри, поработай, завтра получишь от меня награду.
— Могу и без награды, — сказал я и взял грабли. После того, первого конфликта я свято выполнял требование доктора Рамбье и на рожон не лез.
— Ну да, ну да, — закивал головой Жюльен, подмигивая своим товарищам. — Ты же у нас монах в черных штанах.
Ребята захохотали и, бросив работу, столпились возле нас. Жюльен слыл у них главным острословом, и они ожидали потехи.
— Ты вообще у нас второй Христос. Сотворил бы чудо какое-нибудь. Для начала выпрямил бы нос своему апостолу Полю.
Подождав, пока умолк хохот, я сказал:
— А он не хочет иметь прямой нос, он говорит, что с таким носом ему интересней. — Я смеялся вместе с ребятами, всячески отклоняя ссору.
— Тогда сделай чудо почудней… — Жюльен поманил всех пальцем и, когда мы присели на корточках вокруг него, сказал тихо: — Чтобы Палач подавился недоваренной картошкой и испустил дух.
Все ребята с хохотом повалились на траву, задирая ноги.
— А зачем? — спросил я, когда мы перестали смеяться.
— Может, другой будет не такой вор и зверь, как этот.
Ребята молчали и смотрели на меня, ждали, что я скажу.
— У меня он ничего не украл, и меня он не кусал, — сказал я.
— Хо-хо! Вы слышали, ребята? Палач его не обкрадывал. Хо-хо! — надрывался Жюльен. — Да он все силы тратит только на то, чтобы разворовывать нашу богадельню.
— Я об этом ничего не знаю.
— И оплеухи ты от него не получал?
— Не получал.
— Так получишь. А теперь работай.
В канун приезда родителей обед бывал гораздо лучше, чем обычно. Наливали полные тарелки и давали сладкое. Когда на сладкое подали компот, Жюльен спросил:
— Как ты думаешь, кто ест твой компот в другие дни?
— Не знаю.
— А ты спроси у директора. Спроси!
Ребята давились от смеха.
После обеда мы насыпали клумбы для цветов. В самый разгар работы появился финансовый инспектор.
— К директору, срочно, — сказал он мне тихо.
Доктор Рамбье усадил меня в кресло и весело спросил:
— Хороший денек сегодня?
— Да, господин доктор.
— А что вы там болтали в аллее, когда ржали на весь сад?
Директор был добрый, веселый, и это придало мне смелости.
— Господин доктор, можно задать вам один вопрос?
— Ну!
— Почему нам не всегда за обедом дают сладкое?
— Что-что? Что это тебе взбрело в голову?
— Мы об этом говорили.
— Кто говорил?
Я молчал.
— Кто говорил? — громче повторил он.
Я не знал, что сказать, и молчал.
Директор встал, подошел ко мне, взял меня за отвороты куртки и выдернул из кресла. Он приподнял меня одной рукой, и его глаза оказались рядом с моими. Его холодный нос тыкался мне в лицо.
— Говори сейчас же! — зарычал он.
Я молчал. Он швырнул меня в кресло и склонился надо мной всей громадой своего тела.
— Я сам знаю! Это Жюльен! Да? Отвечай!
Я кивнул.
— Он говорил, что я вор?
Я снова кивнул.
Директор вернулся за стол.
— Убирайся, — произнес он, садясь в кресло.
Мне было страшно — я выдал Жюльена. Боже, что теперь будет?…
До темноты я пробыл в саду, а потом, как вор, прошмыгнул в свою комнату. Поль, к счастью, уже спал, наполняя комнату громким храпом. Боже, что будет? Что будет? И я начал про себя сочинять молитву к богу. Я умолял его простить мне мой грех и ссылался на то, что директор сам и без меня знал, кто говорил про сладкое, так что я не был доносчиком. Я клятвенно обещал богу, что больше никогда ничего подобного не сделаю.
Воскресенье выдалось солнечное, веселое. На площадке перед канцелярией коллежа уже стояли автомашины, на которых приехали родственники. Укрывшись за машинами, я высматривал, где Жюльен.
Вдруг, точно вынырнув из-под земли, передо мной появился шофер Пепе.
— А, Юри! Что ты тут высматриваешь? Не хочешь ли угнать этот «шевролет»? Не советую, это коляска папаши Жюльена, а у него вся полиция на привязи.
— А где он сам? — спросил я как только мог небрежно.
— Наверное, пьянствует с директором. Не зря же меня вчера гоняли в город за коньяком.
— Разве они друзья? — спросил я.
— Да ты что? — захохотал Пепе. — При чем тут друзья? Оба они дельцы, и им есть о чем поговорить за рюмочкой. Тем более, я слышал, что наш директор собирается вместе с ним купить фабрику игрушек. Что ты глаза таращишь? Не думаешь ли ты купить эту фабрику сам? — Пепе снова захохотал во все горло, но внезапно умолк и шепнул: — Давай-ка отсюда подальше…
Мы зашли за кусты сирени и сели там на поваленное дерево.
— Видал шествие? — Пепе показал в сторону беседки.
Оттуда шли, поддерживая друг друга, доктор Рамбье, папаша Жюльена и две дамы, которых под руки вел сам Жюльен.
— О, дело мое плохо, — шепнул Пепе. — Нализались и мадам. Кажется, мне придется вести их машину.
Папаша Жюльена и доктор Рамбье, подойдя к машине, стали прощаться. Они были очень пьяны и, обнявшись, замерли, очевидно боясь оторваться друг от друга. Наконец доктор Рамбье освободился от объятий гостя и закричал не своим голосом:
— Пе-пе-е! Пе-пе-е! Где он, черт бы его взял!
— Так я и знал, — шепнул Пепе и вышел из кустов,
— Свезешь моих дорогих гостей, — сказал ему доктор Рамбье.
— А как же я вернусь? — спросил Пепе.
Доктор Рамбье погрозил ему пальцем:
— Ладно, ночуй в городе, проклятый развратник. Вернешься с поездом.
