Фридрих Незнанский - Вынужденное признание
Тонкие губы Деменыъева плотно сжаты. Взгляд был холодным, ни капли тревоги. Он сидел так уже пять минут, неподвижный, как каменный сфинкс на питерской набережной.
Звонок Турецкого не напугал Владимира. Он знал, что рано или поздно его вычислят, но нисколько об этом не тревожился. Контора не сдает своих людей. Улик против него никаких, все на уровне догадок, а догадки — вещь субъективная, их, как говорится, к делу не пришьешь.
Неприятно было другое: во-первых, Владимир терпеть не мог отвечать на вопросы, в этом было что-то унизительное, словно ты оправдываешься перед противником, который заведомо сильнее тебя. А в том, что Турецкий был хоть в чем-то сильнее его, Дементьев сильно сомневался. Однако придется покорно сидеть на стуле, напускать на себя равнодушный вид и отвечать. Иначе никак.
Владимир Дементьев был очень самолюбивым человеком. Ему было небезразлично мнение окружающих (дурная черта, но избавиться от нее никак не получалось, поэтому Владимир принял ее «как данность»). Он никогда и никому не позволял смеяться над собой. Пять лет назад один парень из центрального аппарата попробовал: «Слушай, ты такой белобрысый… давай я буду звать тебя солнышко!., ха-ха!» Через пару дней юморист пришел на работу с новыми зубами. С тех пор никто из коллег не позволял себе отпускать шутки на его, Владимира Дементьева, счет.
С детства Владимир привык во всем быть лучшим. Математика, бег, стрельба — на олимпиадах и соревнованиях ему не было равных. Он и в ФСБ пришел лишь потому, что это был прекрасный способ подчеркнуть свою исключительность, он как бы вошел в круг посвященных, избранных, до которых простым обывателям было как до луны пешком.
Служилось Дементьеву хорошо. Он был обязателен, пунктуален, свято чтил субординацию, никогда не допускал ошибок, избегал любопытства. К своим тридцати Владимир Дементьев получил майорские погоны и не собирался на этом останавливаться. О нет, он не хватал звезд с небес. Он знал, что главное в жизни — поставить перед собой цель, а добираться до цели нужно не бездумными рывками, рассчитывая лишь на везение и собственную удаль, а упорно и ровно — в этой установке была надежность.
Все изменилось три года назад… Как-то раз, проезжая по долгу службы мимо площади трех вокзалов, он вдруг увидел возле обочины молоденькую девушку с двумя огромными сумками. Девушка была хрупкой и большеглазой. Сумки лежали у ее ног, как две огромные собаки, и она смотрела на них сердитым, недовольным взглядом, как будто они чем-то обидели ее.
Владимир притормозил возле девушки и предложил ей свою помощь. Через полгода они поженились.
Рите было двадцать лет. Она только что провалилась на экзаменах в театральный институт, но нисколько не унывала по этому поводу и была преисполнена решимости осуществить свою мечту на будущий год. Она хотела стать знаменитой и покорить весь мир. До покорения мира было, конечно, еще далековато, но сердце Владимира Рита покорила с первого взгляда. Впервые в жизни он проявил слабость, влюбившись в нее, как мальчишка. Последующие месяцы и годы лишь укрепили эту любовь. Владимир прикипел к Рите сердцем, он и представить теперь не мог, как жил до встречи с ней.
Все бы было хорошо, но с некоторых пор Дементьев вдруг стал замечать, что Рита охладела к нему. Это проявлялось в мелочах. Каждый вечер, ложась в постель, Рита ласкала его и нежно шептала ему на ухо, что он «самый лучший». И вдруг эта чарующая фраза, ради которой Дементьев был готов перевернуть мир, куда-то улетучилась. «Неужели я перестал быть для нее самым лучшим?» — думал он, вначале с юмором, но затем все серьезней и серьезней, так как мысль эта — не высказанная вслух — вдруг начала находить подтверждение и в ежедневной жизни четы Дементьевых.
— Влад, я не хочу идти в театр с Черновыми.
— Почему?
— Не хочу, и все.
— Но мы ведь обещали, что пойдем. Они будут нас ждать: Малышка, ты себя плохо чувствуешь?
— Да, плохо. Разве женщина может чувствовать себя хорошо, если ей нечего надеть?
— Но разве тебе нечего надеть?
— А разве ты сам не видишь? На прошлой неделе Чернов купил своей жене норковую шубу. Хорошо же я буду смотреться не ее фоне в своем задрипанном пальтишке.
— Между прочим, это задрипанное пальтишко обошлось мне в триста баксов. К тому же мы совсем недавно его купили.
— Год назад, — холодно сказала Рита. И тут же с иронией добавила: — Бедняжка! Для тебя это был такой удар, что ты до сих пор не можешь оправиться.
В тот вечер они все же пошли в театр. Но лучше бы не ходили. Весь вечер Рита была подчеркнуто холодна с Дементьевым, зато Косте Чернову, давнишнему другу и коллеге Владимира, она оказывала повышенные знаки внимания. Она весело хохотала над его шутками, восхищалась меткими характеристиками, которые он давал общим знакомым. Чернов цвел и пах от удовольствия, чего нельзя было сказать о его жене, Вике Черновой, которая одаривала Риту такими свирепыми взглядами, что даже Владимиру становилось неуютно.
— Что это все значило? — спросил он Риту, когда они пришли домой.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты обиделась на меня из-за того, что я не купил тебе норковую шубу?.
— Что ты, дорогой. Это все равно что обидеться на калеку за то, что у него нет ног.
— Что за идиотское сравнение?
— Ну почему же идиотское? У калеки никогда не вырастут ноги. С этим нужно смириться. — Она язвительно улыбнулась: — У одних ноги есть, у других — нет. Такова жизнь.
— Ты слишком много выпила в баре, — угрюмо сказал Владимир.
— Правда? Ну что ж, если тебе так приятнее думать, то…
— Рита! — осадил он жену.
Она невинно захлопала ресницами:
— Что, дорогой?
— Черт! Если ты так хочешь, я куплю тебе эту дурацкую шубу. — Глаза Риты вспыхнули. — Правда, в последующие несколько месяцев нам с тобой придется потуже затянуть пояса, — добавил Дементьев.
Рита засмеялась:
— Вот напугал! Да я уже два года хожу с затянутым поясом! Хожу и смотрю, как твои сослуживцы разъезжают по городу в «мерседесах» и «ауди», как они ужинают в дорогих ресторанах и как они поплевывают на твою белобрысую голову! Да ты с твоим апломбом и в подметки им не годишься! Ты просто жалкий, тупой неудачник, которого все обходят! Ты…
Рита наткнулась на мертвенно-блеклый, пылающий ледяным огнем взгляд Владимира и осеклась.
— Ладно, — с тихой усмешкой произнесла она. — О чем с тобой вообще можно говорить? Я пошла спать… И, пожалуйста, не приставай ко мне сегодня. Мне завтра рано вставать.
С тех пор в их отношениях что-то безнадежно испортилось. Мысли о Рите не покидали белобрысую голову Дементьева ни днем ни ночью. Они саднили в его сердце тупой занозой. Он постоянно замечал, с каким восторгом смотрит Рита на его более удачливых коллег и с какой лютой завистью смотрит она на их жен.
Рита обожала ходить в гости, она обожала театры и вечеринки, была без ума от ночных клубов. Однажды, выпив лишнего, она вдруг выскочила из-за столика, полезла в самый круг танцующих и стала буквально вешаться на молодых парней, которые с восторженным, похотливым хохотом хватали ее за талию, за задницу, за грудь.
В тот вечер Дементьев впервые ее ударил. Он сделал это уже дома (после того, как два парня из того «рокового круга» отправились в больницу со сломанными ребрами, челюстями и ключицами).
На следующий день неизвестный доброжелатель написал рапорт, в котором подробно, во всех деталях описал моральный облик сотрудника ФСБ Владимира Алексеевича Дементьева. Последствия могли быть самыми страшными, если бы не достойный послужной список Владимира и его незапятнанная репутация.
Это были неприятные, отвратительные дни — на работе ему приходилось оправдываться и объясняться (что в понятии Владимира было равнозначно унижению), а дома ждали холодный взгляд, полное безмолвие и ледяная постель.
Несколько недель назад ему поручили охрану Матвея Кожухова. Он не вникал в суть дела. «Зачем?», «Почему?» — за восемь лет службы в органах эти вопросы никогда не мучили Владимира. Офицер ФСБ должен задаваться только двумя вопросами: «Что?» и «Как?». Задача поставлена и ясна, нужно постараться как можно лучше ее выполнить, вот и все.
Мысли о Рите мешали работе, но Владимир Дементьев ничего не мог с собой поделать. Их отношения (если это можно было назвать отношениями) стремительно и неумолимо приближались к разводу. Мысль о том, что он навсегда потеряет Риту, ужасала Дементьева, выбивала почву у него из-под ног, заставляла его мучительно думать над тем, как же все изменить и… где раздобыть денег, чтобы обеспечить Рите жизнь, о которой она так мечтает.
И вот тогда-то его и вызвал к себе подполковник Данилов, которого Дементьев за глаза называл «старым лисом».
— Здравствуй, Володя. Садись. — Смуглое лицо Данилова дышало приветливостью и доброжелательностью. — Ну как идет служба?
