Джон Мэтьюз - Смертельное послание
В течение недели после публикации этого письма в «Нью-Йорк таймс» Джозеф Ардженти только однажды видел Джеймсона. Это была случайная встреча в недавно возведенном здании «Мэдисон сквер гарден», куда Джозеф водил свою старшую дочь на концерт фортепьянной музыки.
Финли рассыпался в извинениях. Он должен был прочитать в «Бельвю» лекцию по судебной медицине и потратил много времени на подготовку к ней. Детектив заметил, что англичанин явно чем-то озабочен, и связал это с последним письмом.
Большую часть дня Ардженти занимался тем, что просматривал материалы двух последних дел, сравнивая их содержание с записями о последних убийствах, совершенных Потрошителем в Лондоне, и в конце концов унес папки домой. Может быть, Джеймсон прав и главным критерием выбора жертв является их вызывающий вид, а не то, что они проститутки? Вокруг этого дела было много шума, но если бы женщины поняли, что грозящая им опасность исходит от их слишком густых румян!..
Услышав звуки фортепьяно, доносившиеся из соседней комнаты, Джозеф поднял голову. Боже, эта убитая девушка была всего на несколько лет старше его Орианы!
В коридоре раздались шаги. Фортепьяно заиграло громче, и послышался голос его жены Софии, обращавшейся к Ориане:
– Помоги Паскалю и Марко с уроками. Ужин через полчаса.
– Да, хорошо.
Из открытой двери зазвучала более живая мелодия, и Ориана крикнула:
– Папа! Как тебе это?
Он отложил в сторону папку, лежавшую у него на коленях, и поднялся с кресла.
По коридору мимо него пробежал и стал подниматься по лестнице его младший сын, четырехлетний Паскаль.
– Марко, Марко! – закричал он. – Мама сказала, что если ты в ближайшее время не закончишь делать домашнее задание, тебе не поздоровится!
Ардженти улыбнулся. Ему часто приходилось работать дома, где постоянно играла музыка, звучали крики и смех, – но он давно привык к этому и не желал для себя ничего иного.
Три маленькие комнатки в доме на Мотт-стрит, где он жил после переезда из Италии с тремя братьями, двумя сестрами, родителями и бабушкой, тоже всегда были наполнены веселыми голосами. Раздавались там и другие звуки: стоны отца по ночам, когда работа в литейном цеху стала слишком тяжелой для его возраста, плач матери, когда умер ее муж и когда она потеряла своего самого младшего сына, скончавшегося от туберкулеза в трехлетнем возрасте, испуганный шепот, когда они прятались в шкафу или под кухонным столом во время визитов сборщика арендной платы. Окончательно мать добила смерть его сестры Мареллы. Наголодавшись в детстве, Джозеф дал себе слово, что его собственная семья никогда не будет ни в чем нуждаться.
Дом на Чарлтон-стрит, где он жил теперь с женой и детьми, и дом его родителей отличались друг от друга, как небо и земля. Как только Ориана стала достаточно взрослой, чтобы присматривать за Паскалем и Марко, София устроилась на работу в бакалейную лавку, находившуюся в одном квартале от них. Зарплата самого Ардженти постепенно увеличивалась благодаря продвижению по службе. Фортепьяно было приобретено для Орианы три года назад, как будто в подтверждение ее возросшего статуса.
Дочь улыбнулась Джозефу, когда он появился на пороге:
– Как тебе это?
– Даже не знаю. А что это?
– «Громовержец» Соузы – но в новом стиле, который, как говорит мой учитель музыки, приобретает популярность.
Прислушавшись, Ардженти не без труда узнал в рваном синкопированном ритме популярный марш, и у него сразу упало настроение. Это напомнило ему музыку танцевальных залов в Тендерлойне: Элли Каллен и Камилла Грин танцевали под нее, в то время как Потрошитель выбирал себе жертву. Он вымученно улыбнулся:
– В самом деле, интересный стиль. Но едва ли такая музыка поможет тебе стать концертирующей пианисткой. Не могу представить, чтобы ее играли в «Мэдисон сквер гарден».
– Да, пожалуй, ты прав.
Ориана продолжила играть ту же мелодию. Но когда Джозеф, вернувшись в свою комнату, положил на колени папки с делами Потрошителя, она вновь заиграла «Лунную сонату».
Когда Джеймсон столкнулся с Ардженти в «Мэдисон сквер гарден», он в действительности только начал готовиться к лекции в «Бельвю». Прочитав письмо в «Нью-Йорк таймс», молодой человек два дня пропадал у Лина.
Это началось, когда его новая экономка принесла ему чай.
Финли отличался приверженностью привычкам и традициям. В Лондоне у него была чудесная, на редкость надежная экономка по имени Меган – уроженка Шотландии возрастом около шестидесяти лет. Она сочла, что слишком стара для поездки в Америку и разлуки с семьей.
Он хотел, чтобы его американская домоправительница была в как можно большей степени похожа на Меган, и поэтому поинтересовался в манхэттенском агентстве, нет ли у них шотландских экономок «зрелых лет». Самой близкой к его идеалу оказалась тридцатипятилетняя женщина – наполовину шотландка, наполовину индианка племени мохоков. «Но она в этой профессии уже десять лет, и мы получали о ней только очень хорошие отзывы».
Джеймсон нанял Элис и нашел ее достаточно прилежной, хотя временами она была, на его взгляд, чрезмерно заботливой и суетливой. Вероятно, так ему казалось только потому, что он чрезвычайно привык к Меган и ее никто не мог ему заменить.
В то утро новая экономка принесла ему чай и поставила перед ним на стол. Принявшись раскладывать бумаги, с которыми он работал, Финли убрал со стола блюдце с чашкой и поставил его на край каминной полки.
Элис подошла к камину и отодвинула блюдце на несколько дюймов от края. Он с удивлением взглянул на нее:
– Зачем вы сделали это?
– Я… я подумала, что чашка может упасть. Блюдце стояло слишком близко к краю.
Англичанин воспринял это как оскорбительное сомнение в его знаниях в таких областях, как математика и законы Ньютона.
– Нет, она не могла упасть, поскольку находилась в устойчивом положении, – ответил он сердито.
– Но… но вы могли уронить ее, потянувшись за ней и случайно столкнув.
Краска бросилась Джеймсону в лицо:
– Теперь вы еще и усугубляете свою ошибку, высказывая предположение, будто я могу быть неуклюжим. Просто невыносимая женщина!
Элис прикусила нижнюю губу, и у нее увлажнились глаза.
Лоуренс с озабоченным видом следил за этим разговором, прихлебывая чай.
– И вы уже не впервые ведете себя подобным образом, не так ли? – продолжал отчитывать экономку Финли. – Всего несколько дней назад вы куда-то убрали мои бумаги. Мне потребовалось несколько часов, чтобы найти их!
– Прошу прощения.
– Если я что-то куда-то кладу, это значит, что я делаю это по какой-то причине. По вполне определенной причине!
– Я понимаю…
– Следовательно, я не хочу, чтобы это трогали!
– Простите меня, сэр, если я вызвала у вас неудовольствие, – пробормотала Элис.
Не в силах больше сдерживать слезы, она выбежала из комнаты.
Биделл проводил ее встревоженным взглядом и затем повернулся к своему другу:
– Это было неуместно, Финли. Вы вели себя совершенно неразумно.
Тот сделал небрежный жест рукой:
– Ха! Мне только это и нужно. Чтобы сумасшедший сказал мне, что я неразумен.
Лоуренс вскочил с кресла, с обидой глядя на Джеймсона:
– Это вы невыносимы, Финли, когда ведете себя так, а не кто-то другой.
Его опекун понял, что перегнул палку.
– Извините меня, Лоуренс, я…
Выражение его лица смягчилось, и он протянул руку в сторону своего друга. Но было уже поздно. Биделл направился к двери.
В этот момент Джеймсон и решил отправиться к Лину, чувствуя, что в ближайшее время никому не сможет составить хорошую компанию. Слишком много демонов преследовали его.
Но однажды, в один из тех двух дней, которые он провел в притоне, Финли, уставившись в зеркало, пока Сули делала ему массаж, задумался о своем возможном безумии.
Колби посоветовал им с Джозефом проследить каждый шаг в действиях Потрошителя, обследовать места нападений на девушек, выяснить способ вступления с ними в контакт, отыскать возможные пути отхода, тщательно изучить содержание писем в газеты, попытаться проникнуть в сознание человека, написавшего их.
Финли решил пойти еще дальше. Вместо того чтобы анализировать возможный смысл этих писем, как это описывается в учебниках, он попытался скопировать их, в надежде приблизиться к пониманию психологии автора. Что за человек мог писать в подобной манере, излагать свои мысли таким слогом? И когда он начал переписывать последнее письмо в «Нью-Йорк таймс», ему вдруг пришла мысль: не безумие ли это – переписывать письмо самому себе?
Возможно, Лоуренс был прав. Из них двоих неразумен скорее он, нежели его друг. Он явно переусердствовал в своем стремлении как можно глубже заглянуть в душу Потрошителя. Незадолго до этого вышла книга «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда», и иногда Джеймсон со страхом думал, не произошло ли и у него раздвоение личности.
